Неточные совпадения
— Тако да видят людие! — сказал он, думая
попасть в господствовавший
в то время фотиевско-аракчеевский
тон; но потом, вспомнив, что он все-таки
не более как прохвост, обратился к будочникам и приказал согнать городских попов...
Держа
в руках чашку чая, Варвара слушала ее почтительно и с тем напряжением, которое является на лице человека, когда он и хочет, но
не может
попасть в тон собеседника.
Он на каждом шагу становился
в разлад с ними, но пока
не страдал еще от этого разлада, а снисходительно улыбался, поддавался кротости, простоте этой жизни, как, ложась
спать, поддался деспотизму бабушки и
утонул в мягких подушках.
— Кузина, бросьте этот
тон! — начал он дружески, горячо и искренно, так что она почти смягчилась и мало-помалу приняла прежнюю, свободную, доверчивую позу, как будто видела, что тайна ее
попала не в дурные руки, если только тут была тайна.
Вам
не дадут ни
упасть, ни
утонуть, разве только сами непременно того захотите, как захотел
в прошлом году какой-то чудак-мещанин, которому опытные якуты говорили, что нельзя пускаться
в путь после проливных дождей: горные ручьи раздуваются
в стремительные потоки и уносят быстротой лошадей и всадников.
Обед был подан
в номере, который заменял приемную и столовую. К обеду явились пани Марина и Давид. Привалов смутился за свой деревенский костюм и пожалел, что согласился остаться обедать. Ляховская отнеслась к гостю с той бессодержательной светской любезностью, которая ничего
не говорит. Чтобы
попасть в тон этой дамы, Привалову пришлось собрать весь запас своих знаний большого света. Эти трогательные усилия по возможности разделял доктор, и они вдвоем едва тащили на себе тяжесть светского ига.
После этой сцены Привалов заходил
в кабинет к Василию Назарычу, где опять все время разговор шел об опеке. Но, несмотря на взаимные усилия обоих разговаривавших, они
не могли
попасть в прежний хороший и доверчивый
тон, как это было до размолвки. Когда Привалов рассказал все, что сам узнал из бумаг, взятых у Ляховского, старик недоверчиво покачал головой и задумчиво проговорил...
— Я слышала, что Привалов нынче почти совсем
не бывает у Бахаревых, — проговорила Антонида Ивановна, тоже стараясь
попасть в тон равнодушия. — Вероятно, дела по опеке отнимают у него все свободное время. Мой Александр целые ночи просиживает за какими-то бумагами.
Я, к сожалению, должен прибавить, что
в том же году Павла
не стало. Он
не утонул: он убился,
упав с лошади. Жаль, славный был парень!
После обеда сидит еще с четверть часа с миленьким, «до свиданья» и расходятся по своим комнатам, и Вера Павловна опять на свою кроватку, и читает, и нежится; частенько даже
спит, даже очень часто, даже чуть ли
не наполовину дней
спит час — полтора, — это слабость, и чуть ли даже
не слабость дурного
тона, но Вера Павловна
спит после обеда, когда заснется, и даже любит, чтобы заснулось, и
не чувствует ни стыда, ни раскаяния
в этой слабости дурного
тона.
Как-то вечером Матвей, при нас показывая Саше что-то на плотине, поскользнулся и
упал в воду с мелкой стороны. Саша перепугался, бросился к нему, когда он вышел, вцепился
в него ручонками и повторял сквозь слезы: «
Не ходи,
не ходи, ты
утонешь!» Никто
не думал, что эта детская ласка будет для Матвея последняя и что
в словах Саши заключалось для него страшное пророчество.
— Посмотри, посмотри! — быстро говорила она, — она здесь! она на берегу играет
в хороводе между моими девушками и греется на месяце. Но она лукава и хитра. Она приняла на себя вид утопленницы; но я знаю, но я слышу, что она здесь. Мне тяжело, мне душно от ней. Я
не могу чрез нее плавать легко и вольно, как рыба. Я
тону и
падаю на дно, как ключ. Отыщи ее, парубок!
Нянька Евгенья, присев на корточки, вставляла
в руку Ивана тонкую свечу; Иван
не держал ее, свеча
падала, кисточка огня
тонула в крови; нянька, подняв ее, отирала концом запона и снова пыталась укрепить
в беспокойных пальцах.
