Неточные совпадения
Минуты этой задумчивости были самыми тяжелыми для глуповцев. Как оцепенелые застывали они перед ним,
не будучи в силах
оторвать глаза от его светлого, как сталь, взора. Какая-то неисповедимая тайна скрывалась в этом взоре, и тайна эта тяжелым, почти свинцовым пологом нависла над целым городом.
— Он стал стучать в дверь изо всей силы; я, приложив
глаз к щели, следил за движениями казака,
не ожидавшего с этой стороны нападения, — и вдруг
оторвал ставень и бросился в окно головой вниз.
Соня села, посмотрела кругом — на Лебезятникова, на деньги, лежавшие на столе, и потом вдруг опять на Петра Петровича, и уже
не отрывала более от него
глаз, точно приковалась к нему.
Не более пяти-шести шагов отделяло Клима от края полыньи, он круто повернулся и упал, сильно ударив локтем о лед. Лежа на животе, он смотрел, как вода, необыкновенного цвета, густая и, должно быть, очень тяжелая, похлопывала Бориса по плечам, по голове. Она
отрывала руки его ото льда, играючи переплескивалась через голову его, хлестала по лицу, по
глазам, все лицо Бориса дико выло, казалось даже, что и
глаза его кричат: «Руку… дай руку…»
Не отрывая от рубина мокреньких, красных
глаз, человек шевелил толстыми губами и, казалось, боялся, что камень выскочит из тяжелой золотой оправы.
Но он
не мог
оторвать взгляда своего от игры морщин на измятом, добром лице, от изумительного блеска детских
глаз, которые, красноречиво договаривая каждую строку стихов, придавали древним словам живой блеск и обаятельный, мягкий звон.
— Уйди, — повторила Марина и повернулась боком к нему, махая руками. Уйти
не хватало силы, и нельзя было
оторвать глаз от круглого плеча, напряженно высокой груди, от спины, окутанной массой каштановых волос, и от плоской серенькой фигурки человека с
глазами из стекла. Он видел, что янтарные
глаза Марины тоже смотрят на эту фигурку, — руки ее поднялись к лицу; закрыв лицо ладонями, она странно качнула головою, бросилась на тахту и крикнула пьяным голосом, топая голыми ногами...
Самгин спустился вниз к продавцу каталогов и фотографий. Желтолицый человечек, в шелковой шапочке,
не отрывая правый
глаз от газеты, сказал, что у него нет монографии о Босхе, но возможно, что они имеются в книжных магазинах. В книжном магазине нашлась монография на французском языке. Дома, после того, как фрау Бальц накормила его жареным гусем, картофельным салатом и карпом, Самгин закурил, лег на диван и, поставив на грудь себе тяжелую книгу, стал рассматривать репродукции.
Обломов был в том состоянии, когда человек только что проводил
глазами закатившееся летнее солнце и наслаждается его румяными следами,
не отрывая взгляда от зари,
не оборачиваясь назад, откуда выходит ночь, думая только о возвращении назавтра тепла и света.
«Какая красота, какая гармония — во всей этой фигуре! Она страшна, гибельна мне!» — думал он, стоя как вкопанный, и
не мог
оторвать глаз от стройной, неподвижной фигуры Веры, облитой лунным светом.
И вот она, эта живая женщина, перед ним! В
глазах его совершилось пробуждение Веры, его статуи, от девического сна. Лед и огонь холодили и жгли его грудь, он надрывался от мук и — все
не мог
оторвать глаз от этого неотступного образа красоты, сияющего гордостью, смотрящего с любовью на весь мир и с дружеской улыбкой протягивающего руку и ему…
Выйдешь из каюты на полчаса дохнуть ночным воздухом и простоишь в онемении два-три часа,
не отрывая взгляда от неба, разве
глаза невольно сами сомкнутся от усталости.
В белой молодой шее его, от которой я
не мог
оторвать глаз, что-то задрожало, и он остановился.
Нехлюдов оглянулся на англичанина, готовый итти с ним, но англичанин что-то записывал в свою записную книжку. Нехлюдов,
не отрывая его, сел на деревянный диванчик, стоявший у стены, и вдруг почувствовал страшную усталость. Он устал
не от бессонной ночи,
не от путешествия,
не от волнения, а он чувствовал, что страшно устал от всей жизни. Он прислонился к спинке дивана, на котором сидел, закрыл
глаза и мгновенно заснул тяжелым, мертвым сном.
Нехлюдов смотрел на нее молча и
не мог
оторвать глаз от её лица.
20 минут мы наблюдали сивучей. Я
не мог
оторвать от них своих
глаз. Вдруг я почувствовал, что кто-то трогает меня за плечо.
Чем дальше, тем интереснее становилась долина. С каждым поворотом открывались все новые и новые виды. Художники нашли бы здесь неистощимый материал для своих этюдов. Некоторые виды были так красивы, что даже казаки
не могли
оторвать от них
глаз и смотрели как зачарованные.
