Неточные совпадения
Хлестаков. Да, и в журналы помещаю. Моих, впрочем, много есть сочинений: «Женитьба Фигаро», «Роберт-Дьявол», «Норма». Уж и названий даже
не помню. И всё случаем: я
не хотел писать, но театральная дирекция говорит: «Пожалуйста, братец, напиши что-нибудь». Думаю себе: «Пожалуй, изволь, братец!» И тут же в один вечер, кажется, всё написал, всех изумил. У меня легкость необыкновенная в мыслях. Все это, что было под
именем барона Брамбеуса, «Фрегат „Надежды“ и „Московский телеграф“… все это я написал.
И точно: час без малого
Последыш говорил!
Язык его
не слушался:
Старик слюною брызгался,
Шипел! И так расстроился,
Что правый глаз задергало,
А левый вдруг расширился
И — круглый, как у филина, —
Вертелся колесом.
Права свои дворянские,
Веками освященные,
Заслуги,
имя древнее
Помещик
поминал,
Царевым гневом, Божиим
Грозил крестьянам, ежели
Взбунтуются они,
И накрепко приказывал,
Чтоб пустяков
не думала,
Не баловалась вотчина,
А слушалась господ!
Тем
не менее он все-таки сделал слабую попытку дать отпор. Завязалась борьба; но предводитель вошел уже в ярость и
не помнил себя. Глаза его сверкали, брюхо сладострастно ныло. Он задыхался, стонал, называл градоначальника душкой, милкой и другими несвойственными этому сану
именами; лизал его, нюхал и т. д. Наконец с неслыханным остервенением бросился предводитель на свою жертву, отрезал ножом ломоть головы и немедленно проглотил.
— Кажется, знаю. Или нет…. Право,
не помню, — рассеянно отвечал Вронский, смутно представляя себе при
имени Карениной что-то чопорное и скучное.
Если лекарь приходил, священник, она скажет, что был лекарь или священник, но
имени не помнит.
— Что-то
не помню. Какой счастливец, какое
имя? Что я обещала?
Он так и говорит со стены: «Держи себя достойно», — чего: человека, женщины, что ли? нет, — «достойно рода, фамилии», и если, Боже сохрани, явится человек с вчерашним
именем, с добытым собственной головой и руками значением — «
не возводи на него глаз,
помни, ты носишь
имя Пахотиных!..» Ни лишнего взгляда, ни смелой, естественной симпатии…
9-го августа, при той же ясной, но, к сожалению, чересчур жаркой погоде, завидели мы тридесятое государство. Это были еще самые южные острова, крайние пределы, только островки и скалы Японского архипелага, носившие европейские и свои
имена. Тут были Юлия, Клара, далее Якуносима, Номосима, Ивосима, потом пошли саки: Тагасаки, Коссаки, Нагасаки. Сима значит остров, саки — мыс, или наоборот,
не помню.
— Шустова? Шустова…
Не помню всех по
именам. Ведь их так много, — сказал он, очевидно упрекая их за это переполнение. Он позвонил и велел позвать письмоводителя.
Раздумывая об участи, ожидавшей Матренку, в девичьей шепотом
поминали имя Ермолая-шорника, который жил себе припеваючи, точно и
не его грех.
Один Непомнящий (
имя собирательное) дразнился в фельетонцах, другой — в статьях публицистического характера, третий — тиснул какую-то брошюру, и сам
не помнит — о чем.
И теперь
имя его до того погрузилось в мрак, что
не только никто о нем
не говорит, но даже и
не помнит его существования.
Вследствие этого-то матушка и просила, чтобы в ее доме
не поминали даже
имени Епифановой; но, совершенно
не иронически говоря, нельзя было верить и десятой доле самых злостных из всех родов сплетней — деревенских соседских сплетней.
