Неточные совпадения
«Скажи, служивый,
рано ли
Начальник просыпается?»
—
Не знаю. Ты иди!
Нам говорить
не велено! —
(Дала ему двугривенный).
На то у губернатора
Особый есть швейцар. —
«А где он? как назвать его?»
— Макаром Федосеичем…
На лестницу поди! —
Пошла, да двери заперты.
Присела я, задумалась,
Уж начало светать.
Пришел фонарщик с лестницей,
Два тусклые фонарика
На площади задул.
Стародум. Как! А разве тот счастлив, кто счастлив один? Знай, что, как бы он знатен ни был, душа его прямого удовольствия
не вкушает. Вообрази себе человека, который бы всю свою знатность устремил на то только, чтоб ему одному было хорошо, который бы и достиг уже до того, чтоб самому ему ничего желать
не оставалось. Ведь тогда вся душа его занялась бы одним чувством, одною боязнию:
рано или поздно сверзиться. Скажи ж, мой друг, счастлив ли тот, кому нечего желать, а лишь есть чего бояться?
Небо раскалилось и целым ливнем зноя обдавало все живущее; в воздухе замечалось словно дрожанье и пахло гарью; земля трескалась и сделалась тверда, как камень, так что ни сохой, ни даже заступом взять ее было невозможно; травы и всходы огородных овощей поблекли; рожь отцвела и выколосилась необыкновенно
рано, но была так редка, и зерно было такое тощее, что
не чаяли собрать и семян; яровые совсем
не взошли, и засеянные ими поля стояли черные, словно смоль, удручая взоры обывателей безнадежной наготою; даже лебеды
не родилось; скотина металась, мычала и ржала;
не находя в поле пищи, она бежала в город и наполняла улицы.
Тем
не менее нет никакого повода сомневаться, что Беневоленский
рано или поздно привел бы в исполнение свое намерение, но в это время над ним уже нависли тучи.
На другой день, проснувшись
рано, стали отыскивать"языка". Делали все это серьезно,
не моргнув. Привели какого-то еврея и хотели сначала повесить его, но потом вспомнили, что он совсем
не для того требовался, и простили. Еврей, положив руку под стегно, [Стегно́ — бедро.] свидетельствовал, что надо идти сначала на слободу Навозную, а потом кружить по полю до тех пор, пока
не явится урочище, называемое Дунькиным вра́гом. Оттуда же, миновав три повёртки, идти куда глаза глядят.
Она поехала в игрушечную лавку, накупила игрушек и обдумала план действий. Она приедет
рано утром, в 8 часов, когда Алексей Александрович еще, верно,
не вставал. Она будет иметь в руках деньги, которые даст швейцару и лакею, с тем чтоб они пустили ее, и,
не поднимая вуаля, скажет, что она от крестного отца Сережи приехала поздравить и что ей поручено поставить игрушки у кровати сына. Она
не приготовила только тех слов, которые она скажет сыну. Сколько она ни думала об этом, она ничего
не могла придумать.
— Может быть, — сухо сказал Левин и повернулся на бок. — Завтра
рано надо итти, и я
не бужу никого, а иду на рассвете.
Левин потерял всякое сознание времени и решительно
не знал, поздно или
рано теперь.
— Я очень рад, поедем. А вы охотились уже нынешний год? — сказал Левин Весловскому, внимательно оглядывая его ногу, но с притворною приятностью, которую так знала в нем Кити и которая так
не шла ему. — Дупелей
не знаю найдем ли, а бекасов много. Только надо ехать
рано. Вы
не устанете? Ты
не устал, Стива?
— Мне обедать еще
рано, а выпить надо. Я приду сейчас. Ей, вина! — крикнул он своим знаменитым в командовании, густым и заставлявшим дрожать стекла голосом. — Нет,
не надо, — тотчас же опять крикнул он. — Ты домой, так я с тобой пойду.
— Я
не во время, кажется, слишком
рано, — сказал он, оглянув пустую гостиную. Когда он увидал, что его ожидания сбылись, что ничто
не мешает ему высказаться, лицо его сделалось мрачно.
