Неточные совпадения
Вулич молча
вышел в спальню майора; мы
за ним последовали. Он подошел к
стене, на которой висело оружие, и наудачу снял с гвоздя один из разнокалиберных пистолетов; мы еще его
не понимали; но когда он взвел курок и насыпал на полку пороха, то многие, невольно вскрикнув, схватили его
за руки.
Когда, взявшись обеими руками
за белые руки, медленно двигался он с ними в хороводе или же
выходил на них
стеной, в ряду других парней и погасал горячо рдеющий вечер, и тихо померкала вокруг окольность, и далече
за рекой отдавался верный отголосок неизменно грустного напева, —
не знал он и сам тогда, что с ним делалось.
— Нет! — говорил он на следующий день Аркадию, — уеду отсюда завтра. Скучно; работать хочется, а здесь нельзя. Отправлюсь опять к вам в деревню; я же там все свои препараты оставил. У вас, по крайней мере, запереться можно. А то здесь отец мне твердит: «Мой кабинет к твоим услугам — никто тебе мешать
не будет»; а сам от меня ни на шаг. Да и совестно как-то от него запираться. Ну и мать тоже. Я слышу, как она вздыхает
за стеной, а
выйдешь к ней — и сказать ей нечего.
Марина
вышла не очень эффектно: сначала на
стене,
за стулом, мелькнула ее рука, отбрасывая черный занавес, потом явилась вся фигура, но — боком; прическа ее зацепилась
за что-то, и она так резко дернула рукою материю, что сорвала ее, открыв угол двери. Затем, шагнув вперед, она поклонилась, сказав...
Для меня деревня была временем воскресения, я страстно любил деревенскую жизнь. Леса, поля и воля вольная — все это мне было так ново, выросшему в хлопках,
за каменными
стенами,
не смея
выйти ни под каким предлогом
за ворота без спроса и без сопровождения лакея…
— У нас, евреев, это делается очень часто… Ну, и опять нужно знать,
за кого она
выйдет. А! Ее нельзя-таки отдать
за первого встречного… А такого жениха тоже на улице каждый день
не подымешь. Когда его дед, хасид такой-то, приезжает в какой-нибудь город, то около дома нельзя пройти… Приставляют даже лестницы, лезут в окна, несут больных, народ облепляет
стены, чисто как мухи. Забираются на крыши… А внук… Ха! Он теперь уже великий ученый, а ему еще только пятнадцать лет…
Сейчас же улегшись и отвернувшись к
стене, чтобы только
не видеть своего сотоварища, он решился, когда поулягутся немного в доме, идти и отыскать Клеопатру Петровну; и действительно, через какие-нибудь полчаса он встал и,
не стесняясь тем, что доктор явно
не спал, надел на себя халат и
вышел из кабинета; но куда было идти, — он решительно
не знал, а потому направился, на всякий случай, в коридор, в котором была совершенная темнота, и только было сделал несколько шагов, как
за что-то запнулся, ударился ногой во что-то мягкое, и вслед
за тем раздался крик...
— Когда был я мальчишкой лет десяти, то захотелось мне поймать солнце стаканом. Вот взял я стакан, подкрался и — хлоп по
стене! Руку разрезал себе, побили меня
за это. А как побили, я
вышел на двор, увидал солнце в луже и давай топтать его ногами. Обрызгался весь грязью — меня еще побили… Что мне делать? Так я давай кричать солнцу: «А мне
не больно, рыжий черт,
не больно!» И все язык ему показывал. Это — утешало.
Петра Михайлыча знали
не только в городе и уезде, но, я думаю, и в половине губернии: каждый день, часов в семь утра, он
выходил из дома
за припасами на рынок и имел, при этом случае, привычку поговорить со встречным и поперечным. Проходя, например, мимо полуразвалившегося домишка соседки-мещанки, в котором из волокового окна [Волоковое окно — маленькое задвижное оконце, прорубавшееся в избах старинной постройки в боковых
стенах.] выглядывала голова хозяйки, повязанная платком, он говорил...
— Значит, — начала она припирать его к
стене, — вы готовы жениться на девушке некрасивой, у которой есть обожатель и у которой будет скоро залог любви к тому, и это еще когда Людмила соблаговолит
за вас
выйти, — а она вовсе
не думает того, — и согласитесь, Аггей Никитич, что после всего этого вы смешны вашими воздыханиями и мечтаниями!