—
Не помню. Простите, никак
не могу вспомнить. Ведь сколько лет, сколько, сколько сотен
имен… Трудно все
помнить…
Молодым же Куролесовым он дал знать, чтобы они
не смели к нему и глаз показывать, а у себя дома запретил
поминать их
имена.
— Это очень хитрый и злой ветер, вот этот, который так ласково дует на нас с берега, точно тихонько толкая в море, — там он подходит к вам незаметно и вдруг бросается на вас, точно вы оскорбили его. Барка тотчас сорвана и летит по ветру, иногда вверх килем, а вы — в воде. Это случается в одну минуту, вы
не успеете выругаться или
помянуть имя божие, как вас уже кружит, гонит в даль. Разбойник честнее этого ветра. Впрочем — люди всегда честнее стихии.
Нет, нам эта багатель
не к прибыли: нам надо
помнить, что горе тому, у кого
имя важнее дел его…
У Сперанского тогда было много врагов, и упоминание его
имени с таким почтением
не только
не могло быть приятно, но было и
не безвредно для того, кто его так
поминал; но для бабушки это было все равно: она привыкла к независимости своего положения и своих суждений.
Читая,
не помню который том, дошел я до сказки «Красавица и Зверь»; с первых строк показалась она мне знакомою и чем далее, тем знакомее; наконец, я убедился, что это была сказка, коротко известная мне под
именем: «Аленький цветочек», которую я слышал
не один десяток раз в деревне от нашей ключницы Пелагеи.
—
Не говори мне про бога!.. он меня
не знает; он
не захочет у меня вырвать обреченную жертву — ему всё равно… и
не думаешь ли ты смягчить его слезами и просьбами?.. Ха, ха, ха!.. Ольга, Ольга — прощай — я иду от тебя… но
помни последние слова мои: они стоят всех пророчеств… я говорю тебе: он погибнет, ты к мертвому праху прилепила сердце твое… его
имя вычеркнуто уже этой рукою из списка живущих… да! — продолжал он после минутного молчания, и если хочешь, я в доказательство принесу тебе его голову…
— Так вот как! Вы показываете когти! Я
не знал, что они у вас есть. Хорошо, вы правы: на Софью Михайловну я
не имею никаких прав. Я
не осмелюсь
поминать имя ее всуе. Но эта… эта…
— Но заклинаю вас
именем всего священного! Ответьте мне откровенно: врете вы или нет? — воскликнул я, почти
не помня себя от страха.
Боже мой, как я ослабел! Сегодня попробовал встать и пройти от своей кровати к кровати моего соседа напротив, какого-то студента, выздоравливающего от горячки, и едва
не свалился на полдороге. Но голова поправляется скорее тела. Когда я очнулся, я почти ничего
не помнил, и приходилось с трудом вспоминать даже
имена близких знакомых. Теперь все вернулось, но
не как прошлая действительность, а как сон. Теперь он меня
не мучает, нет. Старое прошло безвозвратно.
Говорят, весьма недавно поступила просьба от одного капитан-исправника,
не помню какого-то города, в которой он излагает ясно, что гибнут государственные постановления и что священное
имя его произносится решительно всуе.
Эльчанинов был в восторге: он целовал, обнимал тысячу раз свою Лауру [Лаура —
имя возлюбленной знаменитого итальянского поэта Франческо Петрарки (1304—1374), воспетой им в сонетах.] (так называл он Веру), а потом, почти
не помня себя, убежал домой.
Выбор весьма неудачный, как и самая мысль сочинить такую болтовню;
имени сочинителя
не помню.
— Ну, хорошо. Да что, Миша, я никак старосты
не добьюсь; вели ему прийти ко мне завтра пораньше, у меня с ним дела будет много. Без меня у вас, я вижу, всё
не так идет. Ну, довольно, устала я, везите меня, вы… Прощайте, батюшка,
имени и отчества
не помню. — прибавила она, обратившись к Владимиру Сергеичу, — извините старуху. А вы, внучки,
не провожайте меня.