Зачем, когда в душе у нее была буря, и она чувствовала, что стоит на повороте жизни, который может иметь ужасные последствия, зачем ей в эту минуту надо было притворяться пред чужим человеком, который
рано или поздно узнает же всё, — она
не знала; но, тотчас же смирив в себе внутреннюю бурю, она села и стала говорить с гостем.
Он
не сбирался уезжать на другой день, но теперь решил, что уедет
рано утром домой.
«Для Бетси еще
рано», подумала она и, взглянув в окно, увидела карету и высовывающуюся из нее черную шляпу и столь знакомые ей уши Алексея Александровича. «Вот некстати; неужели ночевать?» подумала она, и ей так показалось ужасно и страшно всё, что могло от этого выйти, что она, ни минуты
не задумываясь, с веселым и сияющим лицом вышла к ним навстречу и, чувствуя в себе присутствие уже знакомого ей духа лжи и обмана, тотчас же отдалась этому духу и начала говорить, сама
не зная, что скажет.
— Может быть, — сказал Степан Аркадьич. — Что-то мне показалось такое вчера. Да, если он
рано уехал и был еще
не в духе, то это так… Он так давно влюблен, и мне его очень жаль.
«Завтра пойду
рано утром и возьму на себя
не горячиться. Бекасов пропасть. И дупеля есть. А приду домой, записка от Кити. Да, Стива, пожалуй, и прав: я
не мужествен с нею, я обабился… Но что ж делать! Опять отрицательно!»
Он
не знал, поздно ли,
рано ли.
Первый день я провел очень скучно; на другой
рано утром въезжает на двор повозка… А! Максим Максимыч!.. Мы встретились как старые приятели. Я предложил ему свою комнату. Он
не церемонился, даже ударил меня по плечу и скривил рот на манер улыбки. Такой чудак!..
На другой день
рано утром мы ее похоронили за крепостью, у речки, возле того места, где она в последний раз сидела; кругом ее могилки теперь разрослись кусты белой акации и бузины. Я хотел было поставить крест, да, знаете, неловко: все-таки она была
не христианка…
—
Не хочешь? Ну, как хочешь! Я думал, что ты мужчина, а ты еще ребенок:
рано тебе ездить верхом…
— Послушайте, Петр <Петрович>! Но ведь вы же молитесь, ходите в церковь,
не пропускаете, я знаю, ни утрени, ни вечерни. Вам хоть и
не хочется
рано вставать, но ведь вы встаете и идете, — идете в четыре часа утра, когда никто
не подымается.
— Стало быть, вы молитесь затем, чтобы угодить тому, которому молитесь, чтобы спасти свою душу, и это дает вам силы и заставляет вас подыматься
рано с постели. Поверьте, что если <бы> вы взялись за должность свою таким образом, как бы в уверенности, что служите тому, кому вы молитесь, у вас бы появилась деятельность, и вас никто из людей
не в силах <был бы> охладить.
Обнаруживала ли ими болеющая душа скорбную тайну своей болезни, что
не успел образоваться и окрепнуть начинавший в нем строиться высокий внутренний человек; что,
не испытанный измлада в борьбе с неудачами,
не достигнул он до высокого состоянья возвышаться и крепнуть от преград и препятствий; что, растопившись, подобно разогретому металлу, богатый запас великих ощущений
не принял последней закалки, и теперь, без упругости, бессильна его воля; что слишком для него
рано умер необыкновенный наставник и нет теперь никого во всем свете, кто бы был в силах воздвигнуть и поднять шатаемые вечными колебаньями силы и лишенную упругости немощную волю, — кто бы крикнул живым, пробуждающим голосом, — крикнул душе пробуждающее слово: вперед! — которого жаждет повсюду, на всех ступенях стоящий, всех сословий, званий и промыслов, русский человек?
— Все это хорошо, только, уж как хотите, мы вас
не выпустим так
рано. Крепости будут совершены сегодня, а вы все-таки с нами поживите. Вот я сейчас отдам приказ, — сказал он и отворил дверь в канцелярскую комнату, всю наполненную чиновниками, которые уподобились трудолюбивым пчелам, рассыпавшимся по сотам, если только соты можно уподобить канцелярским делам: — Иван Антонович здесь?