Двери отворились, и незнакомый вошел в избу. Купец с земским прижались к
стене, хозяин и хозяйка встретили его низкими поклонами; а стрелец, отступив два шага назад, взялся
за саблю. Незнакомый,
не замечая ничего, несколько раз перекрестился, молча подостлал под голову свою шубу и расположился на скамье, у передних окон. Все приезжие, кроме Кирши и Алексея,
вышли один
за другим из избы.
Наскучив бродить вдоль этих бесконечно-длинных зал, Буланин
вышел на плац — большую квадратную лужайку, окруженную с двух сторон валом, а с двух других — сплошной
стеной желтой акации. На плацу старички играли в лапту, другие ходили обнявшись, третьи с вала бросали камни в зеленый от тины пруд, лежавший глаголем шагах в пятидесяти
за линией валов; к пруду гимназистам ходить
не позволялось, и чтобы следить
за этим — на валу во время прогулки торчал дежурный дядька.
Четыре часа после этого Коротков прислушивался,
не выходя из своей комнаты, в том расчете, чтобы новый заведующий, если вздумает обходить помещение, непременно застал его погруженным в работу. Но никаких звуков из страшного кабинета
не доносилось. Раз только долетел смутный чугунный голос, как будто угрожающий кого-то уволить, но кого именно Коротков
не расслышал, хоть и припадал ухом к замочной скважине. В три с половиной часа пополудни
за стеной канцелярии раздался голос Пантелеймона...
За дверями, которые
выходили в сени, слышался шорох… кто-то тихо переступал с ноги на ногу и водил по
стене руками… Очевидно, этот злодей искал, но никак
не мог найти двери…
Поликей между тем пошел
не за верховою девушкой к барыне, а совсем в другое место. В сенях подле
стены была прямая лестница, ведущая на чердак. Поликей,
выйдя в сени, оглянулся и,
не видя никого, нагнувшись, почти бегом, ловко и скоро взбежал по этой лестнице.
Я
вышел на площадку, искал и звал его, прибавляя на всякий случай, что дело сделано и что я скоро еду
за человеком в лесу… Но ответа
не было, в окнах встревоженного станка гасли огни, ветер тянул по-прежнему; по временам трещали
стены станочных мазанок и издалека доносился стонущий звук лопающегося льда…
И Лиза засела между четырьмя
стенами. Она
не позволяла себе
выходить ни на двор, ни на террасу. Ей можно было видеть небо только из-за оконной занавески… К ее несчастью, папаша Ивана Петровича всё время был под открытым небом и спал даже на террасе. Обыкновенно отец Петр, маленький попик, в коричневой рясе и в цилиндре с поднятыми краями, медленно разгуливал вокруг дач и с любопытством поглядывал сквозь свои дедовские очки на «неведомые земли».
Он имел от роду лет тридцать пять, происходил откуда-то из мещан; провел всю свою жизнь в занятиях церковною живописью, был очень умен и наблюдателен; любил кутнуть и считал себя знатоком церковного пения, постоянно распевал разные херувимские и концерты, но пел их
не сплошь, а только одни басовые партии, отчего, если его слушать из-за
стены,
выходило похоже на пение сумасшедшего.
Но о. Александр, человек смешливый и веселый,
не засмеялся, а стал еще серьезнее и перекрестил Климова. Ночью раз
за разом бесшумно входили и
выходили две тени. То были тетка и сестра. Тень сестры становилась на колени и молилась: она кланялась образу, кланялась на
стене и ее серая тень, так что богу молились две тени. Всё время пахло жареным мясом и трубкой чухонца, но раз Климов почувствовал резкий запах ладана. Он задвигался от тошноты и стал кричать...
Карнеев молча прошел в переднюю, надел шубу и
вышел на улицу. Он был ошеломлен обрушившимся над ним несчастием и шел сам
не зная куда. На дворе была метель. Резкий ветер дул ему прямо в лицо, глаза залепляло снегом, а он все шел без цели, без размышления. Вдруг он очутился у ворот, над которыми висела икона и перед ней горела лампада. Он поднял глаза. Перед им были высокие каменные
стены, из-за которых возвышались куполы храма.
Затихшие было толки о «новой послушнице» возникли снова с большею силою. Говорили, впрочем, о роковом гостинце с еще большей осторожностью и
за стены монастыря весть эта
не выходила, так как монахини при одном имени полицейского или подьячего трепетали всем телом и лучше решались, как это ни было для них трудно, воздержаться от болтовни со знакомыми богомолками о роковой монастырской новости, нежели рисковать очутиться в губернской канцелярии или сыскном приказе.