Неточные совпадения
Хитер
солдат! по времени
Слова придумал
новые,
И ложки в ход пошли.
20) Угрюм-Бурчеев, бывый прохвост. [Искаженное наименование «профоса» —
солдата в армии XVIII века, убиравшего нечистоты и приводившего в исполнение приговоры о телесном наказании.] Разрушил старый город и построил другой на
новом месте.
Гостиница эта уже пришла в это состояние; и
солдат в грязном мундире, курящий папироску у входа, долженствовавший изображать швейцара, и чугунная, сквозная, мрачная и неприятная лестница, и развязный половой в грязном фраке, и общая зала с пыльным восковым букетом цветов, украшающим стол, и грязь, пыль и неряшество везде, и вместе какая-то
новая современно железнодорожная самодовольная озабоченность этой гостиницы — произвели на Левиных после их молодой жизни самое тяжелое чувство, в особенности тем, что фальшивое впечатление, производимое гостиницей, никак не мирилось с тем, что ожидало их.
Промозглый сырой чулан с запахом сапогов и онуч гарнизонных
солдат, некрашеный стол, два скверных стула, с железною решеткой окно, дряхлая печь, сквозь щели которой шел дым и не давало тепла, — вот обиталище, где помещен был наш <герой>, уже было начинавший вкушать сладость жизни и привлекать внимание соотечественников в тонком
новом фраке наваринского пламени и дыма.
Швейцар в необыкновенно чистом мундире отворил дверь в сени, где стоял в еще более чистой ливрее с галунами выездной лакей с великолепно расчесанными бакенбардами и дежурный вестовой
солдат со штыком в
новом чистом мундире.
И что всего страшнее — между
новыми товарищами-солдатами может найтись свидетель его прежних варварств — тогда что?
Солдат никак не мог примириться с этой теорией спасения души, но покорялся по солдатской привычке, — все равно нужно же кому-нибудь служить. Он очень скоро подпал под влияние своего
нового хозяина, который расшевелил его крестьянские мысли. И как ловко старичонко умел наговаривать, так одно слово к другому и лепит, да так складно.
Когда я увидел его впервые, мне вдруг вспомнилось, как однажды, давно, еще во время жизни на
Новой улице, за воротами гулко и тревожно били барабаны, по улице, от острога на площадь, ехала, окруженная
солдатами и народом, черная высокая телега, и на ней — на скамье — сидел небольшой человек в суконной круглой шапке, в цепях; на грудь ему повешена черная доска с крупной надписью белыми словами, — человек свесил голову, словно читая надпись, и качался весь, позванивая цепями.
В рапорте командира клипера «Всадник», относящемся к 1870 г., сказано, что клипер имеет в виду, подойдя к местечку Мауке, высадить там 10 человек
солдат с тем, чтобы они приготовили место под огороды, так как в продолжение лета в этом месте предполагалось основать
новый пост.
«Доверяйся после этого людям, выказывай благородную доверчивость!» — восклицал он в горести, сидя с
новыми приятелями, в доме Тарасова, за бутылкой вина и рассказывая им анекдоты про осаду Карса и про воскресшего
солдата.
Около
солдата собралась целая толпа, галдевшая и вышучивавшая
нового купца.
Рядом с домом
солдата Артема красовался низенький деревянный домик в шесть окон — это была
новая земская школа.
Вася квартировал в
новом доме
солдата Артема и через Домнушку знал все заводские новости.
— Эй ты,
новый торговый — старый нищий! — крикнул Илюшка из-за прилавка
солдату. — С прибылью торговать…
Разбойники с своими конвойными вышли вниз в избу, а вместо их другие конвойные ввели Елизавету Петрову. Она весело и улыбаясь вошла в комнату, занимаемую Вихровым; одета она была в нанковую поддевку, в башмаки; на голове у ней был
новый, нарядный платок. Собой она была очень красивая брюнетка и стройна станом. Вихров велел
солдату выйти и остался с ней наедине, чтобы она была откровеннее.
