Неточные совпадения
И вот будущий родоначальник, как осторожный кот, покося только одним глазом вбок,
не глядит ли откуда хозяин,
хватает поспешно все, что к нему поближе: мыло ли стоит, свечи ли, сало, канарейка ли попалась под лапу —
словом,
не пропускает ничего.
— Долой с квартир! Сейчас! Марш! — и с этими
словами начала
хватать все, что ни попадалось ей под руку из вещей Катерины Ивановны, и скидывать на пол. Почти и без того убитая, чуть
не в обмороке, задыхавшаяся, бледная, Катерина Ивановна вскочила с постели (на которую упала было в изнеможении) и бросилась на Амалию Ивановну. Но борьба была слишком неравна; та отпихнула ее, как перышко.
— Сейчас, на Арбатской площади… — Начал он с уверенностью, что будет говорить долго, заставит всех замолчать и скажет нечто потрясающее, но выкрикнул десятка три
слов, и голоса у него
не хватило, последнее
слово он произнес визгливо и тотчас же услышал свирепый возглас Пояркова...
Но у него
не хватало смелости сказать эти
слова.
Дело в том, что Тарантьев мастер был только говорить; на
словах он решал все ясно и легко, особенно что касалось других; но как только нужно было двинуть пальцем, тронуться с места —
словом, применить им же созданную теорию к делу и дать ему практический ход, оказать распорядительность, быстроту, — он был совсем другой человек: тут его
не хватало — ему вдруг и тяжело делалось, и нездоровилось, то неловко, то другое дело случится, за которое он тоже
не примется, а если и примется, так
не дай Бог что выйдет.
Зато после, дома, у окна, на балконе, она говорит ему одному, долго говорит, долго выбирает из души впечатления, пока
не выскажется вся, и говорит горячо, с увлечением, останавливается иногда, прибирает
слово и на лету
хватает подсказанное им выражение, и во взгляде у ней успеет мелькнуть луч благодарности за помощь. Или сядет, бледная от усталости, в большое кресло, только жадные, неустающие глаза говорят ему, что она хочет слушать его.
Но голос его пресекся, развязности
не хватило, лицо как-то вдруг передернулось, и что-то задрожало около его губ. Илюша болезненно ему улыбался, все еще
не в силах сказать
слова. Коля вдруг поднял руку и провел для чего-то своею ладонью по волосам Илюши.
Кругом в лесу и на поляне стояла мертвящая тишина, нарушаемая только однообразным жужжанием комаров. Такая тишина как-то особенно гнетуще действует на душу. Невольно сам уходишь в нее, подчиняешься ей, и, кажется, сил
не хватило бы нарушить ее
словом или каким-нибудь неосторожным движением.
Сегодня первый раз приказано было сократить выдачу буды наполовину. Но и при этом расчете продовольствия могло
хватить только на 2 суток. Если по ту сторону Сихотэ-Алиня мы
не сразу найдем жилые места, придется голодать. По
словам китайцев, раньше в истоках Вай-Фудзина была зверовая фанза, но теперь они
не знают, существует она или нет.
И действительно, он исполнил его удачно:
не выдал своего намерения ни одним недомолвленным или перемолвленным
словом, ни одним взглядом; по-прежнему он был свободен и шутлив с Верою Павловною, по-прежнему было видно, что ему приятно в ее обществе; только стали встречаться разные помехи ему бывать у Лопуховых так часто, как прежде, оставаться у них целый вечер, как прежде, да как-то выходило, что чаще прежнего Лопухов
хватал его за руку, а то и за лацкан сюртука со
словами: «нет, дружище, ты от этого спора
не уйдешь так вот сейчас» — так что все большую и большую долю времени, проводимого у Лопуховых, Кирсанову приводилось просиживать у дивана приятеля.
— Вот что я тебе скажу, Родион Потапыч: и чего нам ссориться? Слава богу, всем матушки-земли
хватит, а я из своих двадцати пяти сажен
не выйду и вглубь дальше десятой сажени
не пойду. Одним
словом, по положению, как все другие прочие народы… Спроси, говорю, Степан-то Романыча!.. Благодетель он…
— Уж такая-то выжига сделался — наскрозь на четыре аршина в землю видит!
Хватает, словно у него
не две, а четыре руки. Лесами торгует — раз, двенадцать кабаков держит — два, да при каждом кабаке у него лавочка — три. И везде обманывает. А все-таки, помяните мое
слово,
не бывать тому, чтоб он сам собой от сытости
не лопнул! И ему тоже голову свернут!
