Неточные совпадения
Довольны наши странники,
То рожью, то пшеницею,
То ячменем идут.
Пшеница их
не радует:
Ты тем перед крестьянином,
Пшеница, провинилася,
Что кормишь ты по выбору,
Зато
не налюбуются
На рожь, что кормит всех.
Конечно, я никогда сего
не требовал, но, признаюсь, такая на всех лицах видная готовность всегда меня
радовала.
И остался бы наш Брудастый на многие годы пастырем вертограда [Вертоград (церковно-славянск.) — сад.] сего и
радовал бы сердца начальников своею распорядительностью, и
не ощутили бы обыватели в своем существовании ничего необычайного, если бы обстоятельство совершенно случайное (простая оплошность)
не прекратило его деятельности в самом ее разгаре.
— Ну полно, Саша,
не сердись! — сказал он ей, робко и нежно улыбаясь. — Ты была виновата. Я был виноват. Я всё устрою. — И, помирившись с женой, он надел оливковое с бархатным воротничком пальто и шляпу и пошел в студию. Удавшаяся фигура уже была забыта им. Теперь его
радовало и волновало посещение его студии этими важными Русскими, приехавшими в коляске.
Сдерживая улыбку удовольствия, он пожал плечами, закрыв глаза, как бы говоря, что это
не может
радовать его. Графиня Лидия Ивановна знала хорошо, что это одна из его главных радостей, хотя он никогда и
не признается в этом.
Деньги от купца за лес по второму сроку были получены и еще
не издержаны, Долли была очень мила и добра последнее время, и мысль этого обеда во всех отношениях
радовала Степана Аркадьича.
После партии Вронский и Левин подсели к столу Гагина, и Левин стал по предложению Степана Аркадьича держать на тузы. Вронский то сидел у стола, окруженный беспрестанно подходившими к нему знакомыми, то ходил в инфернальную проведывать Яшвина. Левин испытывал приятный отдых от умственной усталости утра. Его
радовало прекращение враждебности с Вронским, и впечатление спокойствия, приличия и удовольствия
не оставляло его.
«Да, надо опомниться и обдумать, — думал он, пристально глядя на несмятую траву, которая была перед ним, и следя за движениями зеленой букашки, поднимавшейся по стеблю пырея и задерживаемой в своем подъеме листом снытки. — Всё сначала, — говорил он себе, отворачивая лист снытки, чтобы он
не мешал букашке, и пригибая другую траву, чтобы букашка перешла на нее. — Что
радует меня? Что я открыл?»
Все эти дни Долли была одна с детьми. Говорить о своем горе она
не хотела, а с этим горем на душе говорить о постороннем она
не могла. Она знала, что, так или иначе, она Анне выскажет всё, и то ее
радовала мысль о том, как она выскажет, то злила необходимость говорить о своем унижении с ней, его сестрой, и слышать от нее готовые фразы увещания и утешения.
Степан Аркадьич испуганно очнулся, чувствуя себя виноватым и уличенным. Но тотчас же он утешился, увидав, что слова: «он спит» относились
не к нему, а к Landau. Француз заснул так же, как Степан Аркадьич. Но сон Степана Аркадьича, как он думал, обидел бы их (впрочем, он и этого
не думал, так уж всё ему казалось странным), а сон Landau
обрадовал их чрезвычайно, особенно графиню Лидию Ивановну.
Недавно я узнал, что Печорин, возвращаясь из Персии, умер. Это известие меня очень
обрадовало: оно давало мне право печатать эти записки, и я воспользовался случаем поставить свое имя над чужим произведением. Дай Бог, чтоб читатели меня
не наказали за такой невинный подлог!
Манилова проговорила, несколько даже картавя, что он очень
обрадовал их своим приездом и что муж ее
не проходило дня, чтобы
не вспоминал о нем.
— И знаете, Павел Иванович! — сказал Манилов, явя в лице своем выражение
не только сладкое, но даже приторное, подобное той микстуре, которую ловкий светский доктор засластил немилосердно, воображая ею
обрадовать пациента. — Тогда чувствуешь какое-то, в некотором роде, духовное наслаждение… Вот как, например, теперь, когда случай мне доставил счастие, можно сказать образцовое, говорить с вами и наслаждаться приятным вашим разговором…
— А вы этого
не заметили? Вас это
не радует?
Клим почувствовал, что его
радует спокойный тон ее,
обрадовало и то, что она, задев его локтем,
не извинилась.
Вошел местный товарищ прокурора Брюн де Сент-Ипполит, щеголь и красавец, — Тагильский протянул руку за письмом, спрашивая: —
Не знаете? — Вопрос прозвучал утвердительно, и это очень
обрадовало Самгина, он крепко пожал руку щеголя и на его вопрос: «Как — Париж, э?» — легко ответил...