Так вот оно как. Мы, русские, с самого Петра I усердно"учим по-немецку"и все никакого случая поймать не можем, а в Берлине уж и теперь"случай"предвидят, и, конечно, не для того, чтоб читать порнографическую литературу г. Цитовича, учат
солдат"по-русску". Разумеется, я не преминул сообщить об этом моим товарищам по скитаниям, которые нашли, что факт этот служит
новым подтверждением только что формулированного решения: да, Берлин ни для чего другого не нужен, кроме как для человекоубивства.
— Это он с
новой батареи нынче палит, — прибавит старик, равнодушно поплевывая на руку. — Ну, навались, Мишка, баркас перегоним. — И ваш ялик быстрее подвигается вперед по широкой зыби бухты, действительно перегоняет тяжелый баркас, на котором навалены какие-то кули, и неровно гребут неловкие
солдаты, и пристает между множеством причаленных всякого рода лодок к Графской пристани.
В самом блиндаже было тихо; только
солдаты, еще дичась
нового офицера, изредка переговаривались, прося один другого посторониться или огню трубочку закурить; крыса скреблась где-то между камнями, или Вланг, не пришедший еще в себя и дико смотревший кругом, вздыхал вдруг громким вздохом.
Скромные ли, учтивые манеры Володи, который обращался с ним так же, как с офицером, и не помыкал им, как мальчишкой, или приятная наружность пленили Влангу, как называли его
солдаты, склоняя почему-то в женском роде его фамилию, только он не спускал своих добрых больших глупых глаз с лица
нового офицера, предугадывал и предупреждал все его желания и всё время находился в каком-то любовном экстазе, который, разумеется, заметили и подняли на смех офицеры.
Тут, батюшка,
новая религия идет взамен старой, оттого так много
солдат и является, и дело это крупное.
— Еще ругается, пропоец этакий!.. Ну, приди ты у меня в другой раз, я те спроважу в полицию! — проговорил ему вслед
солдат; письмо Янгуржеева, впрочем, он отдал Лябьевым, от которых через горничную получил
новое приказание никогда не принимать Янгуржеева.
— Воды, говорю! — крикнула она, как на пожаре; деловито приподняв
новое свое платье выше колен, одернула нижнюю юбку и положила окровавленную голову
солдата на колено себе.
В конце апреля в укрепление пришел отряд, который Барятинский предназначал для
нового движения через всю считавшуюся непроходимой Чечню. Тут были две роты Кабардинского полка, и роты эти, по установившемуся кавказскому обычаю, были приняты как гости ротами, стоящими в Куринском.
Солдаты разобрались по казармам и угащивались не только ужином, кашей, говядиной, но и водкой, и офицеры разместились по офицерам, и, как и водилось, здешние офицеры угащивали пришедших.
Нельзя нам притворяться, что мы не видим того городового, который с заряженным револьвером ходит перед окнами, защищая нас в то время, как мы едим свой вкусный обед или смотрим
новую пьесу, и про тех
солдат, которые сейчас же выедут с ружьями и боевыми патронами туда, где будет нарушена наша собственность.
Молодцеватые молодые ребята
солдаты в своих
новых, чистых мундирах толпились стоя или спустив ноги, сидя в раздвинутых широких дверях товарных вагонов.
Ведь мы знаем, что если мы доедим свой обед, и досмотрим
новую пьесу, и довеселимся на бале, на елке, на катанье, скачке или охоте, то только благодаря пуле в револьвере городового и в ружье
солдата, которая пробьет голодное брюхо того обделенного, который из-за угла, облизываясь, глядит на наши удовольствия и тотчас же нарушит их, как только уйдет городовой с револьвером или не будет
солдата в казармах, готового явиться по нашему первому зову.
— Вот он, бес! — кричал
солдат, одобрительно хлопая татарина по спине и повёртывая его перед хозяином, точно
нового коня. — Литой. Чугунный. Ого-го!
— Ну, брат, — говорил
солдат Матвею ласково и строго, — вот и ты полный командир своей судьбы! Гляди в оба! Вот, примерно,
новый дворник у нас, — эй, Шакир!
Матвею нравилось сидеть в кухне за большим, чисто выскобленным столом; на одном конце стола Ключарев с татарином играли в шашки, — от них веяло чем-то интересным и серьёзным, на другом
солдат раскладывал свою книгу,
новые большие счёты, подводя итоги работе недели; тут же сидела Наталья с шитьём в руках, она стала менее вертлявой, и в зелёных глазах её появилась добрая забота о чём-то.