Васька лежит, растянувшись на боку, жмурит
глаза и тихо мурлычет. Он даже оправдываться в взводимом на него обвинении
не хочет. Дедушка
отрывает у копченой селедки плавательное перо и бросает его коту. Но Васька
не обращает никакого внимания на подачку.
— Мне это вовсе
не понравилось, и я после того немного болен был, но признаюсь, что смотрел как прикованный,
глаз оторвать не мог.
— Я бы тоже
глаз оторвать не могла, — сказала Аглая.
И в наружности, и в манерах его прежде всего поражала очень милая смесь откровенной преданности с застенчивою почтительностью; сверх того, он имел постоянно бодрый вид, а когда смотрел в
глаза старшим, то взгляд его так отливал доверчивостью и признательностью, что старшие, в свою очередь,
не могли
оторвать от него
глаз и по этой причине называли его василиском благонравия.
Судьи перешептывались, странно гримасничая, и все
не отрывали жадных
глаз от Павла, а мать чувствовала, что они грязнят его гибкое, крепкое тело своими взглядами, завидуя здоровью, силе, свежести.
— Я
не мог больше! Где вы были? Отчего… — ни на секунду
не отрывая от нее
глаз, я говорил как в бреду — быстро, несвязно, — может быть, даже только думал. — Тень — за мною… Я умер — из шкафа… Потому что этот ваш… говорит ножницами: у меня душа… Неизлечимая…
В вагоне подземной дороги я несся туда, где на стапеле сверкало под солнцем еще недвижное, еще
не одухотворенное огнем, изящное тело «Интеграла». Закрывши
глаза, я мечтал формулами: я еще раз мысленно высчитывал, какая нужна начальная скорость, чтобы
оторвать «Интеграл» от земли. Каждый атом секунды — масса «Интеграла» меняется (расходуется взрывное топливо). Уравнение получалось очень сложное, с трансцендентными величинами.
С силой, каким-то винтовым приводом, я наконец
оторвал глаза от стекла под ногами — вдруг в лицо мне брызнули золотые буквы «Медицинское»… Почему он привел меня сюда, а
не в Операционное, почему он пощадил меня — об этом я в тот момент даже и
не подумал: одним скачком — через ступени, плотно захлопнул за собой дверь — и вздохнул. Так: будто с самого утра я
не дышал,
не билось сердце — и только сейчас вздохнул первый раз, только сейчас раскрылся шлюз в груди…
— Vous voilà comme toujours, belle et parée! [Вот и вы, как всегда, красивая и нарядная! (франц.)] — говорит он, обращаясь к имениннице. И, приятно округлив правую руку, предлагает ее Агриппине Алексеевне,
отрывая ее таким образом от сердца нежно любящей матери, которая
не иначе как со слезами на
глазах решается доверить свое дитя когтям этого оплешивевшего от старости коршуна. Лев Михайлыч, без дальнейших церемоний, ведет свою даму прямо к роялю.
[Арка Звезды] Клянусь,
глаз не оторвете от этого зрелища.
Чрез несколько минут они снова уселись на диван. Калинович
не мог
оторвать глаз от Амальхен — так казалась она мила ему в своей несколько задумчивой позе.
Юлия, видя, что он молчит, взяла его за руку и поглядела ему в
глаза. Он медленно отвернулся и тихо высвободил свою руку. Он
не только
не чувствовал влечения к ней, но от прикосновения ее по телу его пробежала холодная и неприятная дрожь. Она удвоила ласки. Он
не отвечал на них и сделался еще холоднее, угрюмее. Она вдруг
оторвала от него свою руку и вспыхнула. В ней проснулись женская гордость, оскорбленное самолюбие, стыд. Она выпрямила голову, стан, покраснела от досады.
Капитан поклонился, шагнул два шага к дверям, вдруг остановился, приложил руку к сердцу, хотел было что-то сказать,
не сказал и быстро побежал вон. Но в дверях как раз столкнулся с Николаем Всеволодовичем; тот посторонился; капитан как-то весь вдруг съежился пред ним и так и замер на месте,
не отрывая от него
глаз, как кролик от удава. Подождав немного, Николай Всеволодович слегка отстранил его рукой и вошел в гостиную.
Но план наш уж был составлен заранее. Мы обязывались провести время хотя бесполезно, но в то же время, по возможности, серьезно. Мы понимали, что всякая примесь легкомыслия должна произвести игривость ума и что только серьезное переливание из пустого в порожнее может вполне укрепить человека на такой серьезный подвиг, как непременное намерение „годить“. Поэтому хотя и
не без насильства над самими собой, но мы
оторвали глаза от соблазнительного зрелища и направили стопы по направлению к адмиралтейству.