В кухне плавал качающий шёпот; он, как ветер, толкал меня с порога, но я крепко держался за скобу двери.
Погода нас недолго баловала, и вскоре небо стало заволакиваться тучами. Подвигались мы теперь медленно. На западных склонах Сихотэ-Алиня снега оказались гораздо глубже, чем
в бассейне рек Тумнина. Собаки
тонули в них, что
в значительной степени затрудняло наше передвижение. К вечеру мы вышли на какую-то речку, ширина ее была
не более 6–8 метров. Если это Хунгари, значит, мы
попали в самое верховье ее и, значит, путь наш до Амура будет длинный и долгий.
Когда он» возвратились к тому месту, от которого отплыли, то рыбаки вытащили уже несколько
тоней: рыбы
попало пропасть; она трепетала и блистала своей чешуей и
в ведрах, и
в сети, и на лугу береговом; но Еспер Иваныч и
не взглянул даже на всю эту благодать, а поспешил только дать рыбакам поскорее на водку и, позвав Павла, который начал было на все это глазеть, сел с ним
в линейку и уехал домой.
Нет! я знаю одно:
в бывалые времена, когда еще чудеса действовали, поступки и речи, подобные тем, которые указаны выше, наверное
не остались бы без должного возмездия. Либо земля разверзлась бы, либо огонь небесный
опалил бы — словом сказать, непременно что-нибудь да случилось бы
в предостерегательном и назидательном
тоне. Но ничего подобного мы нынче
не видим. Люди на каждом шагу самым несомненным образом попирают идею государственности, и земля
не разверзается под ними. Что же это означает, однако ж?
Лаптев по-прежнему ухаживал за Лушей, посылал букеты и говорил свои армейские комплименты; но этот избалованный набоб
не умел
попасть в тон, и Луша всегда скучала
в его обществе.
— Да, ничего… скверная, — отвечал Прейн, стараясь
попасть в тон Луши. — Скажите, пожалуйста, мне показалось давеча, что я встретил вас
в обществе mademoiselle Эммы, вон
в той аллее, направо, и мне показалось, что вы гуляли с ней под руку и разговаривали о чем-то очень тихо. Конечно, это
не мое дело, но мне показалось немного подозрительно: и время такое раннее для уединенных прогулок, и говорили вы тихо, и mademoiselle Эмма все оглядывалась по сторонам…
Капитан Лебядкин дней уже восемь
не был пьян; лицо его как-то отекло и пожелтело, взгляд был беспокойный, любопытный и очевидно недоумевающий; слишком заметно было, что он еще сам
не знает, каким
тоном ему можно заговорить и
в какой всего выгоднее было бы прямо
попасть.
Оглядываясь кругом, новичок скоро замечал, что он
не туда
попал, что здесь дивить уже некого, и неприметно смирялся, и
попадал в общий
тон.
— Уто-онет, все едино
утонет, потому — поддевка на нем!
В длинной одеже — обязательно
утонешь. Напримерно — бабы, отчего они скорее мужика
тонут? От юбок. Баба, как
попала в воду, так сейчас и на дно, гирей-пудовкой… Глядите — вот и потонул, я зря
не скажу…
— И это тот самый человек, — продолжал Фома, переменяя суровый
тон на блаженный, — тот самый человек, для которого я столько раз
не спал по ночам! Столько раз, бывало,
в бессонные ночи мои, я вставал с постели, зажигал свечу и говорил себе: «Теперь он
спит спокойно, надеясь на тебя.
Не спи же ты, Фома, бодрствуй за него; авось выдумаешь еще что-нибудь для благополучия этого человека». Вот как думал Фома
в свои бессонные ночи, полковник! и вот как заплатил ему этот полковник! Но довольно, довольно!..
А генерала жалко. Из всех людей, которых я встретил
в это время, он положительно самый симпатичнейший человек.
В нем как-то все приятно: и его голос, и его манеры, и его
тон,
в котором
не отличишь иронии и шутки от серьезного дела, и его гнев при угрозе господством «безнатурного дурака», и его тихое: «вот и царского слугу изогнули, как
в дугу», и даже его
не совсем мне понятное намерение идти
в дворянский клуб
спать до света.
