Неточные совпадения
Но ничуть
не бывало! Следовательно, это
не та беспокойная потребность любви, которая нас мучит в первые годы молодости, бросает нас от одной женщины к другой, пока мы найдем такую, которая нас терпеть
не может: тут начинается наше постоянство —
истинная бесконечная страсть, которую математически можно выразить линией, падающей из точки в пространство; секрет этой бесконечности — только в невозможности достигнуть цели, то
есть конца.
Теперь я должен несколько объяснить причины, побудившие меня предать публике сердечные тайны человека, которого я никогда
не знал. Добро бы я
был еще его другом: коварная нескромность
истинного друга понятна каждому; но я видел его только раз в моей жизни на большой дороге; следовательно,
не могу питать к нему той неизъяснимой ненависти, которая, таясь под личиною дружбы, ожидает только смерти или несчастия любимого предмета, чтоб разразиться над его головою градом упреков, советов, насмешек и сожалений.
Рассудите же; мало того, как
истинный друг ваш, прошу вас (ибо лучше друга
не может быть у вас в эту минуту), опомнитесь!
— Теперь дело ставится так:
истинная и вечная мудрость дана проклятыми вопросами Ивана Карамазова. Иванов-Разумник утверждает, что решение этих вопросов
не может быть сведено к нормам логическим или этическим и, значит, к счастью, невозможно. Заметь: к счастью! «Проблемы идеализма» — читал? Там Булгаков спрашивает: чем отличается человечество от человека? И отвечает: если жизнь личности — бессмысленна, то так же бессмысленны и судьбы человечества, — здорово?
Не замечать этого она
не могла: и
не такие тонкие женщины, как она, умеют отличить дружескую преданность и угождения от нежного проявления другого чувства. Кокетства в ней допустить нельзя по верному пониманию
истинной, нелицемерной, никем
не навеянной ей нравственности. Она
была выше этой пошлой слабости.
Мне сто раз, среди этого тумана, задавалась странная, но навязчивая греза: «А что, как разлетится этот туман и уйдет кверху,
не уйдет ли с ним вместе и весь этот гнилой, склизлый город, подымется с туманом и исчезнет как дым, и останется прежнее финское болото, а посреди его, пожалуй, для красы, бронзовый всадник на жарко дышащем, загнанном коне?» Одним словом,
не могу выразить моих впечатлений, потому что все это фантазия, наконец, поэзия, а стало
быть, вздор; тем
не менее мне часто задавался и задается один уж совершенно бессмысленный вопрос: «Вот они все кидаются и мечутся, а почем знать,
может быть, все это чей-нибудь сон, и ни одного-то человека здесь нет настоящего,
истинного, ни одного поступка действительного?
Вот, например, на одной картинке представлена драка солдат с контрабандистами: герои режут и колют друг друга, а лица у них сохраняют такое спокойствие, какого в подобных случаях
не может быть даже у англичан, которые тут изображены, что и составляет
истинный комизм такого изображения.
И
истинная национальная политика
может быть лишь творческой, а
не охраняющей, созидающей лучшую жизнь, а
не кичащейся своей статической жизнью.
Демократия
не может быть в принципе, в идее ограничена сословными и классовыми привилегиями, внешне-общественными аристократиями, но она должна
быть ограничена правами бесконечной духовной природы человеческой личности и нации, ограничена
истинным подбором качеств.
Истинный центр всегда ведь
может быть обретен лишь внутри человека, а
не вне его.
Отец Паисий, конечно,
не ошибся, решив, что его «милый мальчик» снова воротится, и даже,
может быть (хотя и
не вполне, но все же прозорливо), проник в
истинный смысл душевного настроения Алеши.
Он
может сам обманываться от невнимательности,
может не обращать внимания н факт: так и Лопухов ошибся, когда Кирсанов отошел в первый раз; тогда, говоря чистую правду, ему
не было выгоды, стало
быть, и охоты усердно доискиваться причины, по которой удалился Кирсанов; ему важно
было только рассмотреть,
не он ли виноват в разрыве дружбы, ясно
было — нет, так
не о чем больше и думать; ведь он
не дядька Кирсанову,
не педагог, обязанный направлять на путь
истинный стопы человека, который сам понимает вещи
не хуже его.
Страшно мне и больно думать, что впоследствии мы надолго расходились с Грановским в теоретических убеждениях. А они для нас
не составляли постороннее, а
истинную основу жизни. Но я тороплюсь вперед заявить, что если время доказало, что мы
могли розно понимать,
могли не понимать друг друга и огорчать, то еще больше времени доказало вдвое, что мы
не могли ни разойтись, ни сделаться чужими, что на это и самая смерть
была бессильна.
Но творчество
не всегда бывает
истинным и подлинным, оно
может быть ложным и иллюзорным.
