Неточные совпадения
Г-жа Простакова. Как теленок, мой батюшка; оттого-то у нас
в доме все и избаловано. Вить у него нет того смыслу, чтоб
в доме была строгость, чтоб наказать путем виноватого. Все сама управляюсь, батюшка. С утра до вечера, как за язык повешена,
рук не покладываю: то бранюсь, то дерусь; тем и дом
держится, мой батюшка!
—
Не могу, — отвечал Левин. — Ты постарайся, войди
в в меня, стань на точку зрения деревенского жителя. Мы
в деревне стараемся привести свои
руки в такое положение, чтоб удобно было ими работать; для этого обстригаем ногти, засучиваем иногда рукава. А тут люди нарочно отпускают ногти, насколько они могут
держаться, и прицепляют
в виде запонок блюдечки, чтоб уж ничего нельзя было делать
руками.
Но Сережа, хотя и слышал слабый голос гувернера,
не обратил на него внимания. Он стоял,
держась рукой за перевязь швейцара, и смотрел ему
в лицо.
Во всю дорогу был он молчалив, только похлестывал кнутом и
не обращал никакой поучительной речи к лошадям, хотя чубарому коню, конечно, хотелось бы выслушать что-нибудь наставительное, ибо
в это время вожжи всегда как-то лениво
держались в руках словоохотного возницы и кнут только для формы гулял поверх спин.
Мими стояла, прислонившись к стене, и, казалось, едва
держалась на ногах; платье на ней было измято и
в пуху, чепец сбит на сторону; опухшие глаза были красны, голова ее тряслась; она
не переставала рыдать раздирающим душу голосом и беспрестанно закрывала лицо платком и
руками.
Когда я принес манишку Карлу Иванычу, она уже была
не нужна ему: он надел другую и, перегнувшись перед маленьким зеркальцем, которое стояло на столе,
держался обеими
руками за пышный бант своего галстука и пробовал, свободно ли входит
в него и обратно его гладко выбритый подбородок. Обдернув со всех сторон наши платья и попросив Николая сделать для него то же самое, он повел нас к бабушке. Мне смешно вспомнить, как сильно пахло от нас троих помадой
в то время, как мы стали спускаться по лестнице.
— Я? Я — по-дурацки говорю. Потому что ничего
не держится в душе… как
в безвоздушном пространстве. Говорю все, что
в голову придет, сам перед собой играю шута горохового, — раздраженно всхрапывал Безбедов; волосы его, высохнув, торчали дыбом, — он выпил вино, забыв чокнуться с Климом, и, держа
в руке пустой стакан, сказал, глядя
в него: — И боюсь, что на меня, вот — сейчас, откуда-то какой-то страх зверем бросится.
Испуганный и как во сне, Клим побежал, выскочил за ворота, прислушался; было уже темно и очень тихо, но звука шагов
не слыхать. Клим побежал
в сторону той улицы, где жил Макаров, и скоро
в сумраке, под липами у церковной ограды, увидал Макарова, — он стоял,
держась одной
рукой за деревянную балясину ограды, а другая
рука его была поднята
в уровень головы, и, хотя Клим
не видел
в ней револьвера, но, поняв, что Макаров сейчас выстрелит, крикнул...
В углу комнаты — за столом — сидят двое: известный профессор с фамилией, похожей на греческую, — лекции его Самгин слушал, но трудную фамилию вспомнить
не мог; рядом с ним длинный, сухолицый человек с баками, похожий на англичанина, из тех, какими изображают англичан карикатуристы.
Держась одной
рукой за стол, а другой за пуговицу пиджака, стоит небольшой растрепанный человечек и, покашливая, жидким голосом говорит...
Клим покорно ушел, он был рад
не смотреть на расплющенного человека.
В поисках горничной, переходя из комнаты
в комнату, он увидал Лютова; босый,
в ночном белье, Лютов стоял у окна,
держась за голову. Обернувшись на звук шагов, недоуменно мигая, он спросил, показав на улицу нелепым жестом обеих
рук...
