Неточные совпадения
Она
чувствовала, что в эту минуту
не могла выразить словами того чувства стыда, радости и
ужаса пред этим вступлением в новую жизнь и
не хотела говорить об этом, опошливать это чувство неточными словами.
Она перелетела ее, как птица; но в это самое время Вронский, к
ужасу своему,
почувствовал, что,
не поспев за движением лошади, он, сам
не понимая как, сделал скверное, непростительное движение, опустившись на седло.
— Вот и я, — сказал князь. — Я жил за границей, читал газеты и, признаюсь, еще до Болгарских
ужасов никак
не понимал, почему все Русские так вдруг полюбили братьев Славян, а я никакой к ним любви
не чувствую? Я очень огорчался, думал, что я урод или что так Карлсбад на меня действует. Но, приехав сюда, я успокоился, я вижу, что и кроме меня есть люди, интересующиеся только Россией, а
не братьями Славянами. Вот и Константин.
Левины жили уже третий месяц в Москве. Уже давно прошел тот срок, когда, по самым верным расчетам людей знающих эти дела, Кити должна была родить; а она всё еще носила, и ни по чему
не было заметно, чтобы время было ближе теперь, чем два месяца назад. И доктор, и акушерка, и Долли, и мать, и в особенности Левин, без
ужаса не могший подумать о приближавшемся, начинали испытывать нетерпение и беспокойство; одна Кити
чувствовала себя совершенно спокойною и счастливою.
Утром страшный кошмар, несколько раз повторявшийся ей в сновидениях еще до связи с Вронским, представился ей опять и разбудил ее. Старичок с взлохмаченной бородой что-то делал, нагнувшись над железом, приговаривая бессмысленные французские слова, и она, как и всегда при этом кошмаре (что и составляло его
ужас),
чувствовала, что мужичок этот
не обращает на нее внимания, но делает это какое-то страшное дело в железе над нею. И она проснулась в холодном поту.
— Я видела все это.
Не помню когда, наверное — маленькой и во сне. Я шла вверх, и все поднималось вверх, но — быстрее меня, и я
чувствовала, что опускаюсь, падаю. Это был такой горький
ужас, Клим, право же, милый… так ужасно. И вот сегодня…
Никогда еще Самгин
не чувствовал себя так озлобленным и настолько глубоко понимающим грязный
ужас действительности. Дома Спивак сказала ему очень просто...
Теперь уже я думаю иначе. А что будет, когда я привяжусь к ней, когда видеться — сделается
не роскошью жизни, а необходимостью, когда любовь вопьется в сердце (недаром я
чувствую там отверделость)? Как оторваться тогда? Переживешь ли эту боль? Худо будет мне. Я и теперь без
ужаса не могу подумать об этом. Если б вы были опытнее, старше, тогда бы я благословил свое счастье и подал вам руку навсегда. А то…
Он молчал и в
ужасе слушал ее слезы,
не смея мешать им. Он
не чувствовал жалости ни к ней, ни к себе; он был сам жалок. Она опустилась в кресло и, прижав голову к платку, оперлась на стол и плакала горько. Слезы текли
не как мгновенно вырвавшаяся жаркая струя, от внезапной и временной боли, как тогда в парке, а изливались безотрадно, холодными потоками, как осенний дождь, беспощадно поливающий нивы.
С отъездом Веры Райского охватил
ужас одиночества. Он
чувствовал себя сиротой, как будто целый мир опустел, и он очутился в какой-то бесплодной пустыне,
не замечая, что эта пустыня вся в зелени, в цветах,
не чувствуя, что его лелеет и греет природа, блистающая лучшей, жаркой порой лета.
— Зачем я
не раньше
почувствовала…
ужас своего положения — хотите вы спросить? Да, этот вопрос и упрек давно мы должны бы были сделать себе оба и тогда, ответив на него искренно друг другу и самим себе,
не ходили бы больше! Поздно!.. — шептала она задумчиво, — впрочем, лучше поздно, чем никогда! Мы сегодня должны один другому ответить на вопрос: чего мы хотели и ждали друг от друга!..
Я присел на кровати, холодный пот выступил у меня на лбу, но я
чувствовал не испуг: непостижимое для меня и безобразное известие о Ламберте и его происках вовсе, например,
не наполнило меня
ужасом, судя по страху, может быть безотчетному, с которым я вспоминал и в болезни и в первые дни выздоровления о моей с ним встрече в тогдашнюю ночь.
