Неточные совпадения
Мы нашли бедного Максима на земле. Человек десять мужиков стояло около него. Мы слезли с лошадей. Он почти
не стонал, изредка
раскрывал и расширял глаза, словно с удивлением глядел кругом и покусывал посиневшие
губы… Подбородок у него дрожал, волосы прилипли ко лбу, грудь поднималась неровно: он умирал. Легкая тень молодой липы тихо скользила по его лицу.
Струнников начинает расхаживать взад и вперед по анфиладе комнат. Он заложил руки назад; халат распахнулся и
раскрыл нижнее белье. Ходит он и ни о чем
не думает. Пропоет «Спаси, Господи, люди Твоя», потом «Слава Отцу», потом вспомнит, как протодьякон в Успенском соборе, в Москве, многолетие возглашает, оттопырит
губы и старается подражать. По временам заглянет в зеркало, увидит: вылитый мопс! Проходя по зале, посмотрит на часы и обругает стрелку.
Все взгляды впились в учителя, о котором известно, что вчера он был пьян и что его Доманевич вел под руку до квартиры. Но на красивом лице
не было видно ни малейшего смущения. Оно было свежо, глаза блестели, на
губах играла тонкая улыбка. Вглядевшись теперь в это лицо, я вдруг почувствовал, что оно вовсе
не антипатично, а наоборот — умно и красиво… Но… все-таки вчера он был пьян… Авдиев
раскрыл журнал и стал делать перекличку.
— Можете, — отвечал казначей и посмотрел на худого монаха. Тот подошел к раке, отпер ее висевшим у него на поясе ключом и с помощью казначея приподнял крышку, а сей последний
раскрыл немного и самую пелену на мощах, и Вихров увидел довольно темную и, как ему показалось,
не сухую даже грудь человеческую. Трепет объял его; у него едва достало смелости наклониться и прикоснуться
губами к священным останкам. За ним приложились и все прочие, и крышка раки снова опустилась и заперлась.
Странный и страшный сон мне приснился в эту самую ночь. Мне чудилось, что я вхожу в низкую темную комнату… Отец стоит с хлыстом в руке и топает ногами; в углу прижалась Зинаида, и
не на руке, а на лбу у ней красная черта… а сзади их обоих поднимается весь окровавленный Беловзоров,
раскрывает бледные
губы и гневно грозит отцу.
Ее грудь дышала возле моей, ее руки прикасались моей головы, и вдруг — что сталось со мной тогда! — ее мягкие, свежие
губы начали покрывать все мое лицо поцелуями… они коснулись моих
губ… Но тут Зинаида, вероятно, догадалась, по выражению моего лица, что я уже пришел в себя, хотя я все глаз
не раскрывал, — и, быстро приподнявшись, промолвила...
«Он меня любит!» — вспыхивало вдруг во всем ее существе, и она пристально глядела в темноту; никому
не видимая тайная улыбка
раскрывала ее
губы… но она тотчас встряхивала головой, заносила к затылку сложенные пальцы рук, и снова, как туман, колыхались в ней прежние думы.
Старик и говорил так, как будто было очень холодно, с расстановками и
не раскрывая как следует рта; и губные согласные выговаривал он плохо, заикаясь на них, точно у него замерзли
губы. Обращаясь к Егорушке, он ни разу
не улыбнулся и казался строгим.
Я знал, что она, может быть, запутается и
не поймет подробностей; но я знал тоже, что она отлично хорошо поймет сущность. Так и случилось. Она побледнела, как платок, хотела что-то проговорить,
губы ее болезненно искривились; но как будто ее топором подсекли, упала на стул. И все время потом она слушала меня,
раскрыв рот, открыв глаза и дрожа от ужасного страха. Цинизм, цинизм моих слов придавил ее…
Я громко назвал ее по имени и по отчеству; она чуть-чуть дрогнула, вторично посмотрела на меня —
не с испугом, а с презрительным гневом: кто, мол, смеет меня беспокоить? — и, едва
раскрыв губы, произнесла повелительное слово.
Маша
раскрыла губы, хотела было заговорить с матерью — и
не сказала ни слова.
— Мерекаю самоучкой, — сказал бродяга, приседая у чемодана и без спроса открывая крышку. Семенов смотрел на это,
не говоря ни слова. Федор стал
раскрывать одну книгу за другой, просматривая заглавия и иногда прочитывая кое-что из середины. При этом его высокий лоб собирался в морщины, а
губы шевелились, несмотря на то, что он читал про себя. Видно было, что чтение стоило ему некоторого усилия.
Смех
не сходил с ее
губ, свежих, как свежа утренняя роза, только что успевшая
раскрыть, с первым лучом солнца, свою алую, ароматную почку, на которой еще
не обсохли холодные крупные капли росы.
Этой минутой Пизонский
не медлил: он быстро рванулся вперед и поплыл вдогонку за беглым питомцем. Но старые члены дяди Котина работали плохо, и прежде, чем он проплыл половину реки, питомец его уже выбрался на берег и в мокром бельишке понесся во всю прыть вкруть по Крестовой тропе. Константин Ионыч хотел кричать, хотел удержать дитя ласковым кликом, но в тот самый момент, как он, плывучи,
раскрыл свои дрожащие
губы, их заткнула какая-то белая, мокрая тряпка.