— Наши сведения — полнейшее ничтожество, шарлатан! Но — ведь это еще хуже, если ничтожество, ху-же! Ничтожество — и водит за нос департамент полиции, градоначальника, десятки тысяч рабочих и — вас, и вас тоже! — горячо прошипел он, ткнув пальцем
в сторону Самгина, и снова бросил
руки на стол, как бы чувствуя необходимость
держаться за что-нибудь. — Невероятно!
Не верю-с!
Не могу допустить! — шептал он, и его подбрасывало на стуле.
Наконец они решились, и мы толпой окружили их: это первые наши гости
в Японии. Они с боязнью озирались вокруг и, положив
руки на колени, приседали и кланялись чуть
не до земли. Двое были одеты бедно: на них была синяя верхняя кофта, с широкими рукавами, и халат, туго обтянутый вокруг поясницы и ног. Халат
держался широким поясом. А еще? еще ничего; ни панталон, ничего…
Я слег; чувствую слабость, особенно
в руках и ногах, от беспрерывных усилий
держаться,
не упасть.
Из животных здесь
держатся изюбр, дикая козуля, кабарга, кабан, тигр, росомаха, енотовидная собака, соболь и рысь. Последняя чаще всего встречается по реке Култухе. С 1904 года по Алчану стали производиться большие порубки и сплав леса. Это
в значительной степени разогнало зверей, но все же и теперь еще казаки по старой памяти ходят на Алчан и никогда
не возвращаются с пустыми
руками.
Костер почти что совсем угас:
в нем тлели только две головешки. Ветер раздувал уголья и разносил искры по снегу. Дерсу сидел на земле, упершись ногами
в снег. Левой
рукой он
держался за грудь и, казалось, хотел остановить биение сердца. Старик таза лежал ничком
в снегу и
не шевелился.
Вот я тебе покажу людей!» Во мгновение ока дама взвизгнула и упала
в обморок, а Nicolas постиг, что
не может пошевельнуть
руками, которые притиснуты к его бокам, как железным поясом, и что притиснуты они правою
рукою Кирсанова, и постиг, что левая
рука Кирсанова, дернувши его за вихор, уже держит его за горло и что Кирсанов говорит: «посмотри, как легко мне тебя задушить» — и давнул горло; и Nicolas постиг, что задушить точно легко, и
рука уже отпустила горло, можно дышать, только все
держится за горло.
Бешено грохочут по Тверской один за другим дьявольские поезда мимо генерал-губернаторского дома, мимо Тверской части, на которой развевается красный флаг — сбор всех частей. Сзади пожарных, стоя
в пролетке и одной
рукой держась за плечо кучера, лихо несется по Тверской полковник Арапов на своей паре и
не может догнать пожарных…
Я спустился
в эту темноту,
держась за
руку моего знакомого. Ничего
не видя кругом, сделал несколько шагов. Щелкнул выключатель, и яркий свет электрической лампы бросил тень на ребра сводов. Желтые полосы заиграли на переплетах книг и на картинах над письменным столом.
Взойдя на кафедру, останавливался, как Лотоцкий, всегда
в одной позе,
держась рукой за клок волос, по странной игре природы торчавший у самого горла (борода и усы у него
не росли).
Нянька Евгенья, присев на корточки, вставляла
в руку Ивана тонкую свечу; Иван
не держал ее, свеча падала, кисточка огня тонула
в крови; нянька, подняв ее, отирала концом запона и снова пыталась укрепить
в беспокойных пальцах.
В кухне плавал качающий шёпот; он, как ветер, толкал меня с порога, но я крепко
держался за скобу двери.
Дома Петра Елисеича ждала новая неприятность, о которой он и
не думал.
Не успел он войти к себе
в кабинет, как ворвалась к нему Домнушка, бледная, заплаканная, испуганная. Она едва
держалась на ногах и
в первое мгновение
не могла выговорить ни одною слова, а только безнадежно махала
руками.
