Неточные совпадения
«Боже мой, неужели это я сама должна
сказать ему? — подумала она. — Ну что я
скажу ему? Неужели я
скажу ему, что я его
не люблю? Это будет неправда. Что ж я
скажу ему?
Скажу, что люблю другого? Нет, это
невозможно. Я уйду, уйду».
— Мои обстоятельства трудные, —
сказал Хлобуев. — Да чтобы выпутаться из обстоятельств, расплатиться совсем и быть в возможности жить самым умеренным образом, мне нужно, по крайней мере, сто тысяч, если
не больше. Словом, мне это
невозможно.
В раздумье остановился он перед дверью с странным вопросом: «Надо ли сказывать, кто убил Лизавету?» Вопрос был странный, потому что он вдруг, в то же время, почувствовал, что
не только нельзя
не сказать, но даже и отдалить эту минуту, хотя на время,
невозможно.
— Хуже могло быть, если бы мы его
не послушались, —
сказал Зосимов уже на лестнице. — Раздражать
невозможно…
И я
скажу совет хорош,
не ложно;
Да плыть на парусах без ветру
невозможно.
— О, боже мой, — тихо
сказала Лидия, уже
не пытаясь освободиться; напротив — она как будто плотнее подвинулась к нему, хотя это было
невозможно.
— Что это, видно, папа
не будет? —
сказала она, оглядываясь вокруг себя. — Это
невозможно, что вы говорите! — тихо прибавила потом.
— Плохой солдат, который
не надеется быть генералом,
сказал бы я, но
не скажу: это было бы слишком…
невозможно.
— Изволь, — подавляя вздох, проговорил он. — Мне тяжело, почти
невозможно уехать, но так как тебе тяжело, что я здесь… — «может быть, она
скажет: нет,
не тяжело», думал он и медлил, — то…
— Сейчас, —
сказал ему князь,
не поздоровавшись с ним, и, обратясь к нам спиной, стал вынимать из конторки нужные бумаги и счеты. Что до меня, я был решительно обижен последними словами князя; намек на бесчестность Версилова был так ясен (и так удивителен!), что нельзя было оставить его без радикального разъяснения. Но при Стебелькове
невозможно было. Я разлегся опять на диване и развернул лежавшую передо мной книгу.
Очевидно, что губернатору велено удержать нас, и он ждал высших лиц, чтобы сложить с себя ответственность во всем, что бы мы ни предприняли. Впрочем, положительно
сказать ничего нельзя: может быть, полномочные и действительно тут — как добраться до истины? все средства к обману на их стороне. Они могут
сказать нам, что один какой-нибудь полномочный заболел в дороге и что трое
не могут начать дела без него и т. п., — поверить их
невозможно.
—
Не беспокойтесь так, Дмитрий Федорович, — заключил прокурор, — все теперь записанное вы потом прослушаете сами и с чем
не согласитесь, мы по вашим словам изменим, а теперь я вам один вопросик еще в третий раз повторю: неужто в самом деле никто, так-таки вовсе никто,
не слыхал от вас об этих зашитых вами в ладонку деньгах? Это, я вам
скажу, почти
невозможно представить.
«То-то вот и есть, — отвечаю им, — это-то вот и удивительно, потому следовало бы мне повиниться, только что прибыли сюда, еще прежде ихнего выстрела, и
не вводить их в великий и смертный грех, но до того безобразно, говорю, мы сами себя в свете устроили, что поступить так было почти и
невозможно, ибо только после того, как я выдержал их выстрел в двенадцати шагах, слова мои могут что-нибудь теперь для них значить, а если бы до выстрела, как прибыли сюда, то
сказали бы просто: трус, пистолета испугался и нечего его слушать.
Я вам также забыл
сказать, что в течение первого года после моего брака я от скуки попытался было пуститься в литературу и даже послал статейку в журнал, если
не ошибаюсь, повесть; но через несколько времени получил от редактора учтивое письмо, в котором, между прочим, было сказано, что мне в уме
невозможно отказать, но в таланте должно, а что в литературе только талант и нужен.
Только она и давала некоторую возможность отбиваться от него: если уж начнет слишком доезжать своими обличениями, доезжаемый
скажет ему: «да ведь совершенство
невозможно — ты же куришь», — тогда Рахметов приходил в двойную силу обличения, но большую половину укоризн обращал уже на себя, обличаемому все-таки доставалось меньше, хоть он
не вовсе забывал его из — за себя.