Началась эпоха самоутверждения безбожного человечества, тяжелый опыт, который должен
был быть изжит до конца, прежде чем человечество
могло вступить на путь богочеловеческий, прежде чем
была религиозно сознана
истинная антропология,
не бесчеловечная антропология исторического христианства,
не безбожная антропология гуманизма, а антропология богочеловеческая.
Истинное творчество
не может быть торжеством индивидуализма, творчество всегда переходит грани индивидуальности, оно церковно по существу, оно
есть общение с душою мира.
Да простит мне читатель интуитивно-афористическую форму изложения, преобладающую в этой книге. Но форма эта
не случайно явилась и
не выдумана, форма эта внутренне неизбежна, она вытекает из основного устремления духа и
не может быть иной. Для меня вера
есть знание, самое высшее и самое
истинное знание, и странно
было бы требовать, чтобы я дискурсивно и доказательно обосновывал и оправдывал свою веру, т. е. подчинял ее низшему и менее достоверному знанию.
— Во-первых,
истинная любовь скромна и стыдлива, а во-вторых, любовь
не может быть без уважения, — произнес Помада,
не прекращая своей прогулки.
А так как только что проведенный вечер
был от начала до конца явным опровержением той теории поочередных высказов, которую я, как либерал и притом «красный», считаю необходимым условием
истинного прогресса, то очевидно, что впечатление, произведенное на меня всем слышанным и виденным,
не могло быть особенно благоприятным.
На это я
могу ответить следующее: я
не выдаю своих мнений за безусловно
истинные и первый
буду очень рад успехам господ квартальных надзирателей на поприще государственности, ежели успехи эти
будут доказаны.
Таким образом все объясняется. Никому
не приходит в голову назвать Бодрецова лжецом; напротив, большинство думает:"А ведь и в самом деле, у нас всегда так; сию минуту верно, через пять минут неверно, а через четверть часа — опять верно".
Не может же, в самом деле, Афанасий Аркадьич каждые пять минут знать
истинное положение вещей.
Будет с него и того, что он хоть на десять минут сумел заинтересовать общественное мнение и наполнить досуг праздных людей.
Там, где эти свойства отсутствуют, где чувство собственного достоинства заменяется оскорбительным и в сущности довольно глупым самомнением, где шовинизм является обнаженным, без всякой примеси энтузиазма, где
не горят сердца ни любовью, ни ненавистью, а воспламеняются только подозрительностью к соседу, где нет ни
истинной приветливости, ни искренней веселости, а
есть только желание похвастаться и расчет на тринкгельд, [чаевые] — там, говорю я,
не может быть и большого хода свободе.
— Гм… да… А ведь
истинному патриоту
не так подобает… Покойный граф Михаил Николаевич недаром говаривал: путешествия в места
не столь отдаленные
не токмо
не вредны, но даже
не без пользы для молодых людей
могут быть допускаемы, ибо они формируют характеры, обогащают умы понятиями, а сверх того разжигают в сердцах благородный пламень любви к отечеству! Вот-с.
Несмотря на те слова и выражения, которые я нарочно отметил курсивом, и на весь тон письма, по которым высокомерный читатель верно составил себе
истинное и невыгодное понятие, в отношении порядочности, о самом штабс-капитане Михайлове, на стоптанных сапогах, о товарище его, который пишет рисурс и имеет такие странные понятия о географии, о бледном друге на эсе (
может быть, даже и
не без основания вообразив себе эту Наташу с грязными ногтями), и вообще о всем этом праздном грязненьком провинциальном презренном для него круге, штабс-капитан Михайлов с невыразимо грустным наслаждением вспомнил о своем губернском бледном друге и как он сиживал, бывало, с ним по вечерам в беседке и говорил о чувстве, вспомнил о добром товарище-улане, как он сердился и ремизился, когда они, бывало, в кабинете составляли пульку по копейке, как жена смеялась над ним, — вспомнил о дружбе к себе этих людей (
может быть, ему казалось, что
было что-то больше со стороны бледного друга): все эти лица с своей обстановкой мелькнули в его воображении в удивительно-сладком, отрадно-розовом цвете, и он, улыбаясь своим воспоминаниям, дотронулся рукою до кармана, в котором лежало это милое для него письмо.
Иных тайн масоны
не имеют никаких; но зато масонство само
есть тайна, потому что его
истинное и внутреннее значение
может открыться только тому, кто живет в союзе масонском и совершенствуется постоянным участием в работах.
Истинный масон
не может представить себе полного уничтожения самосознательного и мыслящего существа, и потому об умерших братьях мы говорим: «Они отошли в вечный восток», то
есть чтобы снова ожить; но опять-таки, как и о конечной причине всякого бытия, мы
не даем будущей жизни никакого определения.