Перебранка, насмешки, упреки и увещевания — всё вдруг затихает, над толпой проносится какое-то
новое, словно примиряющее людей веяние, — забастовщики смотрят угрюмее и, в то же время, сдвигаются плотнее, в толпе раздаются возгласы: —
Солдаты!
— Постоянно — пираты,
солдаты, и почти каждые пять лет в Неаполе
новые правители, [Горький, как можно предполагать, имел в виду бурную историю Неаполя на протяжении многих веков, когда норманнских завоевателей (1136–1194) сменяли
солдаты германского императора Генриха VI, Анжуйскую королевскую династию (1266–1442) — Арагонская (1442–1501); свыше двухсот лет продолжалось испанское господство (1503–1707); вслед за австрийскими оккупантами приходили французские, вторгались войска Наполеона под предводительством Мюрата (1808–1815); 7 ноября 1860 г. в город вступили краснорубашечники во главе с Гарибальди, и Неаполь с округой вошел в состав Итальянского королевства.] — женщин надо было держать под замком.
— Будущее — ваше, друзья мои! — говорил Ежов нетвердо и грустно покачивал головой, точно сожалея о будущем и против своего желания уступая власть над ним этим людям. — Будущее принадлежит людям честного труда… Великая работа предстоит вам! Это вы должны создать
новую культуру… Я — ваш по плоти и духу, сын
солдата — предлагаю: выпьем за ваше будущее! Ур-ра-а!
И Петр Иваныч был прав. Теперь Дракин везде: и на улице, и в театрах, и в ресторанах, и в столице, и в провинции, и в деревне — и не только не ежится, но везде распоряжается как у себя дома. Чуть кто зашумаркает — он сейчас: в
солдаты! в Сибирь! Словом сказать, поступает совсем-совсем так, как будто ничего
нового не произошло, а напротив того, еще расширилась арена для его похождений.
Быстро несколько раз прошелся по камере и к
новому, величайшему удивлению наблюдавшего в глазок
солдата — быстро разделся догола и весело, с крайней старательностью проделал все восемнадцать упражнений; вытягивал и растягивал свое молодое, несколько похудевшее тело, приседал, вдыхал и выдыхал воздух, становясь на носки, выбрасывал ноги и руки. И после каждого упражнения говорил с удовольствием...
А ко мне ходить — невозможно, негде было принять гостей, к тому же
новый пекарь, отставной
солдат, вел знакомство с жандармами; задворки жандармского управления соприкасались с нашим двором, и солидные «синие мундиры» лазили к нам через забор — за булками для полковника Гангардта и хлебом для себя.
Звон якорных цепей, грохот сцеплений вагонов, подвозящих груз, металлический вопль железных листов, откуда-то падающих на камень мостовой, глухой стук дерева, дребезжание извозчичьих телег, свистки пароходов, то пронзительно резкие, то глухо ревущие, крики грузовиков, матросов и таможенных
солдат — все эти звуки сливаются в оглушительную музыку трудового дня и, мятежно колыхаясь, стоят низко в небе над гаванью, — к ним вздымаются с земли всё
новые и
новые волны звуков — то глухие, рокочущие, они сурово сотрясают всё кругом, то резкие, гремящие, — рвут пыльный знойный воздух.
Уже было темно, когда мы, сойдя с берега, перешли проток Дуная по небольшому мосту и пошли по низкому песчаному острову, еще мокрому от только что спавшей с него воды. Помню резкий лязг штыков сталкивавшихся в темноте
солдат, глухое дребезжание обгонявшей нас артиллерии, черную массу широкой реки, огоньки на другом берегу, куда мы должны были переправиться завтра и где, я думал, завтра же будет
новый бой.
Расчет я взял в субботу, а утром воскресенья ребята устроили мне проводы: в грязненьком, но уютном трактире собрались Шатунов, Артем, Цыган, тихий Лаптев,
солдат, варщик Никита и Ванок Уланов в люстриновых — навыпуск — брюках за девять гривен и в отчаянно пестром жилете со стеклянными пуговицами поверх
новой рубахи розового ситца.