Это еще более рассмешило женщину, но Долганов, уже
не обращая на нее внимания, смотрел на Дмитрия, как на старого друга, встреча с которым тихо
радует его, смотрел и рассказывал...
— Установлено, что крестьяне села, возле коего потерпел крушение поезд, грабили вагоны, даже избили кондуктора, проломили череп ему, кочегару по морде попало, но ведь вагоны-то
не могли они украсть. Закатили их куда-то, к черту лешему. Семь человек арестовано, из них — четыре бабы. Бабы, сударь мой, чрезвычайно обозлены событиями! Это, знаете, очень…
Не радует, так сказать.
Ее предложение
не удивило и
не обрадовало Самгина, но смутило его как неожиданность, смысл которой — непонятен. Он видел, что глаза Марины улыбаются необычно, как будто она против воли своей сказала что-то непродуманное, рискованное и, недовольная собою, сердится.
Голос у него был грубый, бесцветный, неопределенного тона, и говорил он с сожалением, как будто считал своей обязанностью именно
радовать людей и был огорчен тем, что в данном случае
не способен исполнить обязанность эту.
Становилось темнее, с гор повеяло душистой свежестью, вспыхивали огни, на черной плоскости озера являлись медные трещины. Синеватое туманное небо казалось очень близким земле, звезды без лучей, похожие на куски янтаря,
не углубляли его. Впервые Самгин подумал, что небо может быть очень бедным и грустным. Взглянул на часы: до поезда в Париж оставалось больше двух часов. Он заплатил за пиво,
обрадовал картинную девицу крупной прибавкой «на чай» и
не спеша пошел домой, размышляя о старике, о корке...
Для Самгина это была встреча
не из тех, которые
радуют, да и вообще он
не знал таких встреч, которые
радовали бы. Однако в этот час он определенно почувствовал, что, когда встречи с людями будили в нем что-то похожее на зависть, на обиду пред легкостью, с которой люди изменяли свои позиции, свои системы фраз, — это было его ошибкой.
— Эх, Костя, ай-яй-ай! Когда нам Лидия Тимофеевна сказала, мы так и обмерли. Потом она
обрадовала нас,
не опасно, говорит. Ну, слава богу! Сейчас же все вымыли, вычистили. Мамаша! — закричал он и, схватив длинными пальцами локоть Клима, представился...
Известный адвокат долго
не соглашался
порадовать людей своим талантом оратора, но, наконец, встал, поправил левой рукой полуседые вихры, утвердил руку на жилете, против сердца, и, высоко подняв правую, с бокалом в ней, начал фразой на латинском языке, — она потонула в шуме, еще
не прекращенном.
— Хозяин своей силы, —
не сразу ответил Самгин и с удовольствием убедился, что этот ответ очень смутил философа, а лысого
обрадовал.
— Сначала-то я молча плакала,
не хотелось мне злодеев
радовать, а как начала вся эта мошка по лицу, по глазам ползать… глаза-то жалко стало, ослепят меня, думаю, навеки ослепят!
— Евтихий Понормов, — отрекомендовался он, протянув Самгину руку как будто нехотя или нерешительно, а узнав, зачем приехал визитер, сказал: —
Не могу вас
порадовать: черт их знает куда исчезли эти проклятые вагоны.
Отец — человек хорошо забытый, болезнь его
не встревожила Самгина, а возможность отложить визит домой весьма
обрадовала; он отвез лишние вещи Варваре и поехал в Финляндию.
Вот и Райский мечтал быть артистом, и все «носит еще огонь в груди», все производит начатки, отрывки, мотивы, эскизы и широкие замыслы, а имя его еще
не громко, произведения
не радуют света.
— Васин! — вскричал я, — вы меня
радуете! Я
не уму вашему удивляюсь, я удивляюсь тому, как можете вы, человек столь чистый и так безмерно надо мной стоящий, — как можете вы со мной идти и говорить так просто и вежливо, как будто ничего
не случилось!
Затем… затем я, конечно,
не мог, при маме, коснуться до главного пункта, то есть до встречи с нею и всего прочего, а главное, до ее вчерашнего письма к нему, и о нравственном «воскресении» его после письма; а это-то и было главным, так что все его вчерашние чувства, которыми я думал так
обрадовать маму, естественно, остались непонятными, хотя, конечно,
не по моей вине, потому что я все, что можно было рассказать, рассказал прекрасно.
Мы ехали по берегу той же протекающей по городу реки, которая по нем, или город по ней, называется Сингапур. Она мутна и
не радует глаз, притом очень узка, но
не мелка.
Хотя это продолжалось всего дней пять, но меня
не обрадовал и берег, который мы увидели в понедельник.
Такое решение, по-видимому, очень
обрадовало их; по этому можно было заключить, что если
не все четверо, то хоть один полномочный да был тут.
