Неточные совпадения
Анна Андреевна. У тебя
вечно какой-то сквозной ветер разгуливает в голове; ты берешь пример с дочерей Ляпкина-Тяпкина. Что тебе глядеть на них?
не нужно тебе глядеть на них. Тебе есть примеры другие — перед тобою мать твоя. Вот каким примерам ты должна следовать.
Глеб — он жаден был — соблазняется:
Завещание сожигается!
На десятки лет, до недавних дней
Восемь тысяч душ закрепил злодей,
С родом, с племенем; что народу-то!
Что народу-то! с камнем в воду-то!
Все прощает Бог, а Иудин грех
Не прощается.
Ой мужик! мужик! ты грешнее всех,
И за то тебе
вечно маяться!
И впрямь страшенный грех!»
— И впрямь: нам
вечно маяться,
Ох-ох!.. — сказал сам староста,
Опять убитый, в лучшее
Не верующий Влас.
— Оно в самом деле. За что мы едим, пьем, охотимся, ничего
не делаем, а он
вечно,
вечно в труде? — сказал Васенька Весловский, очевидно в первый раз в жизни ясно подумав об этом и потому вполне искренно.
Не раз говорила она себе эти последние дни и сейчас только, что Вронский для нее один из сотен
вечно одних и тех же, повсюду встречаемых молодых людей, что она никогда
не позволит себе и думать о нем; но теперь, в первое мгновенье встречи с ним, ее охватило чувство радостной гордости.
То, что я,
не имея ни минуты покоя, то беременная, то кормящая,
вечно сердитая, ворчливая, сама измученная и других мучающая, противная мужу, проживу свою жизнь, и вырастут несчастные, дурно воспитанные и нищие дети.
― Удивительно! ― говорил густой бас Песцова. ― Здравствуйте, Константин Дмитрич. В особенности образно и скульптурно, так сказать, и богато красками то место, где вы чувствуете приближение Корделии, где женщина, das ewig Weibliche, [
вечно женственное,] вступает в борьбу с роком.
Не правда ли?
—
Не радуйся, однако. Я как-то вступил с нею в разговор у колодца, случайно; третье слово ее было: «Кто этот господин, у которого такой неприятный тяжелый взгляд? он был с вами, тогда…» Она покраснела и
не хотела назвать дня, вспомнив свою милую выходку. «Вам
не нужно сказывать дня, — отвечал я ей, — он
вечно будет мне памятен…» Мой друг, Печорин! я тебя
не поздравляю; ты у нее на дурном замечании… А, право, жаль! потому что Мери очень мила!..
Наружность поручика Вулича отвечала вполне его характеру. Высокий рост и смуглый цвет лица, черные волосы, черные проницательные глаза, большой, но правильный нос, принадлежность его нации, печальная и холодная улыбка,
вечно блуждавшая на губах его, — все это будто согласовалось для того, чтоб придать ему вид существа особенного,
не способного делиться мыслями и страстями с теми, которых судьба дала ему в товарищи.
Андрей Иванович Тентетников
не мог бы никак рассказать, как это случилось, что с первого же дни он стал с ней так, как бы знаком был
вечно.
Но при всем том трудна была его дорога; он попал под начальство уже престарелому повытчику, [Повытчик — начальник отдела («выть» — отдел).] который был образ какой-то каменной бесчувственности и непотрясаемости:
вечно тот же, неприступный, никогда в жизни
не явивший на лице своем усмешки,
не приветствовавший ни разу никого даже запросом о здоровье.
Нужно разве, чтобы они
вечно были перед глазами Чичикова и чтоб он держал их в ежовых рукавицах, гонял бы их за всякий вздор, да и
не то чтобы полагаясь на другого, а чтобы сам таки лично, где следует, дал бы и зуботычину и подзатыльника».
В доме его чего-нибудь
вечно недоставало: в гостиной стояла прекрасная мебель, обтянутая щегольской шелковой материей, которая, верно, стоила весьма недешево; но на два кресла ее недостало, и кресла стояли обтянуты просто рогожею; впрочем, хозяин в продолжение нескольких лет всякий раз предостерегал своего гостя словами: «
Не садитесь на эти кресла, они еще
не готовы».
Ему нравилось
не то, о чем читал он, но больше самое чтение, или, лучше сказать, процесс самого чтения, что вот-де из букв
вечно выходит какое-нибудь слово, которое иной раз черт знает что и значит.
