Неточные совпадения
Мы
не годимся
быть твоими рабами, только небесные
ангелы могут служить тебе.
—
Ангел — позвольте сказать — мой! — говорил он. —
Не мучьтесь напрасно: ни казнить, ни миловать вас
не нужно. Мне даже нечего и прибавлять к вашему рассказу. Какие
могут быть у вас сомнения? Вы хотите знать, что это
было, назвать по имени? Вы давно знаете… Где письмо Обломова?
Ей-богу,
не могу представить, каким образом я
мог быть когда-нибудь
ангелом.
— Камень в огород! И камень низкий, скверный!
Не боюсь! О господа,
может быть, вам слишком подло мне же в глаза говорить это! Потому подло, что я это сам говорил вам.
Не только хотел, но и
мог убить, да еще на себя добровольно натащил, что чуть
не убил! Но ведь
не убил же его, ведь спас же меня ангел-хранитель мой — вот этого-то вы и
не взяли в соображение… А потому вам и подло, подло! Потому что я
не убил,
не убил,
не убил! Слышите, прокурор:
не убил!
— Да ведь
не могла же я знать, что он придет с укушенным пальцем, а то,
может быть, вправду нарочно бы сделала.
Ангел мама, вы начинаете говорить чрезвычайно остроумные вещи.
Он закрыл глаза и слышал, как она села опять к нему. Он чувствовал близость этого молодого, цветущего тела, точно окруженного благоухающим облаком, слышал, как она порывисто дышала, и
не мог только разобрать, чье это сердце так сильно бьется — его или ее. Это
был его ангел-хранитель.
Любовь Андреевна(глядит в окно на сад). О, мое детство, чистота моя! В этой детской я спала, глядела отсюда на сад, счастье просыпалось вместе со мною каждое утро, и тогда он
был точно таким, ничто
не изменилось. (Смеется от радости.) Весь, весь белый! О сад мой! После темной ненастной осени и холодной зимы опять ты молод, полон счастья,
ангелы небесные
не покинули тебя… Если бы снять с груди и с плеч моих тяжелый камень, если бы я
могла забыть мое прошлое!
— Как же
не искушать? Разумеется, если сам Павел-апостол от него
не ушел и в послании пишет, что «
ангел сатанин
был дан ему в плоть», то
мог ли я, грешный и слабый человек,
не претерпеть его мучительства.
«Музочка, душенька,
ангел мой, — писала та, — приезжай ко мне,
не медля ни минуты, в Кузьмищево, иначе я умру. Я
не знаю, что со мною
будет; я,
может быть, с ума сойду. Я решилась, наконец, распечатать завещание Егора Егорыча. Оно страшно и отрадно для меня, и какая, Музочка, я гадкая женщина. Всего я
не могу тебе написать, у меня на это ни сил, ни смелости
не хватает».
Это
был действительно ребенок в сорок лет, экспансивный в высшей степени, всегда веселый, предполагавший всех людей
ангелами, обвинявший себя в чужих недостатках и преувеличивавший добрые качества других до крайности, даже предполагавший их там, где их
быть не могло.
Любил
петь духовные и светские стихи (последние всегда старые, сочиненные до «Прощаюсь,
ангел мой, с тобою») и терпеть
не мог уединения.
Про господина Пищалкина и говорить нечего; ему непременно, со временем, крестьяне его участка поднесут серебряный кубок в виде арбуза, а
может быть, и икону с изображением его
ангела, и хотя он им скажет в своей благодарственной речи, что он
не заслуживает подобной чести, но это он неправду скажет: он ее заслуживает.
— Таня, — воскликнул он, — если бы ты знала, как мне тяжело видеть тебя в этом положении, как ужасно мне думать, что это я… я! У меня сердце растерзано; я сам себя
не узнаю; я потерял себя, и тебя, и все… Все разрушено, Таня, все!
Мог ли я ожидать, что я… я нанесу такой удар тебе, моему лучшему другу, моему
ангелу — хранителю!..
Мог ли я ожидать, что мы так с тобой увидимся, такой проведем день, каков
был вчерашний!..
— Мисаил Алексеич,
ангел вы наш, — продолжал он, — я так понимаю, ежели какой простой человек или господин берет даже самый малый прóцент, тот уже
есть злодей. В таком человеке
не может правда существовать.
— Если дьяволам дозволено
не бескорыстно возводить свои очи на
ангелов земных, именуемых женщинами, то я виновен в том пред вами и пылаю к вам неудержимой страстью, после которой опять,
может быть, придется еще раз сойти с ума.