Когда Павел приехал к становой квартире (она была всего
в верстах
в двух от села) и вошел
в небольшие сенцы, то увидел сидящего тут человека с обезображенным и совершенно испитым лицом, с кандалами на ногах; одною
рукой он
держался за ногу, которую вряд ли
не до кости истерло кандалою.
Ванька
в этом случае сделал благоразумнее Петра: он и править своей лошадью
не стал, а ограничился только тем, что лег вниз грудью
в сани и
держался обеими
руками за окорчева [Окорчева — гнутая часть головки саней или полозьев.] и только по временам находил нужным выругать за что-то лошадь.
— Ваше мнение? — сказал старичок. Лысоватый прокурор встал и,
держась одной
рукой за конторку, быстро заговорил, приводя цифры.
В его голосе
не слышно было страшного.
Теперь вот ваш Петербург хвастает: «У нас, говорит, чиновники облагороженные»; ну, и, по-видимому, кажись бы, так следовало, кабы, кажется, и я
в этаких палатах жил, — продолжал Забоков, оглядывая комнату, — так и я бы дворянскую честь больше наблюдал, и у меня, может быть,
руки не были бы
в сале замараны, хоть и за масло
держался; но что ж на поверку выходит?
Гости разошлись. Ушел и граф. Наденька этого
не знала и
не спешила домой. Адуев без церемонии ушел от Марьи Михайловны
в сад. Наденька стояла спиной к Александру,
держась рукой за решетку и опершись головой на
руку, как
в тот незабвенный вечер… Она
не видала и
не слыхала его прихода.
Не помню, как и что следовало одно за другим, но помню, что
в этот вечер я ужасно любил дерптского студента и Фроста, учил наизусть немецкую песню и обоих их целовал
в сладкие губы; помню тоже, что
в этот вечер я ненавидел дерптского студента и хотел пустить
в него стулом, но удержался; помню, что, кроме того чувства неповиновения всех членов, которое я испытал и
в день обеда у Яра, у меня
в этот вечер так болела и кружилась голова, что я ужасно боялся умереть сию же минуту; помню тоже, что мы зачем-то все сели на пол, махали
руками, подражая движению веслами, пели «Вниз по матушке по Волге» и что я
в это время думал о том, что этого вовсе
не нужно было делать; помню еще, что я, лежа на полу, цепляясь нога за ногу, боролся по-цыгански, кому-то свихнул шею и подумал, что этого
не случилось бы, ежели бы он
не был пьян; помню еще, что ужинали и пили что-то другое, что я выходил на двор освежиться, и моей голове было холодно, и что, уезжая, я заметил, что было ужасно темно, что подножка пролетки сделалась покатая и скользкая и за Кузьму нельзя было
держаться, потому что он сделался слаб и качался, как тряпка; но помню главное: что
в продолжение всего этого вечера я беспрестанно чувствовал, что я очень глупо делаю, притворяясь, будто бы мне очень весело, будто бы я люблю очень много пить и будто бы я и
не думал быть пьяным, и беспрестанно чувствовал, что и другие очень глупо делают, притворяясь
в том же.
—
Не то,
не то, совсем
не то, — заговорил он вдруг своим гадким выговором, быстро переменяя положение, облокачиваясь об стол и играя золотым перстнем, который у него слабо
держался на худом пальце левой
руки. — Так нельзя, господа, готовиться
в высшее учебное заведение; вы все хотите только мундир носить с синим воротником; верхов нахватаетесь и думаете, что вы можете быть студентами; нет, господа, надо основательно изучать предмет, и т. д., и т. д.
Старик вынул из бумажника фотографию.
В кресле сидит мужчина средних лет, гладко причесанный, елейного вида, с правильными чертами лица, окаймленного расчесанной волосок к волоску
не широкой и
не узкой бородой. Левая
рука его покоится на двух книгах, на маленьком столике, правая
держится за шейную часовую цепочку, сбегающую по бархатному жилету под черным сюртуком.