Все это — несуразными комьями, клочьями — я захлебывался,
слов не хватало. Кривые, двоякоизогнутые губы с усмешкой пододвигали ко мне нужные
слова — я благодарно кивал: да, да… И вот (что же это?) — вот уже говорит за меня он, а я только слушаю: «Да, а потом… Так именно и было, да, да!»
Последние
слова он выдавил из себя неожиданно тонкой, свистящей фистулой, потому что у него
не хватило в груди воздуху. Его цыганские, разбойничьи черные глаза с желтыми белками вдруг беспомощно и жалко заморгали, и слезы полились по смуглым щекам.
— А я
не оскорблен? Они меня
не оскорбили, когда я помыслом
не считаю себя виновным в службе? — воскликнул губернатор,
хватая себя за голову и потом, с заметным усилием приняв спокойный вид, снова заговорил: — На вопрос о вступительной речи моей пропишите ее всю целиком, все, что припомните, от
слова до
слова, как и о какого рода взяточниках я говорил; а если что забыли, я сам дополню и добавлю: у меня все на памяти. Я говорил тогда
не зря. Ну, теперь, значит, до свиданья… Ступайте, займитесь этим.
Открыться ей в любви на
словах у Аггея Никитича решительно
не хватало ни уменья, ни смелости.
Проворный витязь отлетел,
И в снег с размаха рокового
Колдун упал — да там и сел;
Руслан,
не говоря ни
слова,
С коня долой, к нему спешит,
Поймал, за бороду
хватает,
Волшебник силится, кряхтит
И вдруг с Русланом улетает…
И очень хотелось поговорить с нею о чём-нибудь весело и просто, но —
не хватало ни
слов, ни решимости.
Досаждал ли кто Михайлу Максимовичу непокорным
словом или поступком, например даже хотя тем, что
не приехал в назначенное время на его пьяные пиры, — сейчас, по знаку своего барина, скакали они к провинившемуся,
хватали его тайно или явно, где бы он ни попался, привозили к Михайлу Максимовичу, позорили, сажали в подвал в кандалы или секли по его приказанию.
Повторяю, что многие подробности этого происшествия я узнал гораздо позднее. У меня
не хватило сил и терпения дослушать до конца рассказ Мищенки. Я вдруг вспомнил, что Ярмола, наверно,
не успел еще расседлать лошадь, и,
не сказав изумленному конторщику ни
слова, поспешно вышел на двор. Ярмола действительно еще водил Таранчика вдоль забора. Я быстро взнуздал лошадь, затянул подпруги и объездом, чтобы опять
не пробираться сквозь пьяную толпу, поскакал в лес.
— Позвольте! позвольте! — воскликнул я вдруг,
хватив себя за голову. — Да я в уме ли или нет? Что же это такое: я ведь уж
не совсем понимаю, например, что в
словах Перлова сказано на смех и что взаправду имеет смысл и могло бы стоить внимания?.. Что-то есть такого и иного!.. Позвольте… позвольте! Они (и у меня уже свои мифические они), они свели меня умышленно с ума и… кто же это на смех подвел меня писать записку? Нет! это неспроста… это…
— Об одном только попрошу вас, дорогой Гордей Евстратыч: согласитесь или
не согласитесь — молчок… Ни единой душе, ни одно
слово!.. Это дело наше и между нами останется… Я вас
не неволю, а только предлагаю войти в компанию… Дело самое чистое, из копейки в копейку. Хотите — отлично, нет — ваше дело. У меня у одного
не хватит силы на такое предприятие, и я во всяком случае
не останусь без компаньона.
— Феня… пожалей старика, который ползает перед тобой на коленях… — молил Гордей Евстратыч страстным задыхавшимся шепотом,
хватая себя за горло, точно его что душило. — Погоди…
не говори никому ни
слова…
Не хотел тебя обижать, Феня… прости старика!
— Нынче пост голодный, ваше сиятельство, — вмешался Чурис, поясняя
слова бабы: — хлеб да лук — вот и пища наша мужицкая. Еще слава-ти Господи, хлебушка-то у меня, по милости вашей, по сю пору
хватило, а то сплошь у наших мужиков и хлеба-то нет. Луку ныне везде незарод. У Михайла-огородника анадысь посылали, за пучек по грошу берут, а покупать нашему брату нèоткуда. С Пасхи почитай-что и в церкву Божью
не ходим, и свечку Миколе купить
не́ на что.