— Что мне собираться!.. Я в полчаса
могу собраться, — возразила г-жа Петицкая. — Но нет, нет, — продолжала она снова трагическим голосом. — Я вообразить себе даже
не могу этого счастья, что вдруг я с вами, моим
ангелом земным,
буду жить под одной кровлей и даже поеду за границу, о которой всегда мечтала. Нет, этого
не может быть и этому никогда
не сбыться!
Немедленно фонд лишился подарка профессора Персикова. Калоши исчезли в газетной бумаге. Крайне обрадовавшийся
ангел во френче встал и начал жать руку профессору и даже произнес маленький спич, содержание которого сводилось к следующему: это делает честь профессору… Профессор
может быть спокоен… больше его никто
не потревожит, ни в институте, ни дома… меры
будут приняты, камеры его в совершеннейшей безопасности…
— Неблагодарная, змея! — воскликнул Юрий, — говори, разве смертью плотят у вас за жизнь? разве на все мои ласки ты
не знала другого ответа, как удар кинжала?.. боже, создатель! такая наружность и такая душа! о если все твои
ангелы похожи на нее, то какая разница между адом и раем?.. нет! Зара, нет! это
не может быть… отвечай смело: я обманулся, это сон! я болен, я безумец… говори: чего ты хочешь?
У нее в сердце уж
не было мщения: — теперь, теперь вполне постигла она весь ужас обещанья своего; хотела молиться… ни одна молитва
не предстала ей
ангелом утешителем: каждая сделалась укоризною, звуком напрасного раскаянья… «какой красавец сын моего злодея», — думала Ольга; и эта простая мысль всю ночь являлась ей с разных сторон, под разными видами: она
не могла прогнать других, только покрыла их полусветлой пеленою, — но пропасть, одетая утренним туманом, хотя
не так черна, зато кажется вдвое обширнее бедному путнику.
Он нашел ее полуживую, под пылающими угольями разрушенной хижины; неизъяснимая жалость зашевелилась в глубине души его, и он поднял Зару, — и с этих пор она жила в его палатке, незрима и прекрасна как
ангел; в ее чертах всё дышало небесной гармонией, ее движения говорили, ее глаза ослепляли волшебным блеском, ее беленькая ножка, исчерченная лиловыми жилками,
была восхитительна как фарфоровая игрушка, ее смугловатая твердая грудь воздымалась от малейшего вздоха… страсть блистала во всем: в слезах, в улыбке, в самой неподвижности — судя по ее наружности она
не могла быть существом обыкновенным; она
была или божество или демон, ее душа
была или чиста и ясна как веселый луч солнца, отраженный слезою умиления, или черна как эти очи, как эти волосы, рассыпающиеся подобно водопаду по круглым бархатным плечам… так думал Юрий и предался прекрасной мусульманке, предался и телом и душою,
не удостоив будущего ни единым вопросом.
Цена его слов известна мне
была, а обидели они меня в тот час. Власий — человек древний, уже едва ноги передвигал, в коленях они у него изогнуты, ходит всегда как по жёрдочке, качаясь весь, зубов во рту — ни одного, лицо тёмное и словно тряпка старая, смотрят из неё безумные глаза.
Ангел смерти Власия тоже древен
был —
не мог поднять руку на старца, а уже разума лишался человек: за некоторое время до смерти Ларионовой овладел им бред.
— Ну, так ты вот как, мой
ангел, объясни ей: скажи, что завтрашний день мое рождение и что ты непременно хочешь подарить мне семьсот рублей, потому что я тебе признался в одном срочном долге приятелю, и скажи, что я вот третью ночь глаз
не смыкаю. А я тебе скажу прямо, что я действительно имею долг, за который меня,
может быть, в тюрьму посадят.
Олимпиада Семеновна объяснила Вельчанинову, что они едут теперь из О., где служит ее муж, на два месяца в их деревню, что это недалеко, от этой станции всего сорок верст, что у них там прекрасный дом и сад, что к ним приедут гости, что у них
есть и соседи, и если б Алексей Иванович
был так добр и захотел их посетить «в их уединении», то она бы встретила его «как ангела-хранителя», потому что она
не может вспомнить без ужасу, что бы
было, если б… и так далее, и так далее, — одним словом, «как ангела-хранителя…»
Все шло нам прекрасно, и дивная
была нам в каждом деле удача: работы всегда находились хорошие; промежду собою у нас
было согласие; от домашних приходили всё вести спокойные; и за все это благословляли мы предходящего нам
ангела, и с пречудною его иконою, кажется, труднее бы чем с жизнию своею
не могли расстаться.