Но он действительно держал себя так, как, по мнению Марьи Алексевны, мог держать себя только человек в ее собственном роде; ведь он молодой, бойкий человек,
не запускал глаз за корсет очень хорошенькой девушки,
не таскался за нею по следам, играл с Марьею Алексевною в карты без отговорок,
не отзывался, что «лучше я посижу с Верою Павловною», рассуждал о вещах в духе, который казался Марье Алексевне ее собственным духом; подобно ей, он говорил, что все на свете делается для выгоды, что, когда плут плутует, нечего тут приходить в азарт и вопиять о принципах чести, которые следовало бы соблюдать этому плуту, что и сам плут вовсе
не напрасно плут, а таким ему и надобно быть по его обстоятельствам, что
не быть ему плутом, —
не говоря уж о том, что это
невозможно, — было бы нелепо, просто
сказать глупо с его стороны.
«Да это
невозможно!» —
скажут мне;
не знаю, возможно ли это, — знаю, что это правда.
Он взошел к губернатору, это было при старике Попове, который мне рассказывал, и
сказал ему, что эту женщину
невозможно сечь, что это прямо противно закону; губернатор вскочил с своего места и, бешеный от злобы, бросился на исправника с поднятым кулаком: «Я вас сейчас велю арестовать, я вас отдам под суд, вы — изменник!» Исправник был арестован и подал в отставку; душевно жалею, что
не знаю его фамилии, да будут ему прощены его прежние грехи за эту минуту —
скажу просто, геройства, с такими разбойниками вовсе была
не шутка показать человеческое чувство.
Нужно вам знать, что память у меня,
невозможно сказать, что за дрянь: хоть говори, хоть
не говори, все одно.
— Ей-богу, ничего
не слышу! — отвечал он. — Надобно вам
сказать, что у меня в левом ухе сидел таракан. В русских избах проклятые кацапы везде поразводили тараканов.
Невозможно описать никаким пером, что за мучение было. Так вот и щекочет, так и щекочет. Мне помогла уже одна старуха самым простым средством…
То, что я
скажу, по внешности покажется парадоксальным, но по существу неопровержимо: наука и религия говорят одно и то же о чуде, согласны в том, что в пределах порядка природы чудо
невозможно и чуда никогда
не было.
—
Не могу сему я верить, —
сказал мне мой друг, —
невозможно, чтобы там, где мыслить и верить дозволяется всякому кто как хочет, столь постыдное существовало обыкновение.
К несчастию, мне
не сказали,
Что тут ничего
невозможно найти,
Тут почту бурята держали.
Трудно и почти
невозможно (по крайней мере я
не берусь) дать вам отчет на сем листке во всем том, что происходило со мной со времени нашей разлуки — о 14-м числе надобно бы много говорить, но теперь
не место,
не время, и потому я хочу только, чтобы дошел до вас листок, который, верно, вы увидите с удовольствием; он
скажет вам, как я признателен вам за участие, которое вы оказывали бедным сестрам моим после моего несчастия, — всякая весть о посещениях ваших к ним была мне в заключение истинным утешением и новым доказательством дружбы вашей, в которой я, впрочем, столько уже уверен, сколько в собственной нескончаемой привязанности моей к вам.
Павел пробовал было хоть на минуту остаться с ней наедине, но решительно это было
невозможно, потому что она то укладывала свои ноты, книги, то разговаривала с прислугой; кроме того, тут же в комнате сидела,
не сходя с места, m-me Фатеева с прежним могильным выражением в лице; и, в заключение всего, пришла Анна Гавриловна и
сказала моему герою: «Пожалуйте, батюшка, к барину; он один там у нас сидит и дожидается вас».
— Конечно… есть случаи… как это ни прискорбно… когда без кровопускания обойтись
невозможно… Это так! это я допускаю! Но чтобы во всяком случае… сейчас же… с первого же раза… так
сказать,
не разобравши дела…
не верьте этому, милостивый государь!
не верьте этому никогда! Это… неправда!
— Собаками, барыня,
не торгую-с, —
сказал он холодно и с достоинством. — А этот пес, сударыня, можно
сказать, нас двоих, — он показал большим пальцем через плечо на Сергея, — нас двоих кормит, поит и одевает. И никак этого
невозможно, что, например, продать.
