Неточные совпадения
— Я
не могу слышать равнодушно, когда нападают на женщин, — продолжала Евдоксия. — Это ужасно, ужасно. Вместо того чтобы нападать на них, прочтите лучше книгу Мишле «De l’amour». [
О любви (фр.).] Это
чудо! Господа, будемте
говорить о любви, — прибавила Евдоксия, томно уронив руку на смятую подушку дивана.
«Я понял бы ваши слезы, если б это были слезы зависти, — сказал я, — если б вам было жаль, что на мою, а
не на вашу долю выпадает быть там, где из нас почти никто
не бывает, видеть
чудеса,
о которых здесь и мечтать трудно, что мне открывается вся великая книга, из которой едва кое-кому удается прочесть первую страницу…» Я
говорил ей хорошим слогом.
То, что я скажу, по внешности покажется парадоксальным, но по существу неопровержимо: наука и религия
говорят одно и то же
о чуде, согласны в том, что в пределах порядка природы
чудо невозможно и
чуда никогда
не было.
Сад, впрочем, был хотя довольно велик, но
не красив: кое-где ягодные кусты смородины, крыжовника и барбариса, десятка два-три тощих яблонь, круглые цветники с ноготками, шафранами и астрами, и ни одного большого дерева, никакой тени; но и этот сад доставлял нам удовольствие, особенно моей сестрице, которая
не знала ни гор, ни полей, ни лесов; я же изъездил, как
говорили, более пятисот верст: несмотря на мое болезненное состояние, величие красот божьего мира незаметно ложилось на детскую душу и жило без моего ведома в моем воображении; я
не мог удовольствоваться нашим бедным городским садом и беспрестанно рассказывал моей сестре, как человек бывалый,
о разных
чудесах, мною виденных; она слушала с любопытством, устремив на меня полные напряженного внимания свои прекрасные глазки, в которых в то же время ясно выражалось: «Братец, я ничего
не понимаю».
— Я уже
не говорю о том, можно сказать, восторге, который я чувствую, видя вас обеих у меня и еще вечером, — запела Марья Александровна, оправившись от первого изумления, — но скажите, пожалуйста, какое же
чудо зазвало вас сегодня ко мне, когда я уже совсем отчаялась иметь эту честь?
За обедом он скоро развязался, присовокупил кое к чему замечания и съел почти один довольно старого поросенка; но, однако же,
о своем событии в церкви он
не решался
говорить по какому-то безотчетному для него самого чувству и на вопросы любопытных отвечал: «Да, были всякие
чудеса».
Смерть неизбежна для всего рожденного так же, как и рождение неизбежно для всего смертного. Поэтому
не должно сетовать на то, что неизбежно. Прежнее состояние существ неизвестно, среднее состояние очевидно, будущее состояние
не может быть познано, —
о чем же заботиться и беспокоиться? Некоторые люди смотрят на душу, как на
чудо, а другие
говорят и слушают про нее с удивлением, но никто ничего
не знает про нее.
«Это
чудо есть единое, которое есть
не существующее (μη öv), чтобы
не получить определения от другого, ибо для него поистине
не существует соответствующего имени; если же нужно его наименовать, обычно именуется Единым… оно трудно познаваемо, оно познается преимущественно чрез порождаемую им сущность (ουσία); ум ведет к сущности, и его природа такова, что она есть источник наилучшего и сила, породившая сущее, но пребывающая в себе и
не уменьшающаяся и
не сущая в происходящем от нее; по отношению к таковому мы по необходимости называем его единым, чтобы обозначить для себя неделимую его природу и желая привести к единству (ένοΰν) душу, но употребляем выражение: «единое и неделимое»
не так, как мы
говорим о символе и единице, ибо единица в этом смысле есть начало количества (ποσού άρχαί), какового
не существовало бы, если бы вперед
не существовала сущность и то, что предшествует сущности.
Мария слегка нездорова, и я почти
не вижу ее. Про ее нездоровье мне доложил Магнус — и солгал: он почему-то
не хочет, чтобы я виделся с нею. Чего он боится? И опять у него, в мое отсутствие, был кардинал X.
О «
чуде» мне ничего
не говорят.
— Никто
о чудесах и
не говорит, — устало произнес Сергей Андреевич. — Но дело это, во всяком случае, хорошее, и к нему непозволительно относиться так свысока, как вы делаете.
— Я
не очень, а ты б послушала, какого мнения
о ней наш старший брат Лука! Он
говорит, что «провел с ней самое счастливейшее лето в своей жизни». А ведь ему скоро пойдет восьмой десяток. И в самом деле, каких она там у него в прошлом году
чудес наделала! Мужик у него есть Симка, медведей все обходил. Человек сорока восьми лет, и ишиасом заболел. Распотел и посидел на промерзлом камне — вот и ишиас… болезнь седалищного нерва… Понимаете, приходится в каком месте?
— Я всё про барыньку думаю, про вдовушку, — сказал он. — Этакая роскошь! Жизнь бы отдал! Глаза, плечи, ножки в лиловых чулочках… огонь баба! Баба — ой-ой! Это сейчас видно! И этакая красота принадлежит чёрт знает кому — правоведу, прокурору! Этому жилистому дуралею, похожему на англичанина!
Не выношу, брат, этих правоведов! Когда ты с ней
о предчувствиях
говорил, он лопался от ревности! Что
говорить, шикарная женщина! Замечательно шикарная!
Чудо природы!
В начале июля в Москве распространялись всё более и более тревожные слухи
о ходе войны:
говорили о воззвании государя к народу,
о приезде самого государя из армии в Москву. И так как до 11-го июля манифест и воззвание
не были получены, то
о них и
о положении России ходили преувеличенные слухи.
Говорили, что государь уезжает потому, что армия в опасности,
говорили, что Смоленск сдан, что у Наполеона миллион войска и что только
чудо может спасти Россию.
Присутствие Наташи, женщины, барыни верхом, довело любопытство дворовых дядюшки до тех пределов, что многие,
не стесняясь ее присутствием, подходили к ней, заглядывали ей в глаза и при ней делали
о ней свои замечания, как
о показываемом
чуде, которое
не человек, и
не может слышать и понимать, что́
говорят о нем.