Неточные совпадения
Городничий. Я бы дерзнул… У меня в доме есть прекрасная для вас комната, светлая, покойная… Но нет,
чувствую сам, это уж слишком большая честь…
Не рассердитесь — ей-богу, от простоты души предложил.
Почтмейстер. Сам
не знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера, с тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда
не чувствовал.
Не могу,
не могу! слышу, что
не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и слышу: «Эй,
не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
Крестьяне, как заметили,
Что
не обидны барину
Якимовы слова,
И сами согласилися
С Якимом: — Слово верное:
Нам подобает пить!
Пьем — значит, силу
чувствуем!
Придет печаль великая,
Как перестанем пить!..
Работа
не свалила бы,
Беда
не одолела бы,
Нас хмель
не одолит!
Не так ли?
«Да, бог милостив!»
— Ну, выпей с нами чарочку!
Деревней ехать совестно:
Мужик сидит —
не двинется,
Не гордость благородную —
Желчь
чувствуешь в груди.
Правдин. А кого он невзлюбит, тот дурной человек. (К Софье.) Я и сам имею честь знать вашего дядюшку. А, сверх того, от многих слышал об нем то, что вселило в душу мою истинное к нему почтение. Что называют в нем угрюмостью, грубостью, то есть одно действие его прямодушия. Отроду язык его
не говорил да, когда душа его
чувствовала нет.
Стародум(целуя сам ее руки). Она в твоей душе. Благодарю Бога, что в самой тебе нахожу твердое основание твоего счастия. Оно
не будет зависеть ни от знатности, ни от богатства. Все это прийти к тебе может; однако для тебя есть счастье всего этого больше. Это то, чтоб
чувствовать себя достойною всех благ, которыми ты можешь наслаждаться…
Всечасное употребление этого слова так нас с ним ознакомило, что, выговоря его, человек ничего уже
не мыслит, ничего
не чувствует, когда, если б люди понимали его важность, никто
не мог бы вымолвить его без душевного почтения.
Софья. Ваше изъяснение, дядюшка, сходно с моим внутренним чувством, которого я изъяснить
не могла. Я теперь живо
чувствую и достоинство честного человека и его должность.
Вступая в их область,
чувствуешь, что находишься в общении с легальностью, но в чем состоит это общение —
не понимаешь.
И началась тут промеж глуповцев радость и бодренье великое. Все
чувствовали, что тяжесть спала с сердец и что отныне ничего другого
не остается, как благоденствовать. С бригадиром во главе двинулись граждане навстречу пожару, в несколько часов сломали целую улицу домов и окопали пожарище со стороны города глубокою канавой. На другой день пожар уничтожился сам собою вследствие недостатка питания.
Но как ни строго хранили будочники вверенную им тайну, неслыханная весть об упразднении градоначальниковой головы в несколько минут облетела весь город. Из обывателей многие плакали, потому что
почувствовали себя сиротами и, сверх того, боялись подпасть под ответственность за то, что повиновались такому градоначальнику, у которого на плечах вместо головы была пустая посудина. Напротив, другие хотя тоже плакали, но утверждали, что за повиновение их ожидает
не кара, а похвала.
Но он
не без основания думал, что натуральный исход всякой коллизии [Колли́зия — столкновение противоположных сил.] есть все-таки сечение, и это сознание подкрепляло его. В ожидании этого исхода он занимался делами и писал втихомолку устав «о нестеснении градоначальников законами». Первый и единственный параграф этого устава гласил так: «Ежели
чувствуешь, что закон полагает тебе препятствие, то, сняв оный со стола, положи под себя. И тогда все сие, сделавшись невидимым, много тебя в действии облегчит».
И все сие совершается помимо всякого размышления; ни о чем
не думаешь, ничего определенного
не видишь, но в то же время
чувствуешь какое-то беспокойство, которое кажется неопределенным, потому что ни на что в особенности
не опирается.
Почувствовавши себя на воле, глуповцы с какой-то яростью устремились по той покатости, которая очутилась под их ногами. Сейчас же они вздумали строить башню, с таким расчетом, чтоб верхний ее конец непременно упирался в небеса. Но так как архитекторов у них
не было, а плотники были неученые и
не всегда трезвые, то довели башню до половины и бросили, и только, быть может, благодаря этому обстоятельству избежали смешения языков.
Уже при первом свидании с градоначальником предводитель
почувствовал, что в этом сановнике таится что-то
не совсем обыкновенное, а именно, что от него пахнет трюфелями. Долгое время он боролся с своею догадкою, принимая ее за мечту воспаленного съестными припасами воображения, но чем чаще повторялись свидания, тем мучительнее становились сомнения. Наконец он
не выдержал и сообщил о своих подозрениях письмоводителю дворянской опеки Половинкину.