«Помилуйте, казенного жалованья
не хватает на чай и сахар», — приводили актеры
слова Гоголя.
Говорил он долго, иногда целый час,
не отдыхая, спокойно, одним и тем же голосом и только
слова — должен, должны — произносил как-то особенно, в два удара: сперва звонко выкрикивал: — «доллл…» — и, шипящим голосом оканчивая: — «жженн», — обводил всех синими лучами стеклянного взгляда. Это
слово хватало Евсея за горло и душило.
Незнамов. Да ведь
не скажете. Женщина, когда рассердится, так воображает, что может наговорить ужасно много горьких истин. Начнет торжественно: «Во-первых», да в пяти
словах все и выскажет; дальше содержания-то и
не хватает. «Во-вторых», «во-вторых», а сказать-то нечего.
Незнамов. Но и тут они
не теряются. Когда у них ни
слов, ни соображения
не хватает, так они браниться начинают. А во-вторых, скажут: «Ты дурак, невежа». Так, что ли?
Словом, хотя при графине Антониде всякий старался если
не быть, то казаться богомольным и верующим, чтобы «
хватить ее благодати» (как это говорили тогдашние циники), но никому
не удавалось «
хватить» так, как графу Василью Александровичу: он был всех верующее и потому был всех ближе и всех дороже графине.
Главным образом Николя мучило то, что у него никак
не хватало смелости объясниться с Еленой в любви, а потому он думал-думал, да и надумал,
не переговоря ни
слова с отцом своим, предложить Елене, подобно Жуквичу, брак, но только брак церковный, разумеется, а
не гражданский.
Всему этому — увы! — я тогда
не нашел бы
слов, но очень хорошо чувствовал, чего
не хватает. Впоследствии я узнал, отчего мы мало вспоминали втроем и
не были увлечены прошлым. Но и теперь я заметил, что Дюрок правит разговором, как штурвалом, придерживая более к прохладному северу, чем к пылкому югу.
Мои совесть и ум говорят мне, что самое лучшее, что я мог бы теперь сделать, — это прочесть мальчикам прощальную лекцию, сказать им последнее
слово, благословить их и уступить свое место человеку, который моложе и сильнее меня. Но пусть судит меня Бог, у меня
не хватает мужества поступить по совести.
Губы её, распухшие от укусов, почти
не шевелились, и
слова шли как будто
не из горла, а из опустившегося к ногам живота, безобразно вздутого, готового лопнуть. Посиневшее лицо тоже вздулось; она дышала, как уставшая собака, и так же высовывала опухший, изжёванный язык,
хватала волосы на голове, тянула их, рвала и всё рычала, выла, убеждая, одолевая кого-то, кто
не хотел или
не мог уступить ей...
— Ты думаешь, мужик, легко зуб-то рвать? Возьмись-ка! Это
не то, что на колокольню полез да в колокола отбарабанил! (Дразнит.) «
Не умеешь,
не умеешь!» Скажи, какой указчик нашелся! Ишь ты… Господину Египетскому, Александру Иванычу, рвал, да и тот ничего, никаких
слов… Человек почище тебя, а
не хватал руками… Садись! Садись, тебе говорю!
— Что я вас хотел попросить, Александр Давыдыч… Нельзя ли как-нибудь старца моего вразумить… Вы вот дуэты с ним разыгрываете… Дает мне пять синеньких в месяц… Это что же такое?! На табак
не хватает. Еще толкует:
не делай долгов! Я бы его на мое место посадил и посмотрел бы! Я ведь никаких пенсий
не получаю;
не то что иные (Виктор произнес это последнее
слово с особенным ударением). А деньжищев у него много, я знаю. Со мной Лазаря петь нечего, меня
не проведешь. Шалишь! Руки-то себе нагрел тоже… ловко!
Краснов. Вы насчет воспитания говорите! Я вам вот что на ваши
слова скажу-с: будь я помоложе, я бы для Татьяны Даниловны во всякую науку пошел. Я и сам вижу, чего мне
не хватает-с, да уж теперь года ушли. Душа есть-с, а воспитания нет-с. А будь я воспитан-с…
Им
не хватает казенного хлеба по три фунта на человека; они прикупают его каждый день у товарищей и всегда поедают его вместе, обыкновенно вечером,
не обмениваясь при этом ни единым
словом.