Маленькая горенка с маленькими окнами,
не отворявшимися ни в зиму, ни в лето, отец, больной человек, в длинном сюртуке на мерлушках и в вязаных хлопанцах, надетых на босую ногу, беспрестанно вздыхавший, ходя по комнате, и плевавший в стоявшую в углу песочницу, вечное сиденье на лавке, с пером в руках, чернилами на пальцах и даже на губах, вечная пропись перед глазами: «
не лги, послушествуй старшим и носи добродетель в сердце»; вечный шарк и шлепанье по комнате хлопанцев, знакомый, но всегда суровый голос: «опять задурил!», отзывавшийся в то время, когда ребенок, наскуча однообразием труда, приделывал к букве какую-нибудь кавыку или хвост; и
вечно знакомое, всегда неприятное чувство, когда вслед за сими словами краюшка уха его скручивалась очень больно ногтями длинных протянувшихся сзади пальцев: вот бедная картина первоначального его детства, о котором едва сохранил он бледную память.
Но уж темнеет вечер синий,
Пора нам в оперу скорей:
Там упоительный Россини,
Европы баловень — Орфей.
Не внемля критике суровой,
Он
вечно тот же,
вечно новый,
Он звуки льет — они кипят,
Они текут, они горят,
Как поцелуи молодые,
Все в неге, в пламени любви,
Как зашипевшего аи
Струя и брызги золотые…
Но, господа, позволено ль
С вином равнять do-re-mi-sol?
— Eh, ma bonne amie, [Э, мой добрый друг (фр.).] — сказал князь с упреком, — я вижу, вы нисколько
не стали благоразумнее —
вечно сокрушаетесь и плачете о воображаемом горе. Ну, как вам
не совестно? Я его давно знаю, и знаю за внимательного, доброго и прекрасного мужа и главное — за благороднейшего человека, un parfait honnête homme. [вполне порядочного человека (фр.).]
Но много пройдет через город всякого войска, и
вечно не будет между ними одного, милейшего всех.
Девочка говорила
не умолкая; кое-как можно было угадать из всех этих рассказов, что это нелюбимый ребенок, которого мать, какая-нибудь
вечно пьяная кухарка, вероятно из здешней же гостиницы, заколотила и запугала; что девочка разбила мамашину чашку и что до того испугалась, что сбежала еще с вечера; долго, вероятно, скрывалась где-нибудь на дворе, под дождем, наконец пробралась сюда, спряталась за шкафом и просидела здесь в углу всю ночь, плача, дрожа от сырости, от темноты и от страха, что ее теперь больно за все это прибьют.
Ну, однако ж, что может быть между ними общего? Даже и злодейство
не могло бы быть у них одинаково. Этот человек очень к тому же был неприятен, очевидно, чрезвычайно развратен, непременно хитер и обманчив, может быть, очень зол. Про него ходят такие рассказы. Правда, он хлопотал за детей Катерины Ивановны; но кто знает, для чего и что это означает? У этого человека
вечно какие-то намерения и проекты.
— Упокой, господи, ее душу! — воскликнула Пульхерия Александровна, —
вечно,
вечно за нее бога буду молить! Ну что бы с нами было теперь, Дуня, без этих трех тысяч! Господи, точно с неба упали! Ах, Родя, ведь у нас утром всего три целковых за душой оставалось, и мы с Дунечкой только и рассчитывали, как бы часы где-нибудь поскорей заложить, чтобы
не брать только у этого, пока сам
не догадается.
— Ну так что ж, ну и на разврат! Дался им разврат. Да люблю, по крайней мере, прямой вопрос. В этом разврате по крайней мере, есть нечто постоянное, основанное даже на природе и
не подверженное фантазии, нечто всегдашним разожженным угольком в крови пребывающее,
вечно поджигающее, которое и долго еще, и с летами, может быть,
не так скоро зальешь. Согласитесь сами, разве
не занятие в своем роде?
Вожеватов. Набегали двое: старик какой-то с подагрой да разбогатевший управляющий какого-то князя,
вечно пьяный. Уж Ларисе и
не до них, а любезничать надо было: маменька приказывает.
Да ты должен, старый хрыч,
вечно бога молить за меня да за моих ребят за то, что ты и с барином-то своим
не висите здесь вместе с моими ослушниками…
Вот что он скажет! Это значит идти вперед… И так всю жизнь! Прощай, поэтический идеал жизни! Это какая-то кузница,
не жизнь; тут
вечно пламя, трескотня, жар, шум… когда же пожить?
Не лучше ли остаться?
Если дети
не затворят дверь за собой, он видит голую шею и мелькающие,
вечно движущиеся локти и спину хозяйки.
Как там отец его, дед, дети, внучата и гости сидели или лежали в ленивом покое, зная, что есть в доме
вечно ходящее около них и промышляющее око и непокладные руки, которые обошьют их, накормят, напоят, оденут и обуют и спать положат, а при смерти закроют им глаза, так и тут Обломов, сидя и
не трогаясь с дивана, видел, что движется что-то живое и проворное в его пользу и что
не взойдет завтра солнце, застелют небо вихри, понесется бурный ветр из концов в концы вселенной, а суп и жаркое явятся у него на столе, а белье его будет чисто и свежо, а паутина снята со стены, и он
не узнает, как это сделается,
не даст себе труда подумать, чего ему хочется, а оно будет угадано и принесено ему под нос,
не с ленью,
не с грубостью,
не грязными руками Захара, а с бодрым и кротким взглядом, с улыбкой глубокой преданности, чистыми, белыми руками и с голыми локтями.
