Неточные совпадения
Человек, оскорбленный и раздосадованный, как вы, вчерашним случаем и в то же время
способный думать о несчастии других, — такой человек-с… хотя поступками своими он делает социальную ошибку, — тем
не менее… достоин уважения!
— Я
думаю, что так чувствует себя большинство интеллигентов, я, разумеется, сознаю себя типичным интеллигентом, но —
не способным к насилию над собой. Я
не могу заставить себя верить в спасительность социализма и… прочее. Человек без честолюбия, я уважаю свою внутреннюю свободу…
Через месяц Клим Самгин мог
думать, что театральные слова эти были заключительными словами роли, которая надоела Варваре и от которой она отказалась, чтоб играть новую роль — чуткой подруги, образцовой жены.
Не впервые наблюдал он, как неузнаваемо меняются люди, эту ловкую их игру он считал нечестной, и Варвара, утверждая его недоверие к людям, усиливала презрение к ним. Себя он видел
не способным притворяться и фальшивить, но
не мог
не испытывать зависти к уменью людей казаться такими, как они хотят.
— Революция —
не завтра, — ответил Кутузов, глядя на самовар с явным вожделением, вытирая бороду салфеткой. — До нее некоторые, наверное, превратятся в людей,
способных на что-нибудь дельное, а большинство —
думать надо — будет пассивно или активно сопротивляться революции и на этом — погибнет.
— Я даже иногда
думаю опять к вам переселиться, — небрежно прибавил Ипполит. — Так вы, однако,
не считаете их
способными принять человека с тем, чтоб он непременно и как можно скорее помер?
Студент, слушавший их внимательно, при этих словах как-то еще мрачней взглянул на них. Занавес между тем поднялся, и кто
не помнит, как выходил обыкновенно Каратыгин [Каратыгин Василий Андреевич (1802—1853) — русский актер-трагик, игра которого отличалась чрезвычайным рационализмом.] на сцену? В «Отелло» в совет сенаторов он влетел уж действительно черным вороном,
способным заклевать
не только одну голубку, но, я
думаю, целое стадо гусей. В райке и креслах захлопали.
— Видите ли, господин Желтков, — продолжал Николай Николаевич, как будто
не расслышав последних слов Желткова. — Я очень рад, что нашел в вас порядочного человека, джентльмена,
способного понимать с полуслова. И я
думаю, что мы договоримся сразу. Ведь, если я
не ошибаюсь, вы преследуете княгиню Веру Николаевну уже около семи-восьми лет?
Собственно говоря, я, как автор,
не думаю, чтобы сей весьма просвещенный,
способный и честолюбивый служитель алтаря был в корень искренним масоном.
Наслушавшись про тебя, так и кивает локонами: «Василий Иванович,
думали ли вы, говорит, когда-нибудь над тем… — она всегда
думает над чем-нибудь, а
не о чем — нибудь, —
думали ли вы над тем, что если б очень
способного человека соединить с очень
способной женщиной, что бы от них могло произойти?» Вот тут, извини, я уж тебе немножко подгадил: я знаю, что ей все хочется иметь некрещеных детей, и чтоб непременно «от неизвестного», и чтоб одно чадо, сын, называлося «Труд», а другое, дочь — «Секора».
Вышневский. Вы
не требовали; но я должен был чем-нибудь вознаградить вас за разность в летах. Я
думал найти в вас женщину,
способную оценить жертвы, которые я вам принес. Я ведь
не волшебник, я
не могу строить мраморных палат одним жестом. На шелк, на золото, на соболь, на бархат, в который вы окутаны с головы до ног, нужны деньги. Их нужно доставать. А они
не всегда легко достаются.
Этот смирный человек решительно
не мог ничем произвести в Доре дурное впечатление, но она, очевидно, просто-напросто
не хотела никаких знакомств. Ей просто
не хотелось иметь перед глазами и на слуху ничего
способного каждую минуту напомнить о России, с воспоминанием о которой связывалось кое-что другое, смутное, но тяжелое, о котором лучше всего
не хотелось
думать.
Князь считал Елену с пылким и, пожалуй, очень дурным характером,
способною, в минуты досады и ревности, наговорить самых обидных и оскорбительных вещей; но чтоб она
не любила его нисколько, — он
не думал…
Ни о средствах сообщения, ни о продовольствии, ни об артиллерийских и инженерных принадлежностях, ни о
способных офицерах, ни о внушении воинского духа всему войску, ни о порядочном устройстве полков, — ни о чем
не подумали.
— Хорошо, я вам дам, — сказал Модест Алексеич,
подумав, — но предупреждаю, что больше уже
не буду помогать вам, пока вы
не бросите пить. Для человека, состоящего на государственной службе, постыдна такая слабость.
Не могу
не напомнить вам общеизвестного факта, что многих
способных людей погубила эта страсть, между тем как при воздержании они, быть может, могли бы со временем сделаться высокопоставленными людьми.