—
Не стану молчать, мамо,
не стану,
не стану! — ответила девушка, точно в мельнице опять пошли ворочаться все колеса. — Вот же
не стану молчать, а коли хотите вы знать, то еще и очи ему выцарапаю, чтобы
не смел на меня славу напрасно наводить, да в окна стучать, да целоваться!.. Зачем стучал, говори, а то как
хвачу за чуприну, то
не погляжу, что ты мельник и богатырь. Небось, прежде
не гордился, сам женихался да ласковыми
словами сыпал. А теперь уж нос задрал, что и шапка на макушке
не удержится!
Матрена. Да как же, батюшко,
не исправить. Коли бы нас, дур, баб
не били да
не учили, так что бы мы были! Ты вот хошь и гневаться на меня изволишь, а я прямо те скажу: на моих руках ты ее и
не оставляй. Мне с ней
не совладать:
слов моих бранных она
не слушает, бить мне ее силушки
не хватает, значит, и осталось одно: послать ее к черту-дьяволу.
Но старуха
не говорила ни
слова и
хватала его руками.
Красавина. А что такое сваха? Сваха — великое
слово!
Не у всякого
хватит ума, как его понимать! Если рассудить хорошенько, так нас бы надобно всякими разными чинами жаловать, вот что я тебе скажу. Нами только и государство-то держится, без нас никакое государство стоять
не может. Вот оно какое
слово — сваха.
Не будь нас, ну и конец, и род человеческий прекратится.
— А ведь я тогда обманул игумна… Ей Богу! Ведь нарочно приезжал ему каяться, а
слов то и
не хватило. Нету настоящих
слов — и шабаш. У меня такая бывает смертная тоска… Слава Богу, кажется, все есть, и можно сказать, что всего есть даже через число. Нет, тоска… А тут… Да, тут вышел совсем даже особенный случай…
Андрей. (
хватая его за плечи).
Не будь ты Василий Сыромятов, задушил бы тебя за эти
слова!..
— Да-с, действовали ли на него эти душевные неприятности, которые он скрывал больше на сердце, так что из посторонних никто и
не знал ничего, или уж время пришло — удар
хватил; сидел за столом, упал, ни
слова не сказал и умер. Этот проклятый паралич какая-то у нас общая помещичья болезнь; от ленивой жизни, что ли, она происходит? Едят-то много, а другой еще и выпивает; а моциону нет, кровь-то и накопляется.
Два
слова о нем: начал он свою карьеру мелким необеспеченным чиновником, спокойно тянул канитель лет сорок пять сряду, очень хорошо знал, до чего дослужится, терпеть
не мог
хватать с неба звезды, хотя имел их уже две, и особенно
не любил высказывать по какому бы то ни было поводу свое собственное личное мнение.
Все в клиниках — чистота, дешевизна, любезность докторов, цветы в коридоре — вызывало его восторг и умиление. То смеясь, то крестясь на икону, он изливал свои чувства перед молчащим Лаврентием Петровичем и, когда
слов не хватало, восклицал...
Анна Петровна. Нет.
Не говорите больше ни
слова об этом…
Не придавайте моему отказу жизненного значения… Суета, мой друг! Если бы мы владели всем тем, что любим, то у нас
не хватило бы места… для наших владений… Значит,
не совсем неумно и нелюбезно поступают, когда отказывают… (Хохочет.) Вот вам и философия на закуску! Что это за шум? Слышите? Бьюсь об заклад, что это Платонов бунтует… Что за характер!
Толпа жадно слушала,
хватая на лету из пятого в десятое
слово, и ничего
не понимала. В ней, как в одном человеке, жило одно только сознание, что это читают «заправскую волю».
Как беден наш язык: хочу и
не могу!..
Не передать того ни другу, ни врагу,
Что буйствует в груди прозрачною волною:
Напрасно вечное томление сердец!
И клонит голову маститую мудрец
Пред этой ложью роковою.
Лишь у тебя, поэт, крылатый
слова звук
Хватает на лету и закрепляет вдруг
И темный бред души и трав неясный запах.
Стараясь показать вид, что он нисколько
не трусит, он перекидывался
словами с поручиком Робеном и как будто особенно интересовался незначащим разговором и в то же время думал: а вдруг одна из этих шальных пуль
хватит его, и он, неизвестно из-за чего, будет убит, когда жить так хочется, и впереди предстоит еще так много хорошего, светлого, радостного.