Минуя разговоры — потому что
не тридцать же лет опять болтать, как болтали до сих пор тридцать лет, — я вас спрашиваю, что вам милее: медленный ли путь, состоящий
в сочинении социальных романов и
в канцелярском предрешении судеб человеческих на тысячи лет вперед на бумаге, тогда как деспотизм тем временем будет глотать жареные куски, которые вам сами
в рот летят и которые вы мимо рта пропускаете, или вы
держитесь решения скорого,
в чем бы оно ни состояло, но которое наконец развяжет
руки и даст человечеству на просторе самому социально устроиться, и уже на деле, а
не на бумаге?
Кириллов, никогда
не садившийся на коня,
держался в седле смело и прямо, прихватывая правою
рукой тяжелый ящик с пистолетами, который
не хотел доверить слуге, а левою, по неуменью, беспрерывно крутя и дергая поводья, отчего лошадь мотала головой и обнаруживала желание стать на дыбы, что, впрочем, нисколько
не пугало всадника.
Но если кого заденет своим колючим словом, то уже, бывало, все старается
держаться поближе к Матвею, потому что на
руку был
не силен и
в драке ни с кем устоять
не мог.
—
Не теми ты, Кожемякин, словами говоришь, а по смыслу — верно! — соглашался Смагин, покровительственно глядя на него. — Всякое сословие должно жить семейно — так! И — верно: когда дворяне крепко друг за друга
держались — вся Русь у них
в кулаке была; так же и купцам надлежит: всякий купец одной
руки палец!
Я долго
не мог ей ничего ответить, и мы молча стояли друг против друга,
держась за
руки, прямо, глубоко и радостно смотря друг другу
в глаза.
Это, очевидно, был бред сумасшедшего. Я молча взял Любочку за
руку и молча повел гулять. Она сначала отчаянно сопротивлялась, бранила меня, а потом вдруг стихла и покорилась.
В сущности она от усталости едва
держалась на ногах, и я боялся, что она повалится, как сноп. Положение
не из красивых, и
в душе я проклинал Пепку
в тысячу первый раз. Да, прекрасная логика: он во всем обвинял Федосью, она во всем обвиняла меня, — мне оставалось только пожать
руку Федосье, как товарищу по человеческой несправедливости.
Сдержанные рыдания матери заставили ребенка проснуться, и, взглянув на мать и на стоявшую
в дверях с зажженной восковой свечой бабушку, ребенок тоже заплакал. Этот ребячий плач окончательно отрезвил Татьяну Власьевну, и она,
держась рукой за стену, отправилась к горнице Гордея Евстратыча, который сначала
не откликался на ее зов, а потом отворил ей дверь.
Раз Гордей Евстратыч заехал
в лавку навеселе; он обедал у Шабалина. Дело было под вечер, и
в лавке, кроме Ариши, ни души. Она опять почувствовала на себе ласковый взгляд старика и старалась
держаться от него подальше. Но эта невинная хитрость только подлила масла
в огонь. Когда Ариша нагнулась к выручке, чтобы достать портмоне с деньгами, Гордей Евстратыч крепко обнял ее за талию и долго
не выпускал из
рук, забавляясь, как она барахталась и выбивалась.
Но сам
не успевает пробраться к лестнице и, вижу, проваливается. Я вижу его каску наравне с полураскрытой крышей… Невдалеке от него вырывается пламя… Он отчаянно кричит… Еще громче кричит
в ужасе публика внизу… Старик
держится за железную решетку, которой обнесена крыша, сквозь дым сверкает его каска и кисти
рук на решетке… Он висит над пылающим чердаком… Я с другой стороны крыши, по желобу, по ту сторону решетки ползу к нему, крича вниз народу.
Подле него, возле ступенек крыльца и на самых ступеньках, располагалось несколько пьяных мужиков, которые сидели вкривь и вкось, иной даже лежал, но все
держались за
руки или обнимались; они
не обращали внимания на то, что через них шагали, наступали им на ноги или же попросту валились на них: дружеские объятия встречали того, кто спотыкался и падал; они горланили что было моченьки, во сколько хватало духу какую-то раздирательную, нескладную песню и так страшно раскрывали рты, что видны были
не только коренные зубы, но даже нёбо и маленький язычок, болтавшийся
в горле.