Не надо. Вам бы только всё бегать. Сидите, сидите да уроки твердите, слышите. Маша вас балует. Ну, ступайте.
Мысли их подобны старым богомолкам: топчутся по земле, идут,
не зная куда, попирают слепо живое на пути,
имя божие
помнят, но любви к нему
не имеют и ничего
не могут хотеть.
Вы уже
не помните строгих, опасных времен, когда страшно было наименовать Венценосца; но
имя Екатерины, с самого Ее вступления на престол, подобно
имени благодетельного существа, из уст в уста с любовию и радостию предстало.
Не успели порядочно усесться, как одна из гостей — она была
не кровная родственница, а крестная мать моей Анисьи Ивановны; как теперь
помню ее
имя, Афимья Борисовна — во весь голос спрашивает мою новую маменьку:"Алена Фоминишна! Когда я крестила у вас Анисью Ивановну, в какой паре я стояла?"
Дульчин. Только ты
помни, что это твоя последняя жертва. Теперь для меня настанет трудовая жизнь; труд, и труд постоянный, беспрерывный: я обязан примирить тебя с родными и знакомыми, обязан поправить твое состояние, это мой долг, моя святая обязанность. Успокой своих родных, пригласи их всех как-нибудь на днях, хоть в воскресенье. Я
не только их
не видывал, я даже по
именам их
не знаю, а надо же мне с ними познакомиться.
Нет, я мог бы еще многое придумать и раскрасить; мог бы наполнить десять, двадцать страниц описанием Леонова детства; например, как мать была единственным его лексиконом; то есть как она учила его говорить и как он, забывая слова других, замечал и
помнил каждое ее слово; как он, зная уже
имена всех птичек, которые порхали в их саду и в роще, и всех цветов, которые росли на лугах и в поле,
не знал еще, каким
именем называют в свете дурных людей и дела их; как развивались первые способности души его; как быстро она вбирала в себя действия внешних предметов, подобно весеннему лужку, жадно впивающему первый весенний дождь; как мысли и чувства рождались в ней, подобно свежей апрельской зелени; сколько раз в день, в минуту нежная родительница целовала его, плакала и благодарила небо; сколько раз и он маленькими своими ручонками обнимал ее, прижимаясь к ее груди; как голос его тверже и тверже произносил: «Люблю тебя, маменька!» и как сердце его время от времени чувствовало это живее!
Только немало меня удивило, что я всех своих солдат отлично знаю и в лицо и по
имени, а этого Семеона Мамашкина будто
не слыхивал и про какую он дамскую никсу писал — тоже
не помню.
В том же году Загоскин сделал из своей повести «Тоска по родине» оперу того же
имени, а Верстовский написал для нее музыку. Она была дана 21 августа 1839 года. Опера
не имела успеха и очень скоро была снята с репертуара. Я
не читал либретто и
не видал пиесы на сцене, но слышал прежде некоторые нумера музыки и
помню, что они нравились всем.
Александр. Нужно
помнить не то, что вы моя мать, а что я — ваш сын — имею право на вашу помощь. Неужели вам непонятна ваша обязанность помочь мне встать на ноги? Необходимо по крайней мере двести рублей; от этого зависит ход моей службы, карьера, достойная дворянского
имени и чести.
Помни, что
имя Никиты в нашем сипачевском роду никогда прекращаться
не должно, а если первая случится дочь, то она должна быть, в честь бабушки, Марфа».
— Позвольте, — говорю, — я
не все понимаю: сколько
помню,
имя его жены — Лина.
Новая ложь!
Не поминай напрасно
имени божьего! Истины! Истины! Под рясой скрывается лукавое сердце!
Клементьев.
Не трудитесь. Я
помню, кажется,
помню даже ваше
имя и отчество, — Иван Саввич, так?