Быть
в меру строгой и
в меру милостивой, уметь болеть чужими
напастями и
не выдавать своих, выдерживать характер даже
в микроскопических пустяках, вообще задавать твердый и решительный
тон не только своему дому, но и другим — это великая наука, которая вырабатывалась
в раскольничьих семьях веками.
Я знал, что земцы невинны, что они лудят от чистого сердца и ровно ничего
не посевают, но мог ли я это доказывать? — Нет, ибо, доказывая, я рисковал двояко: или впасть
в иронический
тон, а следовательно, обидеть наши"неокрепшие молодые учреждения", или же предпринять серьезную защиту лудильщиков и
в таком случае
попасть в число их сообщников и укрывателей…
После этого губернатор напрасно тщился
попасть в тон к графу. Но граф счел себя положительно обиженным и уехал,
не видавшись ни с кем из ухаживавших за ним сановников. Он их считал достойными большего наказания, чем самоё княгиню, которая ему стала даже серьезно нравиться, как Гаральду презиравшая его русская дева.
— Уйдут варнаки, все до последнего человека уйдут! — ругался
в каюте Осип Иваныч. — Беда!.. Барка убилась. Шесть человек
утонуло… Караван застрял
в горах! Отлично… Очень хорошо!.. А тут еще бунтари… Эх, нет здесь
Пал Петровича с казачками! Мы бы эту мужландию так отпарировали — все позабыли бы: и Егория, и Еремея, и как самого-то зовут. Знают варнаки, когда кочевряжиться… Ну, да
не на того
напали. Шалишь!.. Я всех
в три дуги согну… Я… у меня, брат… Вы с чем: с коньяком или ромом?..
Сколько прелестей было измято его могильными руками! сколько ненависти родилось от его поцелуев!.. встал месяц; скользя вдоль стены, его луч пробрался
в тесную комнату, и крестообразные рамы окна отделились на бледном полу… и этот луч
упал на лицо Ольги — но ничего
не прибавил к ее бледности, и красное пятно
не могло
утонуть в его сияньи…
в это время на стенных часах
в приемной пробило одиннадцать.
Тригорин. Ему
не везет. Все никак
не может
попасть в свой настоящий
тон. Что-то странное, неопределенное, порой даже похожее на бред. Ни одного живого лица.
Возвращаясь тем же путем на мельницу, он уже
не попал на лавы, а шагнул прямо
в реку и
утонул.
Все окрестные помещики считали Петра Яковлевича весельчаком и неистощимым шутником и забавником. По своему уменью
попасть в тон каждого, по щедрости, с которою он совал деньги чужой прислуге, что
в те времена
не было
в обычае, он был всеми любим, за пределами собственного дома,
в котором за все проигрыши и неудачи искал сорвать сердце на первом встречном.
«
В тон надо
попасть, — мелькнуло во мне, — сантиментальностью-то, пожалуй,
не много возьмешь».
И вот раздался первый, негромкий, похожий на удар топора дровосека, ружейный выстрел. Турки наугад начали пускать
в нас пули. Они свистели высоко
в воздухе разными
тонами, с шумом пролетали сквозь кусты, отрывая ветви, но
не попадали в людей. Звук рубки леса становился все чаще и наконец слился
в однообразную трескотню. Отдельных взвизгов и свиста
не стало слышно; свистел и выл весь воздух. Мы торопливо шли вперед, все около меня были целы, и я сам был цел. Это очень удивляло меня.
Потом они
не попадали в общий
тон тогдашнего инженерного ведомства, где тогда инспекторствовал генерал Ламновский, имя которого было исторически связано с поставкою
в казну мрамора, почему его и звали «мраморным».
Когда мы вернулись к Кате, которая уверяла нас, что
не спала, а все слышала, я успокоилась, и он снова старался
попасть в свой покровительственный, отеческий
тон, но
тон этот уже
не удавался ему и
не обманывал меня.
Однажды мы едва
не утонули в какой-то трясине, другой раз мы
попали в облаву и ночевали
в части вместе с двумя десятками разных приятелей из «стеклянного завода», с точки зрения полиции оказавшихся подозрительными личностями.
Попав в убежище с самого дня его основания, он держал себя
в нем хозяином и первый дал
тон скверным анекдотам и циничным ругательствам, никогда
не прекращавшимся
в общих разговорах.