Емельян голый стоял по колена
в воде у самого берега,
держался одной
рукой за траву, чтобы
не упасть, а другою гладил себя по телу.
По ее милости он стал и одеваться опрятно, и
держаться прилично, и браниться бросил; стал уважать ученых и ученость, хотя, конечно, ни одной книги
в руки не брал, и всячески старался
не уронить себя: даже ходить стал тише и говорил расслабленным голосом, все больше о предметах возвышенных, что ему стоило трудов немалых.
— Нас, конечно, опрокинуло. Вот — мы оба
в кипящей воде,
в пене, которая ослепляет нас, волны бросают наши тела, бьют их о киль барки. Мы еще раньше привязали к банкам всё, что можно было привязать, у нас
в руках веревки, мы
не оторвемся от нашей барки, пока есть сила, но —
держаться на воде трудно. Несколько раз он или я были взброшены на киль и тотчас смыты с него. Самое главное тут
в том, что кружится голова, глохнешь и слепнешь — глаза и уши залиты водой, и очень много глотаешь ее.
И ожил! Вынул ее. Сжал
в руках и чувствую, что
держусь за что-то прочное, — и о проволоках забыл! Забыл о своей боязни, открыл, с величайшим наслаждением понюхал — и все время играл этой табакеркой, думая только, как бы
не уронить ее, до тех пор пока опять
не запрыгали колеса по земле и я
не стал на твердую землю...
И девушка бросилась из комнаты, оставив за собой
в воздухе шелест шелкового платья и изумленного Фому, — он
не успел даже спросить ее — где отец? Яков Тарасович был дома. Он, парадно одетый,
в длинном сюртуке, с медалями на груди, стоял
в дверях, раскинув
руки и
держась ими за косяки. Его зеленые глазки щупали Фому; почувствовав их взгляд, он поднял голову и встретился с ними.
В тот раз, при покушении на
руку твердой и самостоятельной княгини, граф
не мог иметь никаких пособников: там он должен был действовать сам, но теперь он
держался иной, более безопасной тактики.
В передней мы натолкнулись на мужика
в разорванной красной рубахе; одной
рукой он
держался за стену, стараясь сохранить равновесие. По красному лицу и блуждающему взгляду мутных глаз можно было принять этого мужика за труднобольного, если бы от него
не отдавало на целую версту специфическим ароматом перегорелой водки.
— Кто и говорит, батюшка! Чуждаться и носить на
руках — два дела разные. Чтоб нам
не держаться русской пословицы: как аукнется, так и откликнется!.. Как нас
в чужих землях принимают, так и нам бы чужеземцев принимать!.. Ну, да что об этом говорить… Скажите-ка лучше, батюшка, точно ли правда, что Бонапартий сбирается на нас войною?
Однажды я вышел из кафе, когда
не было еще семи часов, — я ожидал приятеля, чтобы идти вместе
в театр, но он
не явился, прислав подозрительную записку, — известно, какого рода, — а один я
не любил посещать театр. Итак, это дело расстроилось. Я спустился к нижней аллее и прошел ее всю, а когда хотел повернуть к городу, навстречу мне попался старик
в летнем пальто, котелке, с тросточкой, видимо, вышедший погулять, так как за его свободную
руку держалась девочка лет пяти.
В ответ грянула тяжелая железная цепь и послышался стон. Арефа понял все и ощупью пошел на этот стон.
В самом углу к стене был прикован на цепь какой-то мужик. Он лежал на гнилой соломе и
не мог подняться. Он и говорил плохо. Присел около него Арефа, ощупал больного и только покачал головой:
в чем душа
держится. Левая
рука вывернута
в плече, правая нога плеть плетью, а спина, как решето.
—
Не могу!
не могу, — говорила Настя, ударяя себя одною
рукою в грудь, а другою крепко
держалась за полу смотрительского пальто. — Только дайте мне показать его отцу. Хоть мертвенького показать, — захлебываясь рыданиями, просила Настя.