Об одеждах своих она
не заботилась, как будто инстинктивно
чувствовала, что сила ее
не в цветных сарафанах, а в той неистощимой струе молодого бесстыжества, которое неудержимо прорывалось во всяком ее движении.
Бородавкин
чувствовал, как сердце его, капля по капле, переполняется горечью. Он
не ел,
не пил, а только произносил сквернословия, как бы питая ими свою бодрость. Мысль о горчице казалась до того простою и ясною, что непонимание ее нельзя было истолковать ничем иным, кроме злонамеренности. Сознание это было тем мучительнее, чем больше должен был употреблять Бородавкин усилий, чтобы обуздывать порывы страстной натуры своей.
Но
не успели люди пройти и четверти версты, как
почувствовали, что заблудились.
Они
чувствовали себя счастливыми и довольными и в этом качестве
не хотели препятствовать счастию и довольству других.
Изобразив изложенное выше, я
чувствую, что исполнил свой долг добросовестно. Элементы градоначальнического естества столь многочисленны, что, конечно, одному человеку обнять их невозможно. Поэтому и я
не хвалюсь, что все обнял и изъяснил. Но пускай одни трактуют о градоначальнической строгости, другие — о градоначальническом единомыслии, третьи — о градоначальническом везде-первоприсутствии; я же, рассказав, что знаю о градоначальнической благовидности, утешаю себя тем...
По-видимому, эта женщина представляла собой тип той сладкой русской красавицы, при взгляде на которую человек
не загорается страстью, но
чувствует, что все его существо потихоньку тает.
С одной стороны, он
чувствовал, что ему делать нечего; с другой стороны, тоже
чувствовал, что ничего
не делать нельзя.
Он сам
чувствовал всю важность этого вопроса и в письме к"известному другу"(
не скрывается ли под этим именем Сперанский?) следующим образом описывает свои колебания по этому случаю.
Они
не понимали, что именно произошло вокруг них, но
чувствовали, что воздух наполнен сквернословием и что далее дышать в этом воздухе невозможно.
После помазания больному стало вдруг гораздо лучше. Он
не кашлял ни разу в продолжение часа, улыбался, целовал руку Кити, со слезами благодаря ее, и говорил, что ему хорошо, нигде
не больно и что он
чувствует аппетит и силу. Он даже сам поднялся, когда ему принесли суп, и попросил еще котлету. Как ни безнадежен он был, как ни очевидно было при взгляде на него, что он
не может выздороветь, Левин и Кити находились этот час в одном и том же счастливом и робком, как бы
не ошибиться, возбуждении.
Сработано было чрезвычайно много на сорок два человека. Весь большой луг, который кашивали два дня при барщине в тридцать кос, был уже скошен. Нескошенными оставались углы с короткими рядами. Но Левину хотелось как можно больше скосить в этот день, и досадно было на солнце, которое так скоро спускалось. Он
не чувствовал никакой усталости; ему только хотелось еще и еще поскорее и как можно больше сработать.
Еще отец, нарочно громко заговоривший с Вронским,
не кончил своего разговора, как она была уже вполне готова смотреть на Вронского, говорить с ним, если нужно, точно так же, как она говорила с княгиней Марьей Борисовной, и, главное, так, чтобы всё до последней интонации и улыбки было одобрено мужем, которого невидимое присутствие она как будто
чувствовала над собой в эту минуту.
— Это наше русское равнодушие, — сказал Вронский, наливая воду из ледяного графина в тонкий стакан на ножке, —
не чувствовать обязанностей, которые налагают на нас наши права, и потому отрицать эти обязанности.
«
Не торопиться и ничего
не упускать», говорил себе Левин,
чувствуя всё больший и больший подъем физических сил и внимания ко всему тому, что предстояло сделать.
Он
чувствовал, что,
не ответив на письмо Дарьи Александровны, своею невежливостью, о которой он без краски стыда
не мог вспомнить, он сжег свои корабли и никогда уж
не поедет к ним.
— Я
не знаю, — отвечал Вронский, — отчего это во всех Москвичах, разумеется, исключая тех, с кем говорю, — шутливо вставил он, — есть что-то резкое. Что-то они всё на дыбы становятся, сердятся, как будто всё хотят дать
почувствовать что-то…
Это важно», говорил себе Сергей Иванович,
чувствуя вместе с тем, что это соображение для него лично
не могло иметь никакой важности, а разве только портило в глазах других людей его поэтическую роль.
Пробыв день, и она и хозяева ясно
чувствовали, что они
не подходят друг к другу и что лучше им
не сходиться.
— Нет, если бы это было несправедливо, ты бы
не мог пользоваться этими благами с удовольствием, по крайней мере я
не мог бы. Мне, главное, надо
чувствовать, что я
не виноват.