Воистину бог от века
был в теснейшем союзе с натурою, и союз сей
не на чем ином
мог быть основан, как на том, что служит основанием всякого
истинного союза и первее всего союза брачного, — разумею на взаимном самоотвержении или чистой любви, ибо бог, изводя из себя творение, на него, а
не на себя, обращал волю свою, а подобно сему и тварная натура
не в себе, а в боге должна
была видеть цель и средоточие бытия своего, нетленным и чистым сиянием божественного света должна
была она вечно питать пламенное горение своего жизненного начала.
— Удачи мне
не было — вот почему. Это ведь, сударь, тоже как кому. Иной, кажется, и
не слишком умен, а только взглянет на лицо начальничье, сейчас
истинную потребность видит; другой же и долго глядит, а ничего различить
не может. Я тоже однажды"понравиться"хотел, ан заместо того совсем для меня другой оборот вышел.
Для покорения христианству диких народов, которые нас
не трогают и на угнетение которых мы ничем
не вызваны, мы, вместо того чтобы прежде всего оставить их в покое, а в случае необходимости или желания сближения с ними воздействовать на них только христианским к ним отношением, христианским учением, доказанным
истинными христианскими делами терпения, смирения, воздержания, чистоты, братства, любви, мы, вместо этого, начинаем с того, что, устраивая среди них новые рынки для нашей торговли, имеющие целью одну нашу выгоду, захватываем их землю, т. е. грабим их, продаем им вино, табак, опиум, т. е. развращаем их и устанавливаем среди них наши порядки, обучаем их насилию и всем приемам его, т. е. следованию одному животному закону борьбы, ниже которого
не может спуститься человек, делаем всё то, что нужно для того, чтобы скрыть от них всё, что
есть в нас христианского.
Церковь как церковь, какая бы она ни
была — католическая, англиканская, лютеранская, пресвитерианская, всякая церковь, насколько она церковь,
не может не стремиться к тому же, к чему и русская церковь, к тому, чтобы скрыть настоящий смысл учения Христа и заменить его своим учением, которое ни к чему
не обязывает, исключает возможность понимания
истинного, деятельного учения Христа и, главное, оправдывает существование жрецов, кормящихся на счет народа.
В так называемом православном катехизисе сказано: Под единой церковью Христовой разумеется только православная, которая остается вполне согласною с церковью вселенской. Что же касается римской церкви и других исповеданий (лютеран и других
не называют даже церковью), то они
не могут быть относимы к единой
истинной церкви, так как сами отделились от нее.
Мирские власти
были ходом жизни приведены к тому положению, что для своего поддержания они должны требовать от всех людей таких поступков, которые
не могут быть исполнены людьми, исповедующими
истинное христианство.
Жизнь
истинная, разумная возможна для человека только в той мере, в которой он
может быть участником
не семьи или государства, но источника жизни, отца; в той мере, в которой он
может слить свою жизнь с жизнью отца.
Чем дальше жило человечество, тем более и более уяснялся ему смысл христианства, как это
не могло и
не может быть иначе со всяким учением о жизни. Последующие поколения исправляли ошибки предшественников и всё более и более приближались к пониманию
истинного его смысла.
Кроме того, если бы Христос действительно установил такое учреждение, как церковь, на котором основано всё учение и вся вера, то он, вероятно бы, высказал это установление так определенно и ясно и придал бы единой
истинной церкви, кроме рассказов о чудесах, употребляемых при всяких суевериях, такие признаки, при которых
не могло бы
быть никакого сомнения в ее истинности; но ничего подобного нет, а как
были, так и
есть теперь различные учреждения, называющие себя каждое единою
истинною церковью.
Но для каждого искреннего и серьезного человека нашего времени
не может не быть очевидной несовместимость
истинного христианства — учения смирения, прощения обид, любви — с государством, с его величанием, насилиями, казнями и войнами.
— Это очень мешает иногда, — сказала постоялка задумчиво. — Да…
есть теперь люди, которые начали говорить, что наше время —
не время великих задач, крупных дел, что мы должны взяться за простую, чёрную, будничную работу… Я смеялась над этими людьми, но,
может быть, они правы! И,
может быть, простая-то работа и
есть величайшая задача,
истинное геройство!
— Почему знать, — отвечала Круциферская, —
может быть, возле вас прошли незамеченными другие пары; любовь
истинная вовсе
не интересуется выказываться; да и искали ли вы, и как искали?
