Неточные совпадения
— Христос пред Пилатом. Христос представлен
Евреем со всем реализмом
новой школы.
Степан Аркадьич покраснел при упоминании о Болгаринове, потому что он в этот же день утром был у
Еврея Болгаринова, и визит этот оставил в нем неприятное воспоминание. Степан Аркадьич твердо знал, что дело, которому он хотел служить, было
новое, живое и честное дело; но нынче утром, когда Болгаринов, очевидно, нарочно заставил его два часа дожидаться с другими просителями в приемной, ему вдруг стало неловко.
Клим улыбнулся, внимательно следя за мягким блеском бархатных глаз; было в этих глазах нечто испытующее, а в тоне Прейса он слышал и раньше знакомое ему сознание превосходства учителя над учеником. Вспомнились слова какого-то антисемита из «
Нового времени»: «Аристократизм древней расы выродился у
евреев в хамство».
Последними уже к большому столу явились два
новых гостя. Один был известный поляк из ссыльных, Май-Стабровский, а другой — розовый, улыбавшийся красавец,
еврей Ечкин. Оба они были из дальних сибиряков и оба попали на свадьбу проездом, как знакомые Полуянова. Стабровский, средних лет господин, держал себя с большим достоинством. Ечкин поразил всех своими бриллиантами, которые у него горели везде, где только можно было их посадить.
Около этих
новых людей жалась целая кучка безыменных и прожорливых панов, немцев и
евреев.
За средним столом шел оживленный спор. Мальчик лет тринадцати, в лаковых сапогах и «спинчжаке», в
новом картузе на затылке, колотил дном водочного стакана по столу и доказывал что-то оборванному
еврею...
Ни сада, ни театра, ни порядочного оркестра; городская и клубная библиотеки посещались только евреями-подростками, так что журналы и
новые книги по месяцам лежали неразрезанными; богатые и интеллигентные спали в душных, тесных спальнях, на деревянных кроватях с клопами, детей держали в отвратительно грязных помещениях, называемых детскими, а слуги, даже старые и почтенные, спали в кухне на полу и укрывались лохмотьями.
Но далее оказалось, что он знает столько: был Христос, который восстал против еврейских законов, и
евреи распяли его за это на кресте. Но он был бог и потому не умер на кресте, а вознёсся на небо и тогда дал людям
новый закон жизни…
Со всеми возмутительными мерами побуждения кое-какие полукалеки, наконец, были забриты и началась
новая мука с их устройством к делу. Вдруг сюрпризом начало обнаруживаться, что
евреи воевать не могут. Здесь уже ваш Николай Семенович Мордвинов никакой помощи нам оказать не мог, а военные люди струсили, как бы «не пошел портеж в армии». Жидки же этого, разумеется, весьма хотели и пробовали привесть в действо хитрость несказанную.
Стеклянное окно открылось. Из него до половины высунулся солидный
еврей лет сорока и спросил, в чем дело. Потом он опять нырнул в ковчег, и на его месте в окне показалось
новое лицо.
По льду, выпятив грудь, скользящей походкой, приближался околодочный надзиратель Стыпуло. Он еще недавно был великовозрастным гимназистом, и в нем были еще живы инстинкты «товарищества». Поэтому, ворвавшись в толпу, он прежде всего схватил ближайшего
еврея и швырнул его так усердно, что тот упал. При этом из груди его вырвался инстинктивный боевой клич: — «Держись, гимназия!» Но тотчас, вероятно, вспомнив свое
новое положение и приношения еврейского общества, он спохватился и заговорил деловым тоном...
Опять в город въехала коляска с иногородными
евреями. Она была не такая монументальная, как та, что привезла рабби Акиву, и много
новее. В ней, кроме ямщика, сидели три человека внутри и один на козлах. Теперь, никого уже не спрашивая, — прямо подъехали к крыльцу Баси.
В Екатеринославской губернии, Александровского уезда, крестьяне села Петровского, принадлежащего гр. Строгановой, перестали ходить в свой сельский шинок только потому, что он с
Нового года взят у помещицы в аренду откупщиком-евреем.
И вот тот факт, что он как бы скрывал происхождение свое от отца, ополяченного еврея-протестанта, навлекло на него и после смерти опять
новые нарекания и по этой части.
Гусынина. Я, однако ж, дам вам его. Приехал какой-то бедный
еврей Соломон из Белостока с двумя маленькими дочерьми, говорят, дивной красоты!.. Имена романические!.. одну зовут Рахиль… может быть,
новая Рашель для нашей сцены… мы об этом помолчим. Другая… виновата, забыла…
Не прошло и месяца, как у него произошло
новое столкновение с одним из
евреев.
Оставив моего многострадального
еврея под опекою его
нового покровителя, я отправился к своему месту и занялся своим делом.