Агафья Михайловна с разгоряченным и огорченным лицом, спутанными волосами и обнаженными по локоть худыми руками кругообразно покачивала тазик над жаровней и мрачно смотрела на малину, от всей души желая, чтоб она застыла и
не проварилась. Княгиня,
чувствуя, что на нее, как на главную советницу по варке малины, должен быть направлен гнев Агафьи Михайловны, старалась сделать вид, что она занята другим и
не интересуется малиной, говорила о постороннем, но искоса поглядывала на жаровню.
Но на шестой день, когда кучер вернулся без него, она
почувствовала, что уже
не в силах ничем заглушать мысль о нем и о том, что он там делает.
Другое было то, что, прочтя много книг, он убедился, что люди, разделявшие с ним одинаковые воззрения, ничего другого
не подразумевали под ними и что они, ничего
не объясняя, только отрицали те вопросы, без ответа на которые он
чувствовал, что
не мог жить, а старались разрешить совершенно другие,
не могущие интересовать его вопросы, как, например, о развитии организмов, о механическом объяснении души и т. п.
Прежде (это началось почти с детства и всё росло до полной возмужалости), когда он старался сделать что-нибудь такое, что сделало бы добро для всех, для человечества, для России, для всей деревни, он замечал, что мысли об этом были приятны, но сама деятельность всегда бывала нескладная,
не было полной уверенности в том, что дело необходимо нужно, и сама деятельность, казавшаяся сначала столь большою, всё уменьшаясь и уменьшаясь, сходила на-нет; теперь же, когда он после женитьбы стал более и более ограничиваться жизнью для себя, он, хотя
не испытывал более никакой радости при мысли о своей деятельности,
чувствовал уверенность, что дело его необходимо, видел, что оно спорится гораздо лучше, чем прежде, и что оно всё становится больше и больше.
Он
чувствовал, что если б они оба
не притворялись, а говорили то, что называется говорить по душе, т. е. только то, что они точно думают и
чувствуют, то они только бы смотрели в глаза друг другу, и Константин только бы говорил: «ты умрешь, ты умрешь, ты умрешь!» ― а Николай только бы отвечал: «знаю, что умру; но боюсь, боюсь, боюсь!» И больше бы ничего они
не говорили, если бы говорили только по душе.
И вдруг из того таинственного и ужасного, нездешнего мира, в котором он жил эти двадцать два часа, Левин мгновенно
почувствовал себя перенесенным в прежний, обычный мир, но сияющий теперь таким новым светом счастья, что он
не перенес его. Натянутые струны все сорвались. Рыдания и слезы радости, которых он никак
не предвидел, с такою силой поднялись в нем, колебля всё его тело, что долго мешали ему говорить.
Она
не смотрела в его сторону, но Вронский
чувствовал, что она уже видела его.
«Ну, что же смущает меня?» сказал себе Левин, вперед
чувствуя, что разрешение его сомнений, хотя он
не знает еще его, уже готово в его душе.
— Ты поди, душенька, к ним, — обратилась Кити к сестре, — и займи их. Они видели Стиву на станции, он здоров. А я побегу к Мите. Как на беду,
не кормила уж с самого чая. Он теперь проснулся и, верно, кричит. — И она,
чувствуя прилив молока, скорым шагом пошла в детскую.
И, несмотря на то, он
чувствовал, что тогда, когда любовь его была сильнее, он мог, если бы сильно захотел этого, вырвать эту любовь из своего сердца, но теперь, когда, как в эту минуту, ему казалось, что он
не чувствовал любви к ней, он знал, что связь его с ней
не может быть разорвана.
Боль была странная и страшная, но теперь она прошла; он
чувствовал, что может опять жить и думать
не об одной жене.
Но он
не сделал ни того, ни другого, а продолжал жить, мыслить и
чувствовать и даже в это самое время женился и испытал много радостей и был счастлив, когда
не думал о значении своей жизни.
Не говоря уже о том, что Кити интересовали наблюдения над отношениями этой девушки к г-же Шталь и к другим незнакомым ей лицам, Кити, как это часто бывает, испытывала необъяснимую симпатию к этой М-llе Вареньке и
чувствовала, по встречающимся взглядам, что и она нравится.
Левин
чувствовал себя столь твердым и спокойным, что никакой ответ, он думал,
не мог бы взволновать его. Но он никак
не ожидал того, что отвечал Степан Аркадьич.
Он извинился и пошел было в вагон, но
почувствовал необходимость еще раз взглянуть на нее —
не потому, что она была очень красива,
не по тому изяществу и скромной грации, которые видны были во всей ее фигуре, но потому, что в выражении миловидного лица, когда она прошла мимо его, было что-то особенно ласковое и нежное.
Но княгине
не нравилось это излишество, и ещё более
не нравилось то, что, она
чувствовала, Кити
не хотела открыть ей всю свою душу.