Только вот, сударь, чудо какое у нас тут вышло: чиновник тут — искусственник, что ли, он прозывается — «плант, говорит, у тебя
не как следственно ему быть надлежит», — «А как, мол, сударь, по-вашему будет?» — «А вот, говорит, как: тут у тебя, говорит, примерно, зал состоит, так тут, выходит, следует… с позволенья
сказать…» И так, сударь, весь плант сконфузил, что просто выходит, жить
невозможно будет.
— Итак, продолжаю. Очень часто мы, русские, позволяем себе говорить… ну, самые, так
сказать, непозволительные вещи! Такие вещи, что ни в каком благоустроенном государстве стерпеть
невозможно. Ну, разумеется, подлавливают нас, подстерегают — и никак ни изловить, ни подстеречь
не могут! А отчего? — оттого, господин сенатор, что нужда заставила нас калачи есть!
— Вообще о чувствах моих к той или другой женщине я
не могу говорить вслух третьему лицу, да и кому бы то ни было, кроме той одной женщины. Извините, такова уж странность организма. Но взамен того я
скажу вам всю остальную правду: я женат, и жениться или «домогаться» мне уже
невозможно.
Для Сусанны Николаевны настала страшная и решительная минута.
Сказать правду Егору Егорычу она боялась, и
не за себя, — нет, — а за него; но промолчать было
невозможно.
— Вы изволили
сказать, — обратился он к Егору Егорычу, — что надобно возноситься духом; но в военной службе это решительно
невозможно: подумать тут, понимаете,
не над чем, — шагай только да вытягивай носок.
— То-то-с, нынче, кажется, это
невозможно, — проговорил губернский предводитель, — я вот даже слышал, что у этого именно хлыста Ермолаева в доме бывали радения, на которые собиралось народу человек по сту; но чтобы происходили там подобные зверства — никто
не рассказывает, хотя, конечно, и то надобно
сказать, что ворота и ставни в его большущем доме, когда к нему набирался народ, запирались, и что там творилось, никто из православных
не мог знать.
— Думать долго тут
невозможно, —
сказал он, — потому что баллотировка назначена в начале будущего года: если вы удостоите меня чести быть вашим супругом, то я буду выбран, а если нет, то
не решусь баллотироваться и принужден буду, как ни тяжело мне это, оставить службу вашего управляющего и уехать куда-нибудь в другое место, чтобы устроить себе хоть бы маленькую карьеру.
До какой степени пагубно и разрушительно действовало на Миропу Дмитриевну бескорыстие ее мужа —
сказать невозможно: она подурнела, поседела, лишилась еще двух — трех зубов, вместо которых купить вставные ей было будто бы
не на что да и негде, так что всякий раз, выезжая куда-нибудь, она залепляла пустые места между зубами белым воском, очень искусно придавая ему форму зуба; освежающие притиранья у местных продавцов тоже были таковы, что даже молодые мещанки, которые были поумнее, их
не употребляли.
— Переменится… Нет, как его, дружок, возможно женить?
невозможно. Он уж весь до сих пор, до бесконечности извертелся; в господа бога
не верит до бесконечности; молоко и мясо по всем постам, даже и в Страшную неделю ест до бесконечности; костей мертвых наносил домой до бесконечности, а я, дружок мой, правду вам
сказать, в вечернее время их до бесконечности боюсь; все их до бесконечности тревожусь…
—
Невозможно,
не могу — видишь, сколько ожидающих? У меня
не хватило бы времени, если с каждым говорить отдельно! Что хочешь
сказать, о чём болит сердце?
— Отказала! Гм!.. А знаешь, я как будто предчувствовал, что она откажет тебе, —
сказал он в задумчивости. — Но нет! — вскрикнул он. — Я
не верю! это
невозможно! Но ведь в таком случае все расстроится! Да ты, верно, как-нибудь неосторожно с ней начал, оскорбил еще, может быть; пожалуй, еще комплименты пустился отмачивать… Расскажи мне еще раз, как это было, Сергей!
