Неточные совпадения
— Но я
повторяю: это совершившийся факт. Потом ты имела, скажем, несчастие полюбить
не своего мужа. Это несчастие; но это тоже совершившийся факт. И муж твой признал и простил это. — Он останавливался после каждой фразы, ожидая ее возражения, но она ничего
не отвечала. — Это так. Теперь
вопрос в том: можешь ли ты продолжать жить с своим мужем? Желаешь ли ты этого? Желает ли он этого?
Юлай
повторил на татарском языке
вопрос Ивана Кузмича. Но башкирец глядел на него с тем же выражением и
не отвечал ни слова.
— Это совершенно другой
вопрос. Мне вовсе
не приходится объяснять вам теперь, почему я сижу сложа руки, как вы изволите выражаться. Я хочу только сказать, что аристократизм — принсип, а без принсипов жить в наше время могут одни безнравственные или пустые люди. Я говорил это Аркадию на другой день его приезда и
повторяю теперь вам.
Не так ли, Николай?
Клим
не поверил. Но когда горели дома на окраине города и Томилин привел Клима смотреть на пожар, мальчик
повторил свой
вопрос. В густой толпе зрителей никто
не хотел качать воду, полицейские выхватывали из толпы за шиворот людей, бедно одетых, и кулаками гнали их к машинам.
Бедный Обломов то
повторял зады, то бросался в книжные лавки за новыми увражами и иногда целую ночь
не спал, рылся, читал, чтоб утром, будто нечаянно, отвечать на вчерашний
вопрос знанием, вынутым из архива памяти.
— Татьяна Павловна,
повторяю вам,
не мучьте меня, — продолжал я свое, в свою очередь
не отвечая ей на
вопрос, потому что был вне себя, — смотрите, Татьяна Павловна, чрез то, что вы от меня скрываете, может выйти еще что-нибудь хуже… ведь он вчера был в полном, в полнейшем воскресении!
— Вина!.. —
повторил Половодов,
не понимая
вопроса. — Ах, да. Пожалуйста, если это
не затруднит вас.
— Именно? —
повторила Надежда Васильевна
вопрос Лоскутова. — А это вот что значит: что бы Привалов ни сделал, отец всегда простит ему все, и
не только простит, но последнюю рубашку с себя снимет, чтобы поднять его. Это слепая привязанность к фамилии, какое-то благоговение перед именем… Логика здесь бессильна, а человек поступает так, а
не иначе потому, что так нужно. Дети так же делают…
— Вы обо всем нас можете спрашивать, — с холодным и строгим видом ответил прокурор, — обо всем, что касается фактической стороны дела, а мы,
повторяю это, даже обязаны удовлетворять вас на каждый
вопрос. Мы нашли слугу Смердякова, о котором вы спрашиваете, лежащим без памяти на своей постеле в чрезвычайно сильном, может быть, в десятый раз сряду повторявшемся припадке падучей болезни. Медик, бывший с нами, освидетельствовав больного, сказал даже нам, что он
не доживет, может быть, и до утра.
Старик опять пустился жевать. Он меня
не расслушал. Я
повторил свой
вопрос громче прежнего.
M-me Фатеева более уже
не повторяла этого
вопроса.
Но, к удивлению, он до такой степени
не понял моего
вопроса, что заставил меня
повторить его. И когда я это сделал, то он вытаращил глаза и произнес...
Воротившись из экскурсии домой, он как-то пришипился и ни о чем больше
не хотел говорить, кроме как об королях. Вздыхал, чесал поясницу,
повторял:"ему же дань — дань!","звезда бо от звезды","сущие же власти"15 и т. д. И в заключение предложил
вопрос: мазанные ли были французские короли, или немазанные, и когда получил ответ, что мазанные, то сказал...
— Я был виноват тогда. Теперь буду говорить иначе, даю вам слово: вы
не услышите ни одного упрека.
Не отказывайте мне, может быть, в последний раз. Объяснение необходимо: ведь вы мне позволили просить у маменьки вашей руки. После того случилось много такого… что… словом — мне надо
повторить вопрос. Сядьте и продолжайте играть: маменька лучше
не услышит; ведь это
не в первый раз…
— Делайте, делайте ваш
вопрос, ради бога, — в невыразимом волнении
повторял Шатов, — но с тем, что и я вам сделаю
вопрос. Я умоляю, что вы позволите… я
не могу… делайте ваш
вопрос!
— Ну, почему же
не идет? —
повторил он свой
вопрос.
Старшая девочка как будто остолбенела при этом
вопросе и начала всё более и более открывать глаза, ничего
не отвечая; меньшая же открыла рот и собиралась плакать. Небольшая старушонка, в изорванной клетчатой панёве, низко подпоясанной стареньким, красноватым кушаком, выглядывала из-за двери и тоже ничего
не отвечала. Нехлюдов подошел к сеням и
повторил вопрос.