Слова товарки напомнили ей то, что она была теперь, и то, что она была там, — напомнили ей весь
ужас той жизни, который она тогда смутно
чувствовала, но
не позволяла себе сознавать.
«Неужели узнала?» с
ужасом подумал Нехлюдов,
чувствуя, как кровь приливала ему к лицу; но Маслова,
не выделяя его от других, тотчас же отвернулась и опять с испуганным выражением уставилась на товарища прокурора.
Надежда Васильевна с
ужасом слушала этот сумасшедший бред и сама начинала
чувствовать, что недалека от сумасшествия. Галлюцинации мужа передавались ей: это был первый шаг к сумасшествию. Она
не знала, что ей делать и как отнестись к этим галлюцинациям мужа, которые стали повторяться. Когда она рассказала все доктору, он внимательно ее выслушал и задумчиво проговорил...
Тем
не менее когда ступил на крыльцо дома госпожи Хохлаковой, вдруг
почувствовал на спине своей озноб
ужаса: в эту только секунду он сознал вполне и уже математически ясно, что тут ведь последняя уже надежда его, что дальше уже ничего
не остается в мире, если тут оборвется, «разве зарезать и ограбить кого-нибудь из-за трех тысяч, а более ничего…».
Когда мы подошли к реке, было уже около 2 часов пополудни. Со стороны моря дул сильный ветер. Волны с шумом бились о берег и с пеной разбегались по песку. От реки в море тянулась отмель. Я без опаски пошел по ней и вдруг
почувствовал тяжесть в ногах. Хотел было я отступить назад, но, к
ужасу своему,
почувствовал, что
не могу двинуться с места. Я медленно погружался в воду.
Уже
не ужас чувствовал я: жалость несказанная стиснула мне сердце.
Рассказы о возмущении, о суде,
ужас в Москве сильно поразили меня; мне открывался новый мир, который становился больше и больше средоточием всего нравственного существования моего;
не знаю, как это сделалось, но, мало понимая или очень смутно, в чем дело, я
чувствовал, что я
не с той стороны, с которой картечь и победы, тюрьмы и цепи. Казнь Пестеля и его товарищей окончательно разбудила ребяческий сон моей души.
Голова стал бледен как полотно; винокур
почувствовал холод, и волосы его, казалось, хотели улететь на небо;
ужас изобразился в лице писаря; десятские приросли к земле и
не в состоянии были сомкнуть дружно разинутых ртов своих: перед ними стояла свояченица.
Я стоял с книгой в руках, ошеломленный и потрясенный и этим замирающим криком девушки, и вспышкой гнева и отчаяния самого автора… Зачем же, зачем он написал это?.. Такое ужасное и такое жестокое. Ведь он мог написать иначе… Но нет. Я
почувствовал, что он
не мог, что было именно так, и он только видит этот
ужас, и сам так же потрясен, как и я… И вот, к замирающему крику бедной одинокой девочки присоединяется отчаяние, боль и гнев его собственного сердца…
Целых три дня продолжались эти галлюцинации, и доктор освобождался от них, только уходя из дому. Но роковая мысль и тут
не оставляла его. Сидя в редакции «Запольского курьера», доктор
чувствовал, что он стоит сейчас за дверью и что маленькие частицы его постепенно насыщают воздух. Конечно, другие этого
не замечали, потому что были лишены внутреннего зрения и потому что
не были Бубновыми. Холодный
ужас охватывал доктора, он весь трясся, бледнел и делался страшным.
Не боясь ни людей, ни деда, ни чертей, ни всякой иной нечистой силы, она до
ужаса боялась черных тараканов,
чувствуя их даже на большом расстоянии от себя. Бывало, разбудит меня ночью и шепчет...
— Как бы всё ищет чего-то, как бы потеряла что-то. О предстоящем же браке даже мысль омерзела и за обидное принимает. О нем же самом как об апельсинной корке помышляет,
не более, то есть и более, со страхом и
ужасом, даже говорить запрещает, а видятся разве только что по необходимости… и он это слишком
чувствует! А
не миновать-с!.. Беспокойна, насмешлива, двуязычна, вскидчива…
Мать, недоумевая, улыбалась. Все происходившее сначала казалось ей лишним и нудным предисловием к чему-то страшному, что появится и сразу раздавит всех холодным
ужасом. Но спокойные слова Павла и Андрея прозвучали так безбоязненно и твердо, точно они были сказаны в маленьком домике слободки, а
не перед лицом суда. Горячая выходка Феди оживила ее. Что-то смелое росло в зале, и мать, по движению людей сзади себя, догадывалась, что
не она одна
чувствует это.