Возле нее, на том же диване, сидел бесполезный меняло, в длинном черном полушелковом сюртуке, отливавшем глянцем при всяком его движении, и,
не отрывая, по-собачьи,
глаз от собеседников, тоненьким голосом вел пустопорожнюю беседу.
Сыновья ушли, а Арина Петровна встала у окна и следила, как они, ни слова друг другу
не говоря, переходили через красный двор к конторе. Порфиша беспрестанно снимал картуз и крестился: то на церковь, белевшуюся вдали, то на часовню, то на деревянный столб, к которому была прикреплена кружка для подаяний. Павлуша, по-видимому,
не мог
оторвать глаз от своих новых сапогов, на кончике которых так и переливались лучи солнца.
Ласково колебались, точно росли, обнажённые груди, упруго поднялись вверх маленькие розовые соски — видеть их было стыдно, но
не хотелось
оторвать глаз от них, и они вызывали в губах невольную, щёкотную дрожь.
Парень, с видимым усилием
отрывая глаза от фарфорового лица Палаги,
не торопясь повторял...
Второй подъем даже для молодых ног на такую фатальную высоту труден. Но вот и роковой пятый ярус и те же расшитые капельдинеры. Дядя Петра сделал нам знак
глазами и, как театральное привидение, исчез в стене. Мы ринулись за ним согласно уговору, причем Пепко чуть
не пострадал, — его на лету ухватил один из капельдинеров так, что чуть
не оторвал рукав.
Гордей Евстратыч
не мог
оторвать глаз от заветного камешка, который точно приковал его к себе.
Старушки с наслаждением ощупывали руками дорогие материи и
не могли
оторвать глаз от золота, заставлявшего их завистливо вздыхать.
— Все одно! Я ж ее проучу! — перебил Гришка,
не отрывая от ворот грозно сверкающих
глаз.
Он оттолкнулся от дерева, — фуражка с головы его упала. Наклоняясь, чтоб поднять её, он
не мог отвести
глаз с памятника меняле и приёмщику краденого. Ему было душно, нехорошо, лицо налилось кровью,
глаза болели от напряжения. С большим усилием он
оторвал их от камня, подошёл к самой ограде, схватился руками за прутья и, вздрогнув от ненависти, плюнул на могилу… Уходя прочь от неё, он так крепко ударял в землю ногами, точно хотел сделать больно ей!..
Он чуть
не закричал на жену. Около него суетилась повитуха; болтая в воздухе плачущим ребенком, она что-то убедительно говорила ему, но он ничего
не слышал и
не мог
оторвать своих
глаз от страшного лица жены. Губы ее шевелились, он слышал тихие слова, но
не понимал их. Сидя на краю постели, он говорил глухим и робким голосом...
Мальчик дрожал от ужаса пред этим грустным криком, но
не мог
оторвать своих рук от окна и
глаз от воды.
Евсей искал на лице Зарубина шрам от удара бутылкой, но
не находил его. Теперь над правым
глазом шпиона была маленькая красная дырка, Климков
не мог
оторвать от неё взгляда, она как бы всасывала в себя его внимание, возбуждая острую жалость к Якову.
Долинский,
не отрывая рук от
глаз, уныло качал головою.
Как она обернулась и мимоходом повела
глазами на Дон-Кихота, так он и намагнетизировался. Та смотрит на него, потому что видит его смотрящим в первый раз после долгого беспамятства, а он от нее
глаз оторвать не может.
Глаза большие, иссера-темные, под черною бровью дужкою, лицо горит жизнью, зубы словно перл, зерно к зерну низаны, сочные алые губы полуоткрыты, шея башенкой, на плечах — эполет клади, а могучая грудь как корабль волной перекачивает.
Он
не отрывал от нее
глаз, когда она пела, он захлебывался от волнения.
«Прости, прости…» Против нее за столом сидел Ачмианов и
не отрывал от нее своих черных влюбленных
глаз; ее волновали желания, она стыдилась себя и боялась, что даже тоска и печаль
не помешают ей уступить нечистой страсти,
не сегодня, так завтра, — и что она, как запойный пьяница, уже
не в силах остановиться.
Входит Треплев и садится на скамеечке у ног Сорина. Маша все время
не отрывает от него
глаз.
«Он» был уже, однако, одет. «Он» отворил нам дверь, держа в руках книгу, и,
не отрывая от нее
глаз, пошел перед нами, как будто наше появление
не составляло для него ничего непредвиденного и, пожалуй, даже
не относилось к нему.
Полканову казалось, что он раздвоился: одна половина его существа поглощена этой чувственной красотой и рабски созерцает её, другая механически отмечает состояние первой. Он отвечал на вопросы девушки и сам о чём-то спрашивал её, будучи
не в состоянии
оторвать глаз от её соблазнительной фигуры. Он уже назвал её про себя «роскошной самкой» и внутренне усмехнулся над собой, но это
не уничтожило его раздвоения.