Неточные совпадения
Белинский был очень застенчив и вообще терялся в незнакомом обществе или в очень многочисленном; он знал это и, желая
скрыть, делал пресмешные вещи. К. уговорил его ехать к одной даме; по мере приближения к ее дому Белинский все становился мрачнее, спрашивал, нельзя ли ехать в другой день, говорил о головной
боли. К., зная его,
не принимал никаких отговорок. Когда они приехали, Белинский, сходя с саней, пустился было бежать, но К. поймал его за шинель и повел представлять даме.
Утром Матвей подал мне записку. Я почти
не спал всю ночь, с волнением распечатал я ее дрожащей рукой. Она писала кротко, благородно и глубоко печально; цветы моего красноречия
не скрыли аспика, [аспида (от фр. aspic).] в ее примирительных словах слышался затаенный стон слабой груди, крик
боли, подавленный чрезвычайным усилием. Она благословляла меня на новую жизнь, желала нам счастья, называла Natalie сестрой и протягивала нам руку на забвение прошедшего и на будущую дружбу — как будто она была виновата!
Он рассказывал мне про свое путешествие вдоль реки Пороная к заливу Терпения и обратно: в первый день идти мучительно, выбиваешься из сил, на другой день
болит всё тело, но идти все-таки уж легче, а в третий и затем следующие дни чувствуешь себя как на
крыльях, точно ты
не идешь, а несет тебя какая-то невидимая сила, хотя ноги по-прежнему путаются в жестком багульнике и вязнут в трясине.
— Моя жена
не таковская, — проговорил он, чтобы сказать что-нибудь и
скрыть чувство едкой
боли, произведенное в нем наглым намеком.
— Да чего вы! — вскричала она в изумлении. — Ба, да ведь и правда, что они
скрывают! Я верить
не хотела. Дашу тоже
скрывают. Тетя давеча меня
не пустила к Даше, говорит, что у ней голова
болит.
Синеватая кожа туго натянулась на висках, скулах и подбородке, рот был болезненно полуоткрыт, тонкие губы
не скрывали зубов, и на её маленьком, удлинённом лице застыло выражение тупой
боли.
— Было один раз, —
не скрыл Долгов. — Протоколы у меня обыкновенно лежали на столе в кабинете;
заболел мой младший ребенок холериной, а около нас была сильная холера; я перепугался, растерялся, схватил первую попавшуюся мне бумагу, намазал на нее горчичник и приставил к желудочку ребенка; бумага эта оказалась протокол!..
Тут Павлусь побежит изо всей силы, а бедный петух, чувствуя
боль в горле,
не может сопротивляться тянущей его удочке, бежит, как взбесившийся, голову протянув, глаза выпучив и растопырив
крылья.
Зубы у Ольги
не болели. Если она плакала, то
не от
боли, а от чего-то другого… Я еще хотел поговорить с Сашей, но это мне
не удалось, потому что послышался лошадиный топот, и скоро мы увидели всадника, некрасиво прыгавшего на седле, и грациозную амазонку. Чтобы
скрыть от Ольги свою радость, я поднял на руки Сашу, и перебирая пальцами ее белокурые волосы, поцеловал ее в голову.
Трагедия и
не скрывала, что говорит о горе, которым в эту минуту
болели все: молитва хора в первую очередь обращена к «золотой дочери тучегонителя» Афине, а она была покровительницей именно города Афин, а
не эдиповых Фив. Естественно, что зритель при таких обстоятельствах ждал от трагедии
не эстетического наслаждения, а чего-то более для него важного — живого утешения в скорби, того или другого разрешения давившего всех ужаса.
—
Не утешайте меня, княжна, —
не выдержал наконец князь Сергей Сергеевич, — я
не нуждаюсь в этом утешении, хотя
не скрою от вас, что ваше неожиданное решение до
боли сжало мне сердце…
Она снова поникла головой, и слезы полились из ее глаз. Долгое время она плакала молча. Вдруг она с неимоверною силою ударила себя в грудь и громко, навзрыд зарыдала. Она всеми силами старалась удержать свои слезы, но этого ей
не удавалось: накипевшее горе рвалось наружу и
не в ее силах было
скрыть его. Но вот она до
боли прикусила нижнюю губу и овладела таки собой.