Опять задребезжал робкий, молящий голос. Такой жалкий, что в нем, казалось,
не было ничего человеческого. «Господи, что же это? — подумал Ромашов, который точно приклеился около трюмо, глядя прямо в свое побледневшее лицо и
не видя его,
чувствуя, как у него покатилось и болезненно затрепыхалось сердце. — Господи, какой
ужас!..»
— Да-с, он через свое упорство да через политику так глупо себя допустил, что его больше и на свете
не стало, — отвечал добродушно и бесстрастно рассказчик и, видя, что слушатели все смотрят на него, если
не с
ужасом, то с немым недоумением, как будто
почувствовал необходимость пополнить свой рассказ пояснением.
Родившись и воспитавшись в чистоплотной немецкой семье и сама затем в высшей степени чистоплотно жившая в обоих замужествах, gnadige Frau
чувствовала невыносимое отвращение и страх к тараканам, которых, к
ужасу своему, увидала в избе Ивана Дорофеева многое множество, а потому нетерпеливо желала поскорее уехать; но доктор, в силу изречения, что блажен человек, иже и скоты милует,
не торопился, жалея лошадей, и стал беседовать с Иваном Дорофеевым, от которого непременно потребовал, чтобы тот сел.
Точно, перескочив раз через заветную для него черту, он уже начинает любоваться на то, что нет для него больше ничего святого; точно подмывает его перескочить разом через всякую законность и власть и насладиться самой разнузданной и беспредельной свободой, насладиться этим замиранием сердца от
ужаса, которого невозможно, чтоб он сам к себе
не чувствовал.
— Хотя Арина Васильевна и ее дочери знали, на какое дело шли, но известие, что Парашенька обвенчана, чего они так скоро
не ожидали, привело их в
ужас: точно спала пелена с их глаз, точно то случилось, о чем они и
не думали, и они
почувствовали, что ни мнимая смертельная болезнь родной бабушки, ни письмо ее —
не защита им от справедливого гнева Степана Михайловича.
Об охоте он уже
не думал,
чувствовал убийственную усталость и особенно внимательно, почти с
ужасом, оглядывал каждый куст и дерево, ожидая ежеминутно расчета с жизнию.
У меня есть отец и мать, но я сирота: я одна-одинехонька на всем белом свете, я с
ужасом чувствую, что никого
не люблю.
Карпу Кондратьичу иногда приходило в голову, что жена его напрасно гонит бедную девушку, он пробовал даже заговаривать с нею об этом издалека; но как только речь подходила к большей определительности, он
чувствовал такой
ужас, что
не находил в себе силы преодолеть его, и отправлялся поскорее на гумно, где за минутный страх вознаграждал себя долгим страхом, внушаемым всем вассалам.
Я раскрыл глаза сначала чуть на один волосок, потом несколько шире, и, наконец, уже
не сам я, а неведомый
ужас растворил их, так что я
почувствовал их совсем круглыми, и при этом имел только одно желание: влипнуть в мою подушку, уйти в нее и провалиться…
Он был родом из воронежских купцов, но, еще будучи юношей,
почувствовал «божественный
ужас»: бросил прилавок, родительский дом и пошел впроголодь странствовать с бродячей труппой, пока через много лет
не получил наследство после родителей.
Предусмотрительный, благоразумный Литвинов даже
не помышлял о том, как ему выбраться из положения,
ужас и безобразие которого он и
чувствовал как-то легко и словно со стороны.
Эта невзначай посетившая Александру Ярославовну мысль сослужила ей и дяде неоценимую службу, умирив их семейные отношения; поняв необходимость известных соотношений к тому, что
не свет, тетушка Александра Ярославовна
почувствовала к этому самую неприятною гадливость и зато вместе с этим ощутила сострадание и дяде Якову Львовичу, который должен был со всем этим
ужасом ведаться.
Ничего
не оставалось бессмысленным, случайным: во всем высказывалась разумная необходимость и красота, все получало значение ясное и, в то же время, таинственное, каждое отдельное явление жизни звучало аккордом, и мы сами, с каким-то священным
ужасом благоговения, с сладким сердечным трепетом,
чувствовали себя как бы живыми сосудами вечной истины, орудиями ее, призванными к чему-то великому…
Но зато напугалась моя душа, и я во всю мою жизнь
не мог и
не могу смотреть равнодушно на большую реку даже в тихое время, а во время бури
чувствую невольный
ужас, которого
не в силах преодолеть.