Негодованье, сожаленье,
Ко благу чистая любовь
И славы сладкое мученье
В нем
рано волновали кровь.
Он с лирой странствовал на свете;
Под небом Шиллера и Гете
Их поэтическим огнем
Душа воспламенилась в нем;
И муз возвышенных искусства,
Счастливец, он
не постыдил:
Он в песнях гордо сохранил
Всегда возвышенные чувства,
Порывы девственной мечты
И прелесть важной простоты.
Ей
рано нравились романы;
Они ей заменяли всё;
Она влюблялася в обманы
И Ричардсона и Руссо.
Отец ее был добрый малый,
В прошедшем веке запоздалый;
Но в книгах
не видал вреда;
Он,
не читая никогда,
Их почитал пустой игрушкой
И
не заботился о том,
Какой у дочки тайный том
Дремал до утра под подушкой.
Жена ж его была сама
От Ричардсона без ума.
Татьяна с ключницей простилась
За воротами. Через день
Уж утром
рано вновь явилась
Она в оставленную сень,
И в молчаливом кабинете,
Забыв на время всё на свете,
Осталась наконец одна,
И долго плакала она.
Потом за книги принялася.
Сперва ей было
не до них,
Но показался выбор их
Ей странен. Чтенью предалася
Татьяна жадною душой;
И ей открылся мир иной.
Нет:
рано чувства в нем остыли;
Ему наскучил света шум;
Красавицы
не долго были
Предмет его привычных дум;
Измены утомить успели;
Друзья и дружба надоели,
Затем, что
не всегда же мог
Beef-steaks и страсбургский пирог
Шампанской обливать бутылкой
И сыпать острые слова,
Когда болела голова;
И хоть он был повеса пылкой,
Но разлюбил он наконец
И брань, и саблю, и свинец.
«Зачем вечор так
рано скрылись?» —
Был первый Оленькин вопрос.
Все чувства в Ленском помутились,
И молча он повесил нос.
Исчезла ревность и досада
Пред этой ясностию взгляда,
Пред этой нежной простотой,
Пред этой резвою душой!..
Он смотрит в сладком умиленье;
Он видит: он еще любим;
Уж он, раскаяньем томим,
Готов просить у ней прощенье,
Трепещет,
не находит слов,
Он счастлив, он почти здоров…
Но те, которым в дружной встрече
Я строфы первые читал…
Иных уж нет, а те далече,
Как Сади некогда сказал.
Без них Онегин дорисован.
А та, с которой образован
Татьяны милый идеал…
О много, много рок отъял!
Блажен, кто праздник жизни
раноОставил,
не допив до дна
Бокала полного вина,
Кто
не дочел ее романа
И вдруг умел расстаться с ним,
Как я с Онегиным моим.
—
Не хотим Кукубенка! — кричала другая. —
Рано ему, еще молоко на губах
не обсохло!
— А если пан хочет видеться, то завтра нужно
рано, так чтобы еще и солнце
не всходило. Часовые соглашаются, и один левентарь [Левентарь — начальник охраны.] обещался. Только пусть им
не будет на том свете счастья! Ой, вей мир! Что это за корыстный народ! И между нами таких нет: пятьдесят червонцев я дал каждому, а левентарю…
Нет, вы, я вижу,
не совсем понимаете, так я вам пояснее изображу-с: посади я его, например, слишком
рано, так ведь этим я ему, пожалуй, нравственную, так сказать, опору придам, хе-хе! вы смеетесь?
Вдруг подле него очутилась Соня. Она подошла едва слышно и села с ним рядом. Было еще очень
рано, утренний холодок еще
не смягчился. На ней был ее бедный, старый бурнус и зеленый платок. Лицо ее еще носило признаки болезни, похудело, побледнело, осунулось. Она приветливо и радостно улыбнулась ему, но, по обыкновению, робко протянула ему свою руку.
И выходит в результате, что всё на одну только кладку кирпичиков да на расположение коридоров и комнат в фаланстере [Фаланстеры — дворцы-общежития, о которых мечтал в своей утопии Ш. Фурье, французский социалист-утопист.] свели! фаланстера-то и готова, да натура-то у вас для фаланстеры еще
не готова, жизни хочет, жизненного процесса еще
не завершила,
рано на кладбище!