Смотритель подошел к ним, и Нехлюдов,
не дожидаясь его замечания, простился с ней и вышел, испытывая никогда прежде
не испытанное чувство тихой радости, спокойствия и любви ко всем людям.
Радовало и подымало Нехлюдова на неиспытанную им высоту сознание того, что никакие поступки Масловой
не могут изменить его любви к ней. Пускай она заводит шашни с фельдшером — это ее дело: он любит ее
не для себя, а для нее и для Бога.
Даже богатство, которое прилило широкой волной, как-то
не радовало старика Бахарева, и в его голове часто вставал вопрос: «Для кого и для чего это богатство?» Оно явилось, точно насмешка над упавшими силами старика, напрасно искавшего вокруг себя опоры и поддержки.
Это предложение доктора
обрадовало Бахарева, как ребенка, которому после долгой ненастной погоды позволили наконец выйти на улицу. С нетерпением всех больных, засидевшихся в четырех стенах, он воспользовался случаем и сейчас же решил ехать к Ляховскому, у которого
не был очень давно.
Бахарев воспользовался случаем выслать Привалова из кабинета, чтобы скрыть овладевшее им волнение; об отдыхе, конечно,
не могло быть и речи, и он безмолвно лежал все время с открытыми глазами. Появление Привалова
обрадовало честного старика и вместе с тем вызвало всю желчь, какая давно накопилась у него на сердце.
Каждый новый визит Привалова и
радовал Марью Степановну, и как-то заботил: она
не могла
не видеть, что Надя нравилась Привалову и что он инстинктивно ищет ее общества, но уж что-то очень скоро заваривалось то, чего так страстно желала в душе Марья Степановна.
Прекрасен цветущий дуб и уродлива машина, оскорбительна для глаза, уха и носа, нимало
не радует.
— Мне сегодня необыкновенно легче, но я уже знаю, что это всего лишь минута. Я мою болезнь теперь безошибочно понимаю. Если же я вам кажусь столь веселым, то ничем и никогда
не могли вы меня столь
обрадовать, как сделав такое замечание. Ибо для счастия созданы люди, и кто вполне счастлив, тот прямо удостоен сказать себе: «Я выполнил завет Божий на сей земле». Все праведные, все святые, все святые мученики были все счастливы.
Я тотчас сообщил кучеру его предложение; Ерофей объявил свое согласие и въехал на двор. Пока он с обдуманной хлопотливостью отпрягал лошадей, старик стоял, прислонясь плечом к воротам, и невесело посматривал то на него, то на меня. Он как будто недоумевал: его, сколько я мог заметить,
не слишком
радовало наше внезапное посещение.
Странное какое-то беспокойство овладевает вами в его доме; даже комфорт вас
не радует, и всякий раз, вечером, когда появится перед вами завитый камердинер в голубой ливрее с гербовыми пуговицами и начнет подобострастно стягивать с вас сапоги, вы чувствуете, что если бы вместо его бледной и сухопарой фигуры внезапно предстали перед вами изумительно широкие скулы и невероятно тупой нос молодого дюжего парня, только что взятого барином от сохи, но уже успевшего в десяти местах распороть по швам недавно пожалованный нанковый кафтан, — вы бы обрадовались несказанно и охотно бы подверглись опасности лишиться вместе с сапогом и собственной вашей ноги вплоть до самого вертлюга…
—
Не слушаю и ухожу. — Вернулась. — Говорите скорее,
не буду перебивать. Ах, боже мой, если б вы знали, как вы меня
обрадовали! Дайте вашу руку. Видите, как крепко, крепко жму.
Он ушел, а я бросился на диван и закрыл глаза. Голова у меня ходила кругом: слишком много впечатлений в нее нахлынуло разом. Я досадовал на откровенность Гагина, я досадовал на Асю, ее любовь меня и
радовала и смущала. Я
не мог понять, что заставило ее все высказать брату; неизбежность скорого, почти мгновенного решения терзала меня…
— Вас ничто никогда
не волновало? ничто
не радовало,
не огорчало? — продолжал допытываться он.
Пробывши в безвестной отлучке три года, он воротился домой. Предсказание отца сбылось: беглец принес в пользу церкви около трехсот рублей. Это всех
обрадовало и даже отчасти примирило с ним матушку. Все равно
не минешь новый колокол покупать, и, если недостанет церковных денег, придется своих собственных добавлять, так вот Сатиров-то сбор и пригодится…
Эта находка так его
обрадовала, что он позабыл все и, стряхнувши с себя снег, вошел в сени, нимало
не беспокоясь об оставшемся на улице куме.
— А ты думал кто? — сказал Чуб, усмехаясь. — Что, славную я выкинул над вами штуку? А вы небось хотели меня съесть вместо свинины? Постойте же, я вас
порадую: в мешке лежит еще что-то, — если
не кабан, то, наверно, поросенок или иная живность. Подо мною беспрестанно что-то шевелилось.