— О,
не беспокойтесь! — отвечала с кисленькою улыбочкой Анфиса Петровна. — Впрочем, я уже все
сказала вашему племяннику и заключу разве тем, monsieur Serge, — так, кажется? — что вам решительно надо исправиться. Я верю, что науки, искусства… ваяние, например… ну, словом, все эти высокие идеи имеют, так
сказать, свою о-ба-ятельную сторону, но они
не заменят дам!.. Женщины, женщины, молодой человек, формируют вас, и потому без них
невозможно,
невозможно, молодой человек, не-возможно!
Но
не стану упреждать событий и
скажу только, что подобное толкование кажется мне поверхностным уже по тому одному, что
невозможно допустить, чтобы опытные администраторы лишались жизни вследствие расстройства желудка.
Он говорил, что она до сих пор исполняла долг свой как дочь, горячо любящая отца, и что теперь надобно также исполнить свой долг,
не противореча и поступая согласно с волею больного; что, вероятно, Николай Федорыч давно желал и давно решился, чтоб они жили в особом доме; что, конечно, трудно,
невозможно ему, больному и умирающему, расстаться с Калмыком, к которому привык и который ходит за ним усердно; что батюшке Степану Михайлычу надо открыть всю правду, а знакомым можно
сказать, что Николай Федорыч всегда имел намерение, чтобы при его жизни дочь и зять зажили своим, домом и своим хозяйством; что Софья Николавна будет всякий день раза по два навещать старика и ходить за ним почти так же, как и прежде; что в городе, конечно, все узнают со временем настоящую причину, потому что и теперь, вероятно, кое-что знают, будут бранить Калмыка и сожалеть о Софье Николавне.
— Вы плыли на «Бегущей»? —
Сказав это, она всунула мизинец в прорез полумаски и стала ее раскачивать. Каждое ее движение мешало мне соображать, отчего я начал говорить сбивчиво. Я сбивался потому, что
не хотел вначале говорить о ней, но, когда понял, что иначе
невозможно, порядок и простота выражений вернулись.
— Нет, в этих сапожищах
невозможно, — размышлял он, оглядывая меня. — Слава и женщины
не любят, когда к ним подходят в скверных сапогах. Да… Это, так
сказать, мировой вопрос. Я даже подозреваю, что и священная римская империя разрушилась главным образом потому, что римляне
не додумались до сапог.
— Нет-с: да что же… тут если все взыскивать, так и служить бы
невозможно, — отвечал смотритель. — Это большая особа: тайный советник и сенатор (смотритель назвал одну из важных в тогдашнее время фамилий). От такого, по правде
сказать, оно даже и
не обидно; а вот как другой раз прапорщик какой набежит или корнет, да тоже к рылу лезет, так вот это уж очень противно.
Должно вам
сказать, что все эти поручения, которые надавал мне капитан Постельников, конечно, были мне вовсе
не по нутру, и я, несмотря на всю излишнюю мягкость моего характера и на апатию, или на полусонное состояние, в котором я находился во все время моих разговоров с капитаном, все-таки хотел возвратить ему все эти порученности; но, как я
сказал, это было уже
невозможно.
Марья Львовна. Он
сказал мне… (Смеется, растерянно глядя в лицо Варваре Михайловне.) Он…
сказал мне… что любит меня! А у меня седые волосы… и зубы вставлены… три зуба! О друг мой, я старуха! Разве он
не видит этого? Моей дочери восемнадцать лет! Это
невозможно!.. Это ненужно!..
Карп. Ну, это вам, барышня, и понимать-то
невозможно, да и язык-то
не поворотится
сказать вам. Алексей Сергеич идут. (Отходит от двери.)
То же самое надо
сказать и о слабой женщине, решающейся на борьбу за свои права: дело дошло до того, что ей уж
невозможно дальше выдерживать свое унижение, вот она и рвется из него уже
не по соображению того, что лучше и что хуже, а только по инстинктивному стремлению к тому, что выносимо и возможно.
— Ты
сказал — я
не поняла — как это? Я спросила: «Если все это утопии, по-твоему, если это
невозможно… мечты… то что же делать человеку, которого
не удовлетворяет жизнь?»
— А уж ежели, — продолжал между тем Прокоп, — ты от этих прожектов запьешь, так, значит, линия такая тебе вышла. Оно, по правде
сказать, трудно и
не запить. Все бить да сечь, да стрелять… коли у кого чувствительное сердце — ну просто
невозможно не запить! Ну, а ежели кто закалился — вот как я, например, — так ничего. Большую даже пользу нахожу. Светлые мысли есть ей-богу!