Не отвечая, девушка взяла шкатулку, положила ее на стол и опрокинула нетерпеливым движением, почти сейчас же раскаявшись
в этом, так как, одновременно с глухим стуком дерева, скатерть вспыхнула огнем алмазного слоя, карбункулов, жемчугов и
опалов. Зеленые глаза изумрудов перекатились сверху и
утонули в радужном, белоснежном блеске; большинство были алмазы.
С непривычки эта простота даже меня удивила, особенно потому, что окружающие его действующие лица хотя также играли довольно просто, но все
не попадали в один
тон с неподражаемым Фьяло.
Но я должен сказать, что
не все было отлично: трагик редко
попадал в настоящий
тон; Фанечка тоже; Аполлос Михайлыч, впрочем, уверял, что это происходило оттого, что она была слишком молода для этой роли.
И Франция
упала за тобой
К ногам убийц бездушных и ничтожных.
Никто
не смел возвысить голос свой;
Из мрака мыслей гибельных и ложных
Никто
не вышел с твердою душой, —
Меж тем как втайне взор Наполеона
Уж зрел ступени будущего трона…
Я
в этом
тоне мог бы продолжать,
Но истина —
не в моде, а писать
О том, что было двести раз
в газетах,
Смешно, тем боле об таких предметах.
Прицелился,
попал и еще сам себе сказал: браво! —
тоном такого восхищения, каким ей, христианке, естественно бы: «Смертельно раненный,
в крови, а простил врагу!» Отшвырнул пистолет, протянул руку, — этим, со всеми нами, явно возвращая Пушкина
в его родную Африку мести и страсти и
не подозревая, какой урок — если
не мести, так страсти — на всю жизнь дает четырехлетней, еле грамотной мне.
Маленький захолустный городишко уже
спал.
Не было прохожих на улице. Где-то недалеко за забором лаяла лениво, от нечего делать, собака. Сгущались прозрачные, зеленые, апрельские сумерки; небо на западе было нежно-зеленое, и
в голых ветках деревьев уже чувствовался могучий темно-зеленый весенний
тон.
— Но только
в гвардию
не попадет. Ха-ха-ха! — добродушно и звонко закатился полковник; потом, обратись к Никите, прибавил спокойным
тоном: — Через неделю явись. Следующий, Парфен Семенов, раздевайся!
Он
не танцевал, смотрел высокомерно, потому что был один из сотрудников сатирического журнала «Головешка», задавал
тону и
попал на свадьбу случайно, приглашенный как почетный гость Пселдонимовым, с которым был на ты и с которым, еще прошлого года, вместе бедствовал у одной немки, «
в углах».
Добро тому, кто добудет чудные зелья: с перелетом всю жизнь будет счастлив, с зашитым
в ладанку корешком ревеньки
не утонет, с архилином
не бойся ни злого человека, ни злого духа, сок тирличá отвратит гнев сильных людей и возведет обладателя своего на верх богатства, почестей и славы; перед спрыг-травой замки и запоры
падают, а чудный цвет папоротника принесет счастье, довольство и здоровье, сокрытые клады откроет, власть над духами даст.
— Мм… нет, уж надобно послать, — ответил он совершенно равнодушным
тоном. — Потому — видите ли — этот полковник, вероятно, успел уже там и мужикам погрозиться войском… так, собственно, я полагаю, на всякий случай надо послать… для того единственно, чтобы
в их глазах авторитет власти
не падал.
— Сколько времени я с собаками гнал ее, а вы, столько народу,
не могли
в лежачую
попасть, — недовольным
тоном говорил он, —
не стану я больше ходить для вас на охоту.
Она
не замечала опасности и едва отделилась от берега, как сильная струя воды подхватила ее и понесла к сулою. Несчастное животное
попало в водоворот и на наших глазах
утонуло.
Было еще темно, когда удэхеец разбудил меня.
В очаге ярко горел огонь, женщина варила утренний завтрак. С той стороны, где
спали стрелки и казаки, несся дружный храп. Я
не стал их будить и начал осторожно одеваться. Когда мы с удэхейцем вышли из юрты, было уже совсем светло.
В природе царило полное спокойствие. Воздух был чист и прозрачен. Снежные вершины высоких гор уже озарились золотисторозовыми лучами восходящего солнца, а теневые стороны их еще
утопали в фиолетовых и синих
тонах. Мир просыпался…