Неточные совпадения
— Далее: дело по иску родственников купца Потапова, осужденного на поселение за принадлежность к секте хлыстов. Имущество осужденного конфисковано частично в пользу казны. Право на него моей почтенной доверительницы недостаточно обосновано, но она обещала представить еще один
документ. Здесь, мне кажется, доверительница заинтересована
не имущественно, а, так сказать, гуманитарно, и, если
не ошибаюсь, цель ее — добиться пересмотра дела. Впрочем, вы сами
увидите…
— Два месяца назад я здесь стоял за портьерой… вы знаете… а вы говорили с Татьяной Павловной про письмо. Я выскочил и, вне себя, проговорился. Вы тотчас поняли, что я что-то знаю… вы
не могли
не понять… вы искали важный
документ и опасались за него… Подождите, Катерина Николавна, удерживайтесь еще говорить. Объявляю вам, что ваши подозрения были основательны: этот
документ существует… то есть был… я его
видел; это — ваше письмо к Андроникову, так ли?
—
Видите, — указал я на него Анне Андреевне, — слышите, что он говорит: теперь уж во всяком случае никакой «
документ» вам
не поможет.
Я сохранил ясное воспоминание лишь о том, что когда рассказывал ему о «
документе», то никак
не мог понятливо выразиться и толком связать рассказ, и по лицу его слишком
видел, что он никак
не может понять меня, но что ему очень бы хотелось понять, так что даже он рискнул остановить меня вопросом, что было опасно, потому что я тотчас, чуть перебивали меня, сам перебивал тему и забывал, о чем говорил.
Во-вторых, для убедительности, послать в письме всю копию с ее «
документа», так чтобы она могла прямо
видеть, что ее
не обманывают.
И почему бы, например, вам, чтоб избавить себя от стольких мук, почти целого месяца,
не пойти и
не отдать эти полторы тысячи той особе, которая вам их доверила, и, уже объяснившись с нею, почему бы вам, ввиду вашего тогдашнего положения, столь ужасного, как вы его рисуете,
не испробовать комбинацию, столь естественно представляющуюся уму, то есть после благородного признания ей в ваших ошибках, почему бы вам у ней же и
не попросить потребную на ваши расходы сумму, в которой она, при великодушном сердце своем и
видя ваше расстройство, уж конечно бы вам
не отказала, особенно если бы под
документ, или, наконец, хотя бы под такое же обеспечение, которое вы предлагали купцу Самсонову и госпоже Хохлаковой?
—
Видишь, — сказал Парфений, вставая и потягиваясь, — прыткий какой, тебе все еще мало Перми-то,
не укатали крутые горы. Что, я разве говорю, что запрещаю? Венчайся себе, пожалуй, противузаконного ничего нет; но лучше бы было семейно да кротко. Пришлите-ка ко мне вашего попа, уломаю его как-нибудь; ну, только одно помните: без
документов со стороны невесты и
не пробуйте. Так «ни тюрьма, ни ссылка» — ишь какие нынче, подумаешь, люди стали! Ну, господь с вами, в добрый час, а с княгиней-то вы меня поссорите.
Старики уверяли, что у них есть «верная бумага», где все показано, но Петр Елисеич так и
не мог добиться
увидеть этот таинственный
документ.
— «Позвольте-с! ну, предположим! ну, допустим, что подпись настоящая; но разве вы
не видите, что она сделана в бессознательном положении и что ваш
документ во всяком случае безденежный?» — «Опять-таки
не смею спорить с вами, но позволю себе заметить, что все это требует доказательств и сопряжено с некоторым риском…» Затем мы пожимаем друг другу руки и расстаемся, как джентльмены.
Сосипатра. Продают… Это вот как делается: есть особые специалисты-ростовщики, у которых наша беспутная молодежь занимает деньги за огромные проценты в ожидании наследства или выгодной женитьбы. Эти специалисты зорко следят за молодыми людьми и когда
видят, что чьи-нибудь фонды начинают падать, то уж
не довольствуются простыми векселями, а заставляют их давать подложные
документы, то есть делать фальшивые бланки или поручительства от своих родных.
Я закрыл книгу и поплелся спать. Я, юбиляр двадцати четырех лет, лежал в постели и, засыпая, думал о том, что мой опыт теперь громаден. Чего мне бояться? Ничего. Я таскал горох из ушей мальчишек, я резал, резал, резал… Рука моя мужественна,
не дрожит. Я
видел всякие каверзы и научился понимать такие бабьи речи, которых никто
не поймет. Я в них разбираюсь, как Шерлок Холмс в таинственных
документах… Сон все ближе…
В приведенном выше письме Трифона Панкратьича мы уже
видели, что жестоким помещиком является человек старого временя, с отсталыми понятиями, жалующийся на то, что невежество и грубость уже отжили свой век в царствование Екатерины. Такой же точно господин является в «Трутне» (1769 года, стр. 202–208, 233–240), в «отписках» крестьян своему барину и в копии с его господского «указа». Эти
документы так хорошо написаны, что иногда думается:
не подлинные ли это? Вот выписка из крестьянской отписки...
Неизвестный. А то руки,
видишь ты, у него
не поднимутся! Ох вы, горечь! Я и
не таких, как ты, покупал. Любо с вами дело делать. Вашему брату ничего заветного нет, все продаст! Ведь ты, знаешь ли, ты мне за три тысячи полтораста тысяч продал! Теперь с нас по этому
документу немного взыщут. А пойдет следствие о подлоге, так опять-таки нам выгода та, что дело затянется, в Сибирь-то пойдешь все-таки ты, а
не мы. Ты хоть уж покути на эти деньги-то, чтоб
не даром отвечать. (Хочет уйти.)
Теперь вы
видите, что у меня нет никаких
документов, доложите обо всем этом всемилостивейшей государыне, да продлит милости свои на меня, старца,
не желающего никаких земных почестей.
Да, эта вонючая сукровичная влага, которою была пропитана рыхлая обертка поданных им мне бумаг и которою смердели все эти «
документы», была
не что иное, как кровавый пот, который я в этот единственный раз в моей жизни
видел своими глазами на человеке.