Или
рано утром в сад уйду, еще только солнышко восходит, упаду на колена, молюсь и плачу, и сама
не знаю, о чем молюсь и о чем плачу; так меня и найдут.
Ведь экая шалунья ты девчонка.
Не мог придумать я, что это за беда!
То флейта слышится, то будто фортопьяно;
Для Софьи слишком было б
рано??..
Зачем же здесь? и в этот час?
И Софья!.. Здравствуй, Софья, что ты
Так
рано поднялась! а? для какой заботы?
И как вас бог
не в пору вместе свел?
Раздался топот конских ног по дороге… Мужик показался из-за деревьев. Он гнал двух спутанных лошадей перед собою и, проходя мимо Базарова, посмотрел на него как-то странно,
не ломая шапки, что, видимо, смутило Петра, как недоброе предзнаменование. «Вот этот тоже
рано встал, — подумал Базаров, — да, по крайней мере, за делом, а мы?»
Арина Власьевна тихо плакала; она совсем бы растерялась и
не совладела бы с собой, если бы муж
рано утром целые два часа ее
не уговаривал.
— Именно бескорыстный. А я, Аркадий Николаич,
не только боготворю его, я горжусь им, и все мое честолюбие состоит в том, чтобы со временем в его биографии стояли следующие слова: «Сын простого штаб-лекаря, который, однако,
рано умел разгадать его и ничего
не жалел для его воспитания…» — Голос старика перервался.
— Прошедшего
не воротишь, Анна Сергеевна… а
рано или поздно это должно было случиться, следовательно, мне надобно уехать. Я понимаю только одно условие, при котором я бы мог остаться; но этому условию
не бывать никогда, ведь вы, извините мою дерзость,
не любите меня и
не полюбите никогда?
Он встречался с ней большею частью по утрам
рано, в саду или на дворе; в комнату к ней он
не захаживал, и она всего раз подошла к его двери, чтобы спросить его — купать ли ей Митю или нет?
— Его дома нет; он обыкновенно встает
рано и отправляется куда-нибудь. Главное,
не надо обращать на него внимания: он церемоний
не любит.
Наступили лучшие дни в году — первые дни июня. Погода стояла прекрасная; правда, издали грозилась опять холера, но жители…й губернии успели уже привыкнуть к ее посещениям. Базаров вставал очень
рано и отправлялся версты за две, за три,
не гулять — он прогулок без цели терпеть
не мог, — а собирать травы, насекомых. Иногда он брал с собой Аркадия. На возвратном пути у них обыкновенно завязывался спор, и Аркадий обыкновенно оставался побежденным, хотя говорил больше своего товарища.
—
Не провожал, а открыл дверь, — поправила она. — Да, я это помню. Я ночевала у знакомых, и мне нужно было
рано встать. Это — мои друзья, — сказала она, облизав губы. — К сожалению, они переехали в провинцию. Так это вас вели? Я
не узнала… Вижу — ведут студента, это довольно обычный случай…
На другой день он проснулся
рано и долго лежал в постели, куря папиросы, мечтая о поездке за границу. Боль уже
не так сильна, может быть, потому, что привычна, а тишина в кухне и на улице непривычна, беспокоит. Но скоро ее начали раскачивать толчки с улицы в розовые стекла окон, и за каждым толчком следовал глухой, мощный гул,
не похожий на гром. Можно было подумать, что на небо, вместо облаков, туго натянули кожу и по коже бьют, как в барабан, огромнейшим кулаком.
— Общество, построенное на таких культурно различных единицах,
не может быть прочным. Десять миллионов негров Северной Америки,
рано или поздно, дадут себя знать.
— Зачем так
рано это начинается? Тут, брат, есть какое-то издевательство… — тихо и раздумчиво сказал Макаров. Клим откликнулся
не сразу...
— Сегодня он — между прочим — сказал, что за хороший процент банкир может дать денег хоть на устройство землетрясения. О банкире —
не знаю, но Захар — даст. Завтракать —
рано, — сказала она, взглянув на часы. — Чаю хочешь? Еще
не пил? А я уже давно…