— Что же, ты обедаешь или нет дома? —
повторила она свой
вопрос, видя, что князь
не отвечает ей и сидит насупившись.
Повторяю: в литературе, сколько-нибудь одаренной жизнью, они
не могли бы существовать совсем, тогда как теперь они имеют возможность дать полный ход невнятному бормотанию, которым преисполнены сердца их. Наверное, никто их
не прочитает, а следовательно, никто и
не обеспокоит
вопросом: что сей сон значит? Стало быть, для них выгода очевидная.
За что? вникните в этот
вопрос; вспомните, что его
повторяют многие тысячи людей, и рассудите, каковы должны быть люди, у которых
не выработалось никаких других
вопросов, кроме: за что?
Рославлев закрыл платком глаза и
не отвечал ни слова. Лекарь взял его за руку и, поглядев на него с состраданием,
повторил свой
вопрос.
Она слезла и подошла к окну; отворила его: ночной ветер пахнул ей на открытую потную грудь, и она, с досадой высунув голову на улицу,
повторила свои
вопросы; в самом деле, буланая лошадь в хомуте и шлее стояла у ворот и возле нее человек, незнакомый ей, но с виду
не старый и
не крестьянин.
— Что же ты со своими
не живёшь? — спросил Пётр, подходя к Баймаковой, взяв её под локоть; Тихон замолчал, отшагнул в сторону; Артамонов настойчиво и строго
повторил вопрос. Тогда, сузив бесцветные глаза, дворник равнодушно ответил...
— Ещё
вопрос, кто из нас свиноватее! — крикнула и ребячливо расхохоталась,
повторяя: — Свиноватее, виноватее, — запуталась! Солёненький мой… Милый ты,
не жадный! Другой бы — молчал; ведь тебе шпион этот полезен…
— По существу — это точно, что особенной вины за вами нет. Но кабатчики… И опять-таки
повторю: свобода… Какая свобода, и что оною достигается? В какой мере и на какой конец? Во благовремении или
не во благовремении? Откуда и куда? Вот сколько
вопросов предстоит разрешить! Начни-ка их разрешать, — пожалуй, и в Сибири места
не найдется! А ежели бы вы в то время вместо «свободы»-то просто сказали: улучшение, мол, быта, — и дело было бы понятное, да и вы бы на замечание
не попали!
Не могу
не повторить здесь того, что уже сказано было однажды в начале этого этюда: никогда
не лишнее делать себе
вопросы; это привычка спасительная, ибо она отрезвляет человека, и всем явлениям сообщает их истинные, действительные размеры.
Что слышу?», уже научился он ходить и бегать, — но ничто
не занимало его так, как ласки родительницы, никакого
вопроса не повторял он столь часто, как: «Маменька!
Иосаф сначала ничего было мне
не отвечал, но я
повторил свой
вопрос.
На суде доктор Керженцев держался очень спокойно и во все время заседания оставался в одной и той же, ничего
не говорящей позе. На
вопросы он отвечал равнодушно и безучастно, иногда заставляя дважды
повторять их. Один раз он насмешил избранную публику, в огромном количестве наполнившую зал суда. Председатель обратился с каким-то приказанием к судебному приставу, и подсудимый, очевидно недослышав или по рассеянности, встал и громко спросил...
Прежде нежели Дрейяк что-нибудь понял, высокий плечистый мужчина без сюртука, с засученными рукавами, с тяжелым железным ломом, повязанный красным платком, поровнявшись с ним, спросил его громовым голосом: «Ты с нами?» Дрейяк, бледный и уж несколько нездоровый,
не мог сообразить, какое может иметь последствие отказ, и потому медлил с ответом; но новый знакомец был нетерпелив, он взял нашего шевалье за шиворот и, сообщив его телу движение, весьма неприятное,
повторил вопрос.
— Почему? —
повторил он
вопрос брата Ираклия. — Я и сам хорошенько
не знаю, но мне хочется выговориться… Может быть, я ошибаюсь, но мне кажется, что вы один меня поймете — я веду свой рассказ к кукле. Введение немного странное и нелепое, но необходимое… Я, наконец, хочу, чтобы вы поняли мое сумасшествие. Ведь в ваших глазах я сумасшедший, маньяк…
Этот ответ
не удовлетворил Половецкого. Он поставил брата Павлина на то место у двери, где он стоял тогда, положил куклу на пол, придав ей тогдашнюю позу, и
повторил вопрос.
— Ты совершенная дура и упрямее десяти ослов! (Оборачиваясь к подошедшему директору школы, Александру Леонтьевичу Зографу.) Я ее знаю, теперь будет всю дорогу на извозчике на все мои
вопросы повторять: «Татьяна и Онегин!» Прямо
не рада, что взяла. Ни одному ребенку мира из всего виденного бы
не понравилось «Татьяна и Онегин», все бы предпочли «Русалку», потому что — сказка, понятное. Прямо
не знаю, что мне с ней делать!!!