…Когда Саша предложил себя для совершения террористического акта над губернатором, он и сам как-то
не верил в возможность убийства и отказ комитета принял как нечто заранее известное, такое, чего и следовало ожидать. И только на другой день, проснувшись и вспомнив о вчерашнем отказе, он понял значение того, что хотел сделать, и
почувствовал ужас перед самим собою. И особенно испугала его та легкость, почти безумие, с каким пришел он к решению совершить убийство, полное отсутствие сомнений и колебаний.
Мы кричим, что война — это разбой, варварство,
ужас, братоубийство, мы без обморока
не можем видеть крови; но стоит только французам или немцам оскорбить нас, как мы тотчас же
почувствуем подъем духа, самым искренним образом закричим «ура» и бросимся на врага, вы будете призывать на наше оружие благословение божие, и наша доблесть будет вызывать всеобщий, и притом искренний, восторг.
Он знал по рассказам, что и отец его и дед в этом отношении совершенно отделились от других помещиков того времени и дома
не заводили у себя никогда никаких шашен с крепостными, и решил, что этого он
не сделает; но потом, всё более и более
чувствуя себя связанным и с
ужасом представляя себе то, что с ним может быть в городишке, и сообразив, что теперь
не крепостные, он решил, что можно и здесь.
И эта невозможность, впервые так ясно представшая слабому мозгу Янсона, наполнила его
ужасом: еще
не смея
почувствовать это ясно, он уже сознал неизбежность близкой смерти и мертвеющей ногою ступил на первую ступень эшафота.
Я было начал что-то говорить ей, просить ее успокоиться, но
почувствовал, что
не смею, и вдруг сам, весь в каком-то ознобе, почти в
ужасе, бросился ощупью, кое-как наскоро сбираться в дорогу.
Всеобщее, мысль, идея — начало, из которого текут все частности, единственная нить Ариадны, — теряется у специалистов, упущена из вида за подробностями; они видят страшную опасность: факты, явления, видоизменения, случаи давят со всех сторон; они
чувствуют природный человеку
ужас заблудиться в многоразличии всякой всячины, ничем
не сшитой; они так положительны, что
не могут утешаться, как дилетанты, каким-нибудь общим местом, и в отчаянии, теряя единую, великую цель науки, ставят границей стремления Orientierung [ориентацию (нем.).].
Сашка, казалось, совсем
не изменился и
не постарел за свое отсутствие: время и бедствия так же мало действовали на его наружность, как и на лепного Гамбринуса, охранителя и покровителя пивной. Но мадам Иванова с чуткостью сердечной женщины заметила, что из глаз Сашки
не только
не исчезло выражение
ужаса и тоски, которые она видела в них при прощании, но стало еще глубже и значительнее. Сашка по-прежнему паясничал, подмигивал и собирал на лбу морщины, но мадам Иванова
чувствовала, что он притворяется.
Я пошла
не к нему, а в свою комнату, где долго сидела одна и плакала, с
ужасом вспоминая каждое слово бывшего между нами разговора, заменяя эти слова другими, прибавляя другие, добрые слова и снова с
ужасом и чувством оскорбления вспоминая то, что было. Когда я вечером вышла к чаю и при С., который был у нас, встретилась с мужем, я
почувствовала, что с нынешнего дня целая бездна открылась между нами. С. спросил меня, когда мы едем. Я
не успела ответить.
Едва мы женимся или сходимся с женщиной, проходит каких-нибудь два-три года, как мы уже
чувствуем себя разочарованными, обманутыми; сходимся с другими, и опять разочарование, опять
ужас, и в конце концов убеждаемся, что женщины лживы, мелочны, суетны, несправедливы, неразвиты, жестоки, — одним словом,
не только
не выше, но даже неизмеримо ниже нас, мужчин.
Но тут вдруг стало являться одно существо, которое смущало его каким-то недетским
ужасом, которое вливало первый медленный яд горя и слез в его жизнь; он смутно
чувствовал, как неведомый старик держит во власти своей все его грядущие годы, и, трепеща,
не мог он отвести от него глаз своих.
Анна Петровна. Мне нужна жизнь теперь, а
не впереди… А я молода, Платонов,
ужас как молода!
Чувствую… Так ветром и ходит по мне эта молодость! Чертовски молода… Холодно!