Милостивые государи, вы на меня
не посетуйте, что я и пробовать
не могу описать вам, что тут произошло, когда барин излил кипящую смоляную струю на лик
ангела и еще, жестокий человек, поднял икону, чтобы похвастать, как нашел досадить нам. Помню только, что пресветлый лик этот божественный
был красен и запечатлен, а из-под печати олифа, которая под огневою смолой самую малость сверху растаяла, струила вниз двумя потеками, как кровь в слезе растворенная…
Аматуров(все это заметивший и уже несколько смущенным голосом). А насчет подарка, извини, мой
ангел! Какой случай вышел! Третьего дня я заехал к ювелиру; вижу, один браслет — чудо что такое, в середине яхонт, а кругом на золотых цветочках изумруды. Денег со мной
не было, а он довольно ценный, так что я решился заехать на другой день. Вообрази: приезжаю, а его уже купили… Я, впрочем, заказал тебе сделать точно такой же… Ты, надеюсь, подождать
можешь?
О! да, я знаю, ты всегда умела
Открыто правду говорить,
Собою жертвовать и искренно любить.
Ты чувствовать умела одолженья,
Не замечать,
не помнить зла.
Как
ангел примиритель ты жила
В семействе нашем… Но!.. ужасные мученья
Столпились к сердцу моему.
И я теперь
не верю ничему.
Клянись… но,
может быть, моленье
Отвергнешь ты мое,
И что мудреного! Кому моей судьбою
Заняться!.. я суров! я холоден душою…
Один лишь раз, один пожертвуй ты собою
Не для меня — нет — для нее…
Мы оставляем в стороне внутреннее побуждение такой угрозы: это
могло быть и неудовольствие на то, что прислуга смеет рассуждать о господах, и самолюбивое желание выставить себя
ангелом,
не позволяющим другим бранить врагов своих, и материнская боязнь за сына, чтобы он
не проникся враждой к своим родным.
Бог
не может о тебе низко думать — ты же когда-то
был его любимым
ангелом! И те, видящие тебя в виде мухи, Мушиным князем, мириадом мух — сами мухи, дальше носу
не видящие.
И если я потом, всю жизнь, стольких «Grobian'«ов — на полянках и в комнатах — видела
ангелами, демонами, небожителями, то,
может быть, от раз навсегда меня тогда ожегшего страха: небесного
не принять за земного.
Иннокентиев. Так от кого же вы узнали? Значит от Нади, стало
быть, в противность нашей уверенности, она знает все! О, какая же хитрая! Знает, и показывает вид, что
не знает! И как
могла дознаться? О, какая хитрая! Надобно расспросить ее обо всем, предупредить, чтобы
не вышла наружу ее хитрость перед Агнесою Ростиславовною,
не огорчила бы этого
ангела! Наденька, где ты! Иди сюда, моя…
Куда? А вдруг (безумная мечта), а вдруг — туда, в “
Ангел”? Но дорога
не та, та вверх, эта ровная. И ворота
не те, те с Георгием, эти — с Мартином… Но если
не туда, — куда?
Может быть, никуда? Просто прогулка?
Быть может, за грехи мои,
Мой
ангел, я любви
не стою!
Временность должна погаснуть и обессилеть, линия времени слиться в точку, когда «времени больше
не будет» [Точнее: «времени уже
не будет» (Отк. 11, 6).], как клянется
ангел в Апокалипсисе, только так
может разрешиться антиномия времени [«Время
не предмет, а идея.
Вообще виды «откровения», как и предметы его,
могут быть различны: и природные, и божественные, и демонические (так наз. у отцов церковных «прелесть»); оно
может исходить из разных миров и иерархий, и само по себе «откровение» с выражающим его мифом, понимаемое в смысле формально-гносеологическом,
может иметь различное содержание: и доброе и злое, и истинное и обманное (ибо ведь и сатана принимает вид
ангела света), поэтому сам по себе «откровенный» или мистический характер данного учения говорит только об интуитивном способе его получения, но ничего еще
не говорит об его качестве.
«В человеческой природе нет силы точно познать существо Божие, а,
может быть, еще и мало это
будет сказать об одной человеческой силе, но, если кто скажет, что и бестелесная тварь ниже того, чтобы вместить и объять ведением бесконечное естество, конечно,
не погрешит совершенно… и сила
ангелов не далеко отстоит от нашей малости…
Мы недостойны знать жизнь
ангелов;
быть может, окруженные песнословящими их воинствами,
не слышим и
не знаем их.