— Зла
не жди, — стал говорить Патап Максимыч. — Гнев держу — зла
не помню… Гнев дело человеческое, злопамятство — дьявольское… Однако знай, что можешь ты меня и на зло навести… — прибавил он после короткого молчанья. — Слушай… Про Настин грех знаем мы с женой, больше никто. Если ж, оборони Бог, услышу я, что ты покойницей похваляешься, если кому-нибудь проговоришься — на дне морском сыщу тебя… Тогда
не жди от меня пощады… Попу станешь каяться — про грех скажи, а
имени называть
не смей… Слышишь?
— Сказано тебе, в зимнице его
не поминать, — строго притопнув даже ногой, крикнул на Патапа Максимыча дядя Онуфрий… — Так в лесах
не водится!.. А ты еще его черным
именем крещеный народ обзываешь… Есть на тебе крест-от аль нет?.. Хочешь ругаться да вражье
имя поминать, убирайся, покамест цел, подобру-поздорову.
И зачнет он вести умильную беседу о пустынном житии, но Спасова
имени не поминает — тем только и можно опознать окаянного…
Замолчал Патап Максимыч, а сам все про отца Михаила размышляет. «Неужель и впрямь у него такие дела в скиту делаются!» Но Колышкину даже
имени игумна
не помянул.
— Это, — говорит, — тебе совсем
не надо, но только
помни, что с этих пор ты называешься — «Лепутан», и так в моей дарственной именован. Храни это
имя: тебе это будет выгодно.
—
Помнишь, как он вскипел, когда Кузьма за чаем упомянул ее
имя? — хихикнул граф. — Я думал, что он всех нас побьет тогда… Так горячо
не заступаются за честное
имя женщины, к которой равнодушны…
Воздав достодолжную дань поклонения артистам-любителям, автор в заключение перешел к благотворительной цели спектакля «Теперь, — восклицал он, — благодаря прекрасному сердцу истинно-добродетельной женщины, благодаря самоотверженно-неусыпным трудам и заботам ее превосходительства, этой истинной матери и попечительницы наших бедных,
не одну хижину бедняка посетит и озарит внезапная радость,
не одна слеза неутешной вдовицы будет отерта;
не один убогий, дряхлый старец с сердечною благодарностью
помянет достойное
имя своей благотворительницы,
не один отрок, призреваемый в приюте, состоящем под покровительством ее превосходительства, супруги г-на начальника губернии, вздохнет из глубины своей невинной души и вознесет к небу кроткий взор с молитвенно-благодарственным гимном к Творцу миров за ту, которая заменила ему, этому сирому отроку, нежное лоно родной матери.
—
Не поминай,
не поминай погибельного
имени!.. — оторопелым от страха голосом она закричала. — Одно ему
имя — враг. Нет другого
имени. Станешь его
именами уста свои сквернить, душу осквернишь —
не видать тогда тебе праведных,
не слыхать ни «новой песни», ни «живого слова».
— Названия
не помню, но
имя героя
помню. Это
имя врезалось мне в память, потому что имеет в себе четыре «р» подряд…Глупое
имя…Карррро!
— Вот. В том и ужас, что другого пути нет. Миром, добром, любовью ничего нельзя добиться. Нужно идти через грязь и кровь, хотя бы сердце разорвалось. И только
помнить, во
имя чего идешь. А вы
помнили, — иначе бы все это вас
не мучило. И нужно
помнить, и
не нужно делать бессмысленных жестокостей, как многие у нас. Потому что голова кружилась от власти и безнаказанности. А смерть, — ну, что же, что смерть!
В Петербурге я
не оставался равнодушным ко всему тому, что там исполнялось в течение сезона. Но, повторяю, тогдашние любители
не шли дальше виртуозности игры и пения арий и романсов. Число тех, кто изучал теорию музыки, должно было сводиться к ничтожной кучке. Да я и
не помню имени ни одного известного профессора"генерал-баса", как тогда называли теорию музыки.