Обличительная речь Тихона дала вдруг
новое направление пьяным мыслям Славянова. Он умилился и со слезами полез целовать
солдата.
Порою фантазия так ярко рисовала ему эти сцены, что и дорога, и пыль, и серые, однообразно шагающие ряды
солдат переставали для него существовать. Он шел с низко опущенной головой, с неопределенной улыбкой на губах, с расширившимися и потемневшими неподвижными глазами. Несколько верст уходили незаметно, и когда Авилов просыпался от своих грез, перед ним уже расстилалась совершенно
новая местность.
В саду пахло горячими вишнями. Уже зашло солнце, жаровню унесли, но все еще в воздухе держался этот приятный, сладковатый запах. Вера сидела на скамье и смотрела, как
новый работник, молодой прохожий
солдат, делал, по ее приказанию, дорожки. Он резал лопатой дерн и бросал его в тачку.
А потом, как вчера и всегда, ужин, чтение, бессонная ночь и бесконечные мысли все об одном. В три часа восходило солнце, Алена уже возилась в коридоре, а Вера все еще не спала и старалась читать. Послышался скрип тачки: это
новый работник пришел в сад… Вера села у открытого окна с книгой, дремала и смотрела, как
солдат делал для нее дорожки, и это занимало ее. Дорожки ровные, как ремень, гладкие, и весело воображать, какие они будут, когда их посыплют желтым песком.
Фельдфебель попытался было устроить перевод Никиты Иванова в нестроевую роту, но там и без того было много людей. Отдать его в денщики тоже не удалось, потому что у всех офицеров денщики уже были. Тогда на Никиту навалили черную работу, оставив все попытки сделать из него
солдата. Так он прожил год, до тех пор, пока в роту не был назначен
новый субалтерн-офицер, прапорщик Стебельков. Никиту отдали к нему «постоянным вестовым», то есть попросту денщиком.
Завидев этих грозных, хотя не воюющих воинов, мужики залегли в межу и, пропустив жандармов, встали, отряхнулись и пошли в обход к господским конюшням, чтобы поразведать чего-нибудь от знакомых конюхов, но кончили тем, что только повздыхали за углом на скотном дворе и повернули домой, но тут были поражены
новым сюрпризом: по огородам, вокруг села, словно журавли над болотом, стояли шагах в двадцати друг от друга пехотные
солдаты с ружьями, а посреди деревни, пред запасным магазином, шел гул: здесь расположился баталион, и прозябшие солдатики поталкивали друг друга, желая согреться.
Я видел
солдата, раненного в ногу, в первую минуту жалевшего только о пробитом
новом полушубке, ездового, вылезающего из-под убитой под ним лошади и расстегивающего подпругу, чтобы снять седло.
Герасим — стройный парень, высокий и широкоплечий, с мелким веснущатым лицом; волосы в скобку, прямые, совсем невьющиеся; на губах и подбородке — еле заметный пушок, а ему уж за двадцать лет. Очень силен и держится прямо, как
солдат. Он из дальнего уезда, из очень бедной Деревни. Ходит в лаптях и мечтает купить сапоги. Весь он для меня, со своими взглядами, привычками, — человек из
нового, незнакомого мне мира, в который когда заглянешь — стыдно становится, и не веришь глазам, что это возможно.
И
солдаты, с понуренными головами, напирали. И следом шли, шли все
новые, — однообразные, серые, угрюмые, как будто стадо овец.
Граф вскоре выздоровел и выписался из госпиталя. И каждый вечер у одинокой фанзочки, где жила
новая сестра, до поздней ночи стояла корпусная «американка» или дремал солдат-вестовой, держа в поводу двух лошадей, графскую и свою.
К счастью, истории никакой не вышло.
Солдаты не тронули полковника. Вскоре нам дали
новый вагон, и капитан перешел к нам обратно.
Сыпингай кишел войсками и учреждениями. У станции стоял роскошный поезд
нового главнокомандующего, Леневича. Поезд сверкал зеркальными стеклами, в вагоне-кухне работали повара. По платформе расхаживали штабные, — чистенькие, нарядные, откормленные, — и странно было видеть их среди проходивших мимо изнуренных, покрытых пылью офицеров и
солдат. Рождалась злоба и вражда.