— Ежели бы мы
были ангелами, так за что же мы попали ниже? — сказал Николай. — Нет, этого
не может быть.
Отсюда получило свое начало,
может быть не всегда уместное ее полупрезрительное отношение ко всем ее темным
ангелам,
не исключая самого старшего из них, Павла Николаевича Горданова.
— И ты ей тоже,
может быть, нравишься. Даже,
может быть, и более… Черт их, брат, знает: помнишь, как это Гейне говорит: «
не узнаешь, где у женщин
ангел с дьяволом граничит». Во всяком случае, сегодня она вела себя в отношении тебя прекрасно.
Моя жена — даром, что она лютеранка, она верит в русского бога и привечает разных бродячих монахов и странников, которых я, между нами сказать, терпеть
не могу; но представьте вы себе, что один из таких господ, какой-то Павлин, до сих пор иногда пишущий нам непостижимые письма, смысл которых становится ясен после какого-нибудь непредвиденного события, недели три тому назад прислал нам письмо, в котором между всяким вздором
было сказано; «а плод, богу предназначенный он
ангелом заповест сохранить во всех путях, и на руках его возьмут, и
не разбиется».
— Я погиб, — сказал Малмека, — и
не могу делать никаких дел, если нынче же
не куплю воз лучшего риса для царской кухни.
Есть в Бенаресе мой враг банкир, который, узнав то, что я сделал условие с царским дворецким о том, что я доставлю ему сегодня утром воз риса, желая погубить меня, скупил весь рис в Бенаресе. Царский дворецкий
не освободит меня от условия, и завтра я пропал, если Кришна
не пошлет мне
ангела с неба.
— Простите меня, Василий Иваныч, почивать вам мешаю.
Может, Господь вас послал нам как
ангела — избавителя. Чует мое сердце: ежели благородный человек
не вступится — все пропадет пропадом. Думала я к предводителю обратиться. Да у нас и предводитель-то какой!.. Слезно вас прошу… Покойница на моих руках скончалась. Чуяла она, каково
будет ее детищу… В ножки вам поклонюсь.
— Я к тебе, Боренька,
ангел мой, на минуточку, — продолжал он,
не глядя на сына, — по весьма важному делу. Извини,
может быть, помешал. Нет ли у тебя, душа моя, до вторника десяти рублей? Понимаешь ли, вчера еще нужно
было платить за квартиру, а денег, понимаешь ли… во! Хоть зарежь!
— Вы правы! — воскликнул граф, — О, Ольга Ивановна, вы себе представить
не можете, как тяжело
быть не понятым там, откуда ожидаешь счастья своей жизни.
Может быть, небо поставило вас на моем пути как
ангела света, которому суждено водворить мир в душе моей невесты, а мне даровать величайшее земное счастье.
— Наверно, голос, тебя звавший,
был голос моего ангела-хранителя. Да, сон твой
не лжив; режут меня, только
не шведы — собственные мои грехи. Помоги. Время для меня дорого. Скоро забелеет утро,
может статься, последнее в жизни моей… и нашей беседе
могут помешать.
Я ничего
не понимал, но мне
было приятно, очень приятно его слушать;
не зная языка,
мог я, однако ж, с помощью слуха сказать ему, что он читал: песни ли
ангелов, у престола Всевышнего поющих ему хвалу чистого сердца, или безумный ропот беснующихся на творца своего, бунтующий ад или красные, райские дни.
— Знаю, но видишь ли, в чем дело: улан Крестовский человек неосновательный, Авенариус — кто его знает, где теперь? Маркевич в Москве; что же касается до Лескова, то он, кажется, начинает уже сворачивать со своей дороги. На днях камердинер читал мне его повесть — «Запечатленный
ангел» и, представь себе, ни слова об энгелистах! Ты человек солидный, основательный, так возьмись за это дело и напиши; в денежном отношении обижен
не будешь, и, кроме того, по моему влиянию я
могу тебе услужить еще кой-чем.
И,
быть может, все несчастье Мышкина в том, что он слишком
был подобен
ангелу и недостаточно
был человеком,
не до конца человеком.
Во все время, пока продолжался суд, Наталья Андреевна
не отходила от своего мужа, утешала его как
могла, читала ему псалмы, молилась с ним и за него. Последние часы его
были услаждены этим
ангелом, посетившим землю,
не приняв на ней ничего земного, кроме человеческого образа. Она понемногу облегчала для него ужасный путь.