В противоположность им выведено три старика: Л. Н. Рокотов, пристрастный друг старины, ожесточенный враг новизны; М. П. Прокудин, также осуждающий нововведения и хранящий старые обычаи, но без ожесточения; читатель чувствует, что этот добрый старик, способный оценить хорошее в противной ему новизне, способен сделать уступки и сделает их со временем; наконец, третий, Д. Н. Загоскин, дядя Симского, уже добровольно уступивший новым мыслям и
новому порядку вещей, обривший бороду и надевший немецкое платье, несмотря на вопли его окружающих и на сокрушение своей жены, которая, сказать правду, рассуждает в этом случае гораздо дельнее и логичнее своего супруга.
Неточные совпадения
Торжественно и поэтически являлись середь мещанского мира эти восторженные юноши с своими неразрезными жилетами, с отрощенными бородами. Они возвестили
новую веру, им было что сказать и было во имя чего позвать перед свой суд старый
порядок вещей, хотевший их судить по кодексу Наполеона и по орлеанской религии.
Я не говорю ни о той восторженности, которая переполнила мое сердце, ни о тех совсем
новых образах, которые вереницами проходили перед моим умственным взором, — все это было в
порядке вещей, но в то же время играло второстепенную роль.
Он смотрит на свой
новый замысел, как на один из тех обманов, которых немало довелось ему совершить на своем веку и которые для него находятся решительно в
порядке вещей.
Погостив с Лизою у Женни во время приведения в
порядок общественного Дома, старушка совершенно упилась мирными прелестями тихого семейного житья, к которому она привыкла, и не могла без трепета вспомнить о гражданском Доме и житье под командою Белоярцева, при
новых, совершенно неприятных ей
порядках. Она просила, умоляла Лизу позволить ей увезти оттуда все их
вещи; плакала, бранилась и, наконец, объявила...
Через два или три часа привезли
вещи Лизы, и еще через час она перешла в свою
новую комнату, где все было установлено в
порядке и в печке весело потрескивали сухие еловые дрова.
Покуда происходила в доме раскладка, размещение привезенных из Уфы
вещей и устройство
нового порядка, я с Евсеичем ходил гулять, разумеется, с позволения матери, и мы успели осмотреть Бугуруслан, быстрый и омутистый, протекавший углом по всему саду, летнюю кухню, остров, мельницу, пруд и плотину, и на этот раз все мне так понравилось, что в одну минуту изгладились в моем воспоминании все неприятные впечатления, произведенные на меня двукратным пребыванием в Багрове.
Люди, привыкшие к существующему
порядку вещей, любящие его, боящиеся изменить его, стараются понять учение как собрание откровений и правил, которые можно принять, не изменяя своей жизни, тогда как учение Христа не есть только учение о правилах, которым должен следовать человек, но — выяснение
нового смысла жизни, определяющего всю, совсем иную, чем прежняя, деятельность человечества в тот период, в который оно вступает.
Так что когда
новые вещи,
новые порядки и
новые дела являются во всеоружии совершившегося факта, то мы видим себя бессильными не только для борьбы с ними, но и для смягчения бесполезных наглостей подкравшегося торжества.
Когда народы успокоились после пятнадцати первых лет нашего века и жизнь потекла обычным руслом, тогда лишь увидели, сколько из существовавшего
порядка вещей, не замененного
новым, потеряно и сломано.
Это общество, столько перенесшее и выстрадавшее, так часто останавливаемое враждебными обстоятельствами в естественном ходе своего развития, так стесняемое в самых чистых и высоких своих стремлениях, связанное во всем по рукам и ногам вследствие совершенно неравномерного распределения в нем умственных и вещественных преимуществ, — это общество, не имея возможности действовать, искало отрады по крайней мере в слове — умном, смелом, благородном, выводившем на посмеяние все низкое и пошлое и выражавшем живое стремление к
новому, лучшему, разумному
порядку вещей.
На другой же день в моей скромной, холостой квартире появился
новый жилец; но я не досадовал, даже про себя был рад. Я вообще живу уединенно, совсем затворником. Знакомых у меня почти никого; выхожу я редко. Десять лет прожив глухарем, я, конечно, привык к уединению. Но десять, пятнадцать лет, а может быть, и более такого же уединения, с такой же Аграфеной, в той же холостой квартире, — конечно, довольно бесцветная перспектива! И потому лишний смирный человек при таком
порядке вещей — благодать небесная!
Как ни тонка и прозрачна стала ложь, вытекающая из противоречия нашей жизни и нашего сознания, она утончается и растягивается, но не обрывается. И, утончаясь и растягиваясь, ложь эта связывает существующий
порядок вещей и препятствует проявлению
нового.
По стене, шкапами не занятой, висели лоскуты разных материй, пуками по цветам прибранных, тут же гусиное крыло, чтобы сметать с них пыль, мотки ниток, подметки и стельки
новые и поношенные, содранные кожаные переплеты с книг и деревяшки для пуговиц — все это с надписями, иероглифами, заметками и вычислениями и все в таком
порядке, что неусыпный хранитель этих сокровищ мог в одну минуту взять
вещи, ему нужные, и знать, когда они поступили к нему в приход, сколько из них в расходе и затем в остатке.