— Это-то понять
не мудрено, — возразил студент, — но вы мне указываете на лиц, посвященных и непосвященных. Во что посвященных, —
вопрос? Я-то сам, я лично,
повторяю вам, ровно еще ни во что
не считаю себя посвященным.
Идеи — тела конкретно окачествованы и ни в каком смысле
не повторяют друг друга: каждая идея ощущает себя по-своему, т. е. имеет индивидуальное тело, есть телесная энтелехия [Говоря о телесности, мы обсуждаем лишь общефилософскую сторону
вопроса, оставляя без внимания разные «планы» телесности.
Ницше твердит и
не устает
повторять: «Вера в тело фундаментальнее веры в душу», «на первом месте нужно ставить
вопрос о здоровье тела, а
не о здоровье души», «исходная точка: тело и физиология».
Она
не заметила, как Висленев, тотчас по выходе хозяина отеля, обернулся к ней и лепетал: «как же я? что же теперь будет со мной?», и когда он в десятый раз
повторил ей этот
вопрос и несмело коснулся ее руки, она еще раз вздохнула и, как бы что-то припоминая, проговорила...
Но он
не скоро дождался ответа, и то, как слушатели отозвались на его
вопрос,
не могло показаться ему удовлетворительным. Майор Форов, первый из выслушавших эту повесть Гордановского обращения, встал с места и, презрительно плюнув, отошел к окну. Бодростин
повторил ему свой
вопрос, но получил в ответ одно коротенькое: «наплевать». Потом, сожалительно закачав головой, поднялся и молча направился в сторону Евангел. Бодростин и его спросил, но священник лишь развел руками и сказал...
Глафира несколько раз отвечала ему на это утвердительно, но потом ей надоело
повторять ему одно и то же, и Висленев,
не получая новых подтверждений на свои докучанья, стал варьировать
вопросы.
Ответа
не было; картина продолжалась. Когда она
повторила вопрос, один из лакеев кое-как процедил ей...
Я кофе выпил, но от рому отказался, несмотря на то, что меня им сильно потчевали и сам отец Диодор и его гостья, говорившая очень мягким, добрым голоском на чистом малороссийском наречии, которое мне очень нравилось всегда и нрасится поныне. Но мне нужно было
не угощение, а ответ на мои скорбные запросы, — а его-то и
не было. Монах и дама молчали, я ждал ответа — и ждал его втуне. Тогда я решился
повторить свой
вопрос и предложил его в прямой форме, требующей прямого же ответа.
— Учились чему-нибудь из географии? —
повторил свой
вопрос учитель, с удивлением разглядывая черноглазую девочку,
не умевшую ответить ему.
— Застрелился? —
повторил он и обернулся с
вопросом в сторону Калерии. — Там где-то… где его служба была… в Западном крае, кажется. Тетенька
не сумела мне хорошенько рассказать. Господин Рудич был там председателем мирового съезда.
«Нешто
не все равно? —
повторил он свой
вопрос. — Ведь и тут то же влечение!»
Вопроса своего Теркин
не повторил и присел к окну, ближайшему от крыльца.
Несколько человек подвинулись к офицерам, которые,
не теряя ни малейшей тени серьезности,
повторили свой
вопрос братии, но никто из иноков тоже
не знал «отца Строфокамила». Один только сообразил, что он, верно, грек, и посоветовал разыскивать его в греческом монастыре на Подоле.
Председатель
повторил свой
вопрос, но снова
не получил ответа.
— Послушай, Тамара, — начал князь, — я выслушал все то, что ты сейчас говорила, выслушал спокойно, главным образом потому, что для меня это
не ново. Ты так часто
повторяла мне все это, вероятно, для того, чтобы я сам наконец поверил тебе и признал бы себя извергом, погубившим твою душу и тело… Возражать я
не стану, хотя
вопрос, кто из нас жертва, для меня, по меньшей мере, остается открытым.
Домбрович тотчас же взял какой-то плаксивый, полушутовской, полусерьезный тон и начал ныть,
повторяя, что он поглупел, что ничего он
не понимает в разных
вопросах; опять явились на сцену Доброзраков и Синеоков и разговор их об организме за графином водки.
Потом расспрашивал он врача, доволен ли отпускаемыми припасами,
не нужно ли ему чего, и, когда Антон успокоил его на счет свой, завел с ним беседу о состоянии Италии, о папе, о политических отношениях тамошних государств и мнении, какое в них имеют о Руси. Умные
вопросы свои и нередко умные возражения облекал он в грубые формы своего нрава, времени и местности. Довольный ответами Эренштейна, он
не раз
повторял Аристотелю с видимым удовольствием...