Находя, что приближается в действительности для них решительная минута, которою определится навеки их судьба, мы все еще
не хотим сказать себе: в настоящее время
не способны они понять свое положение;
не способны поступить благоразумно и вместе великодушно, — только их дети и внуки, воспитанные в других понятиях и привычках, будут уметь действовать как честные и благоразумные граждане, а сами они теперь
не пригодны к роли, которая дается им; мы
не хотим еще обратить на них слова пророка: «Будут видеть они и
не увидят, будут слышать и
не услышат, потому что загрубел смысл в этих людях, и оглохли их уши, и закрыли они свои глаза, чтоб
не видеть», — нет, мы все еще хотим полагать их
способными к пониманию совершающегося вокруг них и над ними, хотим
думать, что они способны последовать мудрому увещанию голоса, желавшего спасти их, и потому мы хотим дать им указание, как им избавиться от бед, неизбежных для людей,
не умеющих вовремя сообразить своего положения и воспользоваться выгодами, которые представляет мимолетный час.
И теперь вижу, что Бога молили вы как
не надо лучше, потому что, вот как перед самим истинным Христом, вовсе
не думал по рыбе займоваться, потому
думал, дело плевое, а вышло дело-то
способное.
Мы по этому случаю так много смеялись и были так веселы, что и
не думали ни о положении Христи, ни о том, что над самими над нами, может быть, тоже висит какая-нибудь внезапность,
способная переконфузнть нас более, чем замужество одной старухи сконфузило Пенькновского и в то же время дало ему счастливую мысль самому скорее жениться на другой.
Он смотрел в окно, как по туманному небу тянулся дым из фабричных труб, и
думал: везде кругом — заводы, фабрики, мастерские без числа, в них работают десятки тысяч людей; и все эти люди живут лишь одною мыслью, одною целью — побольше заработать себе, и нет им заботы до всех, кто кругом; робкие и алчные,
не способные ни на какое смелое дело, они вот так же, как сейчас вокруг него, будут шутить и смеяться,
не желая замечать творящихся вокруг обид и несправедливостей.
Не думаю, чтобы они были когда-либо задушевными приятелями. Правда, они были люди одной эпохи (Некрасов немного постарше Салтыкова), но в них
не чувствовалось сходства ни в складе натур, ни в общей повадке, ни в тех настроениях, которые дали им их писательскую физиономию. Если оба были обличители общественного зла, то в Некрасове все еще и тогда жил поэт,
способный на лирические порывы, а Салтыков уже ушел в свой систематический сарказм и разъедающий анализ тогдашнего строя русской жизни.
«Ах, вы, —
думаю, — „ведомые кмети“! С этаким ли
способным народом
не спрятать без следов монастырскую рощу!»
Мне
не интересны десятки. Вот эти сотни тысяч мне важны — стихия, только мгновениями
способная на жизнь. Чем они могут жить в настоящем?.. А
подумаешь о будущем, представишь их себе, — осевших духом, с довольными глазами. Никнет ум, гаснет восторг. Тупо становится на душе, сытно и противно, как будто собралось много родственников и все едят блины.
— Молод действительно, ваше сиятельство, но все так говорят, и я тоже по себе заключаю: я считаюсь и
способным, и все старание прилагаю, и ни в чем предосудительном в поведении
не замечен, в этом, я
думаю, Марья Степановна за меня поручиться может, потому что я ей уже три года известен…
Двадцативосьмилетняя красавица, высокая ростом, стройная, прекрасно сложенная, с чудными голубыми глазами с поволокой, с прекрасными белокурыми волосами и ослепительно белым цветом лица, чрезвычайно веселая и живая,
не способная, казалось,
думать о чем-то серьезном — такова была в то время цесаревна Елизавета Петровна.
— Какими кажутся тебе девять десятых этих людей? — продолжал Звездич. — Находишь ли ты их привлекательными?
Думаешь ли ты, что женщина, истинная женщина,
способная любить, может увлечься ими? Нет!
Не правда ли? Они
не лучше, чем эта «венская» Дора, которая обирает их, смеется над ними и продает их эгоистическому, грубому тщеславию поддельную страсть…
Не это ли были деньги? Почему бы так
не думать при тех смутных обстоятельствах, которые я вам описываю и которые, как всякое подозрение, становились час от часу бестолковее и
способнее распространять на все свою деморализующую подозрительность…
Не всякий ли, имеющий руки, имеет и средства взять ими? Открыть вора — вот в чем первая задача;
не упустить малейшего подозрительного признака — вот в чем обязанность каждого…
Сделал он это-де с целью устранения от престола наследника,
думая войти в еще большую силу при вступлении на престол младшего сына царя — Федора, слабого здоровьем и
не способного к государственному правлению.
В спальне, сидя уже одетым перед туалетным зеркалом, Александр Ильич медленно расчесывал бороду, разделяя ее на две большие пряди. Даже и при таких занятиях он
не мог
не думать… Фатовства в нем
не было. Он видел в зеркале красивое лицо мужчины с тонким профилем, еще молодое,
способное произвести впечатление
не на одну женщину…
Заплатин — умный,
способный думать малый; он
не звезда, никаких особых талантов в нем нет; но он представляет для него — Щелокова — "среднюю пропорциональную"теперешнего развития лучшей доли университетской молодежи.