Неточные совпадения
— А хотя бы даже и смерти? К чему же лгать пред собою, когда все люди так живут, а пожалуй, так и
не могут иначе жить. Ты это насчет давешних моих слов о том, что «два гада поедят друг друга»? Позволь и тебя спросить в таком случае:
считаешь ты и меня, как Дмитрия, способным пролить
кровь Езопа, ну, убить его, а?
Полиция, жандармы, шпионы — все это наши враги, — а все они такие же люди, как мы, так же сосут из них
кровь и так же
не считают их за людей.
— Борис, — сказал он, — подойди сюда, добрый слуга мой. Ты один знаешь мое сердце. Ты один ведаешь, что я
кровь проливаю
не ради потехи, а чтоб измену вывести. Ты меня
не считаешь за сыроядца. Подойди сюда, Федорыч, я обниму тебя.
Он питался, кажется, только собственными ногтями, объедая их до
крови, день и ночь что-то чертил, вычислял и непрерывно кашлял глухо бухающими звуками. Проститутки боялись его,
считая безумным, но, из жалости, подкладывали к его двери хлеб, чай и сахар, он поднимал с пола свертки и уносил к себе, всхрапывая, как усталая лошадь. Если же они забывали или
не могли почему-либо принести ему свои дары, он, открывая дверь, хрипел в коридор...
— Первые годы после нашего супружества, — сказали маменька очень печальным голосом и трогательно подгорюнились рукою, — я была и хороша и разумна. А вот пятнадцать лет, счетом
считаю, как
не знаю,
не ведаю, отчего я у вас из дур
не выхожу. Зачем же вы меня, дуру, брали? А что правда, я то и говорю, что ваши все науки дурацкие. Вот вам пример: Трушко, также ваша
кровь, а мое рождение; но так так он еще непорочен и телом, и духом, и мыслию, так он имеет к ним сильное отвращение.
И
кровь с тех пор рекою потекла,
И загремела жадная секира…
И ты, поэт, высокого чела
Не уберег! Твоя живая лира
Напрасно по вселенной разнесла
Всё, всё, что ты
считал своей душою —
Слова, мечты с надеждой и тоскою…
Напрасно!.. Ты прошел кровавый путь,
Не отомстив, и творческую грудь
Ни стих язвительный, ни смех холодный
Не посетил — и ты погиб бесплодно…
Мирович. Муж?.. Да!.. Но вы, кажется, немножко утратили это право. Вы забыли, что я вам за эту женщину спас ваши миллионы и приплатил еще к тому более, чем собственной
кровью, приплатил моей честью; а потому я вас
не считаю мужем Клеопатры Сергеевны.
— Отойдите от нас,
не искушайте; деятельность ваша вредна: проповедь ваша клонится к низвержению всех тех благ, которые завоевало себе человечество
кровью и пóтом всех прежних поколений. Всё погибнет, если уничтожится власть запирать и убивать тех, кого мы
считаем преступниками.
Если я
не любил говорить ложь,
не крал,
не убивал и вообще
не делал очевидно грубых ошибок, то это
не в силу своих убеждений, — их у меня
не было, — а просто только потому, что я по рукам и ногам был связан нянюшкиными сказками и прописной моралью, которые вошли мне в плоть и
кровь и которые незаметно для меня руководили мною в жизни, хотя я и
считал их нелепостью…
И это связано с тем, что по-иному определяются ценности Ценность государства и национальности
считают настолько высокой и даже высочайшей, что из-за нее стоит убивать и проливать
кровь, ценности же социальной справедливости и освобождения
не признаются ценностями, для которых стоит убивать и проливать
кровь.
Эти люди видят в богатых,
не как обыкновенные старинные нищие, людей, спасающих свою душу милостыней, а разбойников, грабителей, пьющих
кровь рабочего народа; очень часто такого рода нищий сам
не работает и всячески избегает работы, но во имя рабочего народа
считает себя
не только вправе, но обязанным ненавидеть грабителей народа, то есть богатых, и ненавидит их всей силой своей нужды, и если просит, а
не требует, то только притворяется.
С одной стороны, голос рассудка говорил, что ему следует бежать из этого дома и более никогда
не встречаться с жертвой его гнусного преступления, какою
считал он Татьяну Борисовну, а с другой, голос страсти, более сильный, чем первый, нашептывал в его уши всю соблазнительную прелесть обладания молодой девушкой, рисовал картины ее девственной красоты, силу и очарование ее молодой страсти, и снова, как во вчерашнюю роковую ночь,
кровь бросалась ему в голову, стучала в висках, и он снова почти терял сознание.
С этой точки зрения Вишневский превозвышал польскую знать и даже ливонских баронов; но если бы с ними у России зашла война, он бы
не утерпел и пошел бы их «колотить» со всеусердием, ибо, хотя он втайне завидовал чистоте их «родовитой
крови», но терпеть
не мог в них «собачьей брови», то есть их высокомерия и надмения, которые ему были противны, так как он
считал себя простым и прямодушным.