Часа через три он возвратился с сильной головной болью, приметно расстроенный и утомленный, спросил мятной воды и примочил голову одеколоном; одеколон и мятная вода привели немного в порядок его мысли, и он один, лежа на диване, то морщился, то чуть
не хохотал, — у него в голове шла репетиция всего виденного, от передней начальника губернии, где он очень приятно провел несколько минут с жандармом, двумя купцами первой гильдии и двумя лакеями, которые здоровались и прощались со всеми входящими и выходящими весьма оригинальными приветствиями, говоря: «С прошедшим праздничком», причем они, как гордые британцы, протягивали руку, ту руку, которая имела счастие ежедневно подсаживать генерала в карету, — до гостиной губернского предводителя, в которой почтенный представитель блестящего NN-ского дворянства уверял, что нельзя нигде так научиться гражданской форме, как в военной службе, что она дает человеку главное; конечно, имея главное, остальное приобрести ничего
не значит; потом он признался Бельтову, что он
истинный патриот, строит у себя в деревне каменную церковь и терпеть
не может эдаких дворян, которые, вместо того чтоб служить в кавалерии и заниматься устройством имения, играют в карты, держат француженок и ездят в Париж, — все это вместе должно
было представить нечто вроде колкости Бельтову.
Это, в самом деле, иначе даже
не может и
быть для
истинных европейцев: я молод, я еще, можно сказать, незначителен и
не чувствую всего этого так близко.
Но существенной разницы между
истинным знанием и
истинной поэзией
быть не может: талант
есть принадлежность натуры человека, и потому он, несомненно, гарантирует нам известную силу и широту естественных стремлений в том, кого мы признаем талантливым.
Истинного блага нет и
не может быть, так как наличность его обусловлена человеческим совершенством, а последнее
есть логическая нелепость.
Виновата же
была, разумеется,
не она. Она
была такая же, как и все, как большинство. Воспитана она
была, как того требует положение женщины в нашем обществе, и поэтому как и воспитываются все без исключения женщины обеспеченных классов, и как они
не могут не воспитываться. Толкуют о каком-то новом женском образовании. Bсё пустые слова: образование женщины точно такое, какое должно
быть при существующем
не притворном, а
истинном, всеобщем взгляде на женщину.
Три дня после роковой ночи, в девять часов утра, Германн отправился в *** монастырь, где должны
были отпевать тело усопшей графини.
Не чувствуя раскаяния, он
не мог однако совершенно заглушить голос совести, твердившей ему: ты убийца старухи! Имея мало
истинной веры, он имел множество предрассудков. Он верил, что мертвая графиня
могла иметь вредное влияние на его жизнь, — и решился явиться на ее похороны, чтобы испросить у ней прощения.
Но,
может быть,
не излишне сказать, что и преднамеренные стремления художника (особенно поэта)
не всегда дают право сказать, чтобы забота о прекрасном
была истинным источником его художественных произведений; правда, поэт всегда старается «сделать как можно лучше»; но это еще
не значит, чтобы вся его воля и соображения управлялись исключительно или даже преимущественно заботою о художественности или эстетическом достоинстве произведения: как у природы
есть много стремлений, находящихся между собою в борьбе и губящих или искажающих своею борьбою красоту, так и в художнике, в поэте
есть много стремлений, которые своим влиянием на его стремление к прекрасному искажают красоту его произведения.
Пришедши к выводу, что искусство
не может быть обязано своим происхождением недовольству человека прекрасным в действительности, мы должны
были отыскивать, вследствие каких потребностей возникает искусство, и исследовать его
истинное значение.
Все, что высказывается наукою и искусством, найдется в жизни, и найдется в полнейшем, совершеннейшем виде, со всеми живыми подробностями, в которых обыкновенно и лежит
истинный смысл дела, которые часто
не понимаются наукой и искусством, еще чаще
не могут быть ими обняты; в действительной жизни все верно, нет недосмотров, нет односторонней узкости взгляда, которою страждет всякое человеческое произведение, — как поучение, как наука, жизнь полнее, правдивее, даже художественнее всех творений ученых и поэтов.
Быть может, он окажет, что все эти вещи — произведения
не столько искусства, сколько роскоши;
быть может, он скажет, что
истинное искусство чуждается роскоши, потому что существеннейший характер прекрасного — простота.
Не могу не повторить здесь того, что уже сказано
было однажды в начале этого этюда: никогда
не лишнее делать себе вопросы; это привычка спасительная, ибо она отрезвляет человека, и всем явлениям сообщает их
истинные, действительные размеры.
— Бе-ри-те! — вскричал он. — Я убежден, что вы еще благородны, и даю вам, как
может дать друг
истинному другу. Если б я
мог быть уверен, что вы сейчас же бросите игру, Гомбург и поедете в ваше отечество, я бы готов
был немедленно дать вам тысячу фунтов для начала новой карьеры. Но я потому именно
не даю тысячи фунтов, а даю только десять луидоров, что тысяча ли фунтов, или десять луидоров — в настоящее время для вас совершенно одно и то же; все одно — проиграете. Берите и прощайте.