Она положила их на два стула, а Обломов вскочил и предложил ей самой третий, но она
не села; это было
не в ее привычках: она
вечно на ногах,
вечно в заботе и в движении.
Его
не пугала, например, трещина потолка в его спальне: он к ней привык;
не приходило ему тоже в голову, что
вечно спертый воздух в комнате и постоянное сиденье взаперти чуть ли
не губительнее для здоровья, нежели ночная сырость; что переполнять ежедневно желудок есть своего рода постепенное самоубийство; но он к этому привык и
не пугался.
И Анисья, в свою очередь, поглядев однажды только, как Агафья Матвеевна царствует в кухне, как соколиными очами, без бровей, видит каждое неловкое движение неповоротливой Акулины; как гремит приказаниями вынуть, поставить, подогреть, посолить, как на рынке одним взглядом и много-много прикосновением пальца безошибочно решает, сколько курице месяцев от роду, давно ли уснула рыба, когда сорвана с гряд петрушка или салат, — она с удивлением и почтительною боязнью возвела на нее глаза и решила, что она, Анисья, миновала свое назначение, что поприще ее —
не кухня Обломова, где торопливость ее,
вечно бьющаяся, нервическая лихорадочность движений устремлена только на то, чтоб подхватить на лету уроненную Захаром тарелку или стакан, и где опытность ее и тонкость соображений подавляются мрачною завистью и грубым высокомерием мужа.
Часто погружались они в безмолвное удивление перед
вечно новой и блещущей красотой природы. Их чуткие души
не могли привыкнуть к этой красоте: земля, небо, море — все будило их чувство, и они молча сидели рядом, глядели одними глазами и одной душой на этот творческий блеск и без слов понимали друг друга.
Редко где встретишь теперь небритых, нечесаных ученых, с неподвижным и
вечно задумчивым взглядом, с одною, вертящеюся около науки речью, с односторонним, ушедшим в науку умом, иногда и здравым смыслом, неловких, стыдливых, убегающих женщин, глубокомысленных, с забавною рассеянностью и с умилительной младенческой простотой, — этих мучеников, рыцарей и жертв науки. И педант науки — теперь стал анахронизмом, потому что ею
не удивишь никого.
— Останьтесь, останьтесь! — пристала и Марфенька, вцепившись ему в плечо. Вера ничего
не говорила, зная, что он
не останется, и думала только,
не без грусти, узнав его характер, о том, куда он теперь денется и куда денет свои досуги, «таланты», которые
вечно будет только чувствовать в себе и
не сумеет ни угадать своего собственного таланта, ни остановиться на нем и приспособить его к делу.
Василиса, напротив, была чопорная, важная,
вечно шепчущая и одна во всей дворне только опрятная женщина. Она с ранней юности поступила на службу к барыне в качестве горничной,
не расставалась с ней, знает всю ее жизнь и теперь живет у нее как экономка и доверенная женщина.
Он-то и посвятил Райского, насколько поддалась его живая,
вечно, как море, волнующаяся натура, в тайны разумения древнего мира, но задержать его надолго, навсегда, как сам задержался на древней жизни,
не мог.
Глядя на него, еще на ребенка, непременно скажешь, что и ученые, по крайней мере такие, как эта порода, подобно поэтам, тоже — nascuntur. [рождаются (лат.).] Всегда, бывало, он с растрепанными волосами, с блуждающими где-то глазами,
вечно копающийся в книгах или в тетрадях, как будто у него
не было детства,
не было нерва — шалить, резвиться.
«Что сделалось с тобой, любезный Борис Павлович? — писал Аянов, — в какую всероссийскую щель заполз ты от нашего мокрого, но
вечно юного Петербурга, что от тебя два месяца нет ни строки? Уж
не женился ли ты там на какой-нибудь стерляди? Забрасывал сначала своими повестями, то есть письмами, а тут вдруг и пропал, так что я
не знаю,
не переехал ли ты из своей трущобы — Малиновки, в какую-нибудь трущобу — Смородиновку, и получишь ли мое письмо?
Жизнь красавицы этого мира или «тряпичного царства», как называл его Райский, — мелкий, пестрый,
вечно движущийся узор: визиты в своем кругу, театр, катанье, роскошные до безобразия завтраки и обеды до утра, и ночи, продолжающиеся до обеда. Забота одна — чтоб
не было остановок от пестроты.
Я буду воображать, что мы
вечно с тобой так жили и каждый вечер сходились,
не разлучаясь.
— Понимаю. Они совсем и
не грозят донести; они говорят только: «Мы, конечно,
не донесем, но, в случае если дело откроется, то…» вот что они говорят, и все; но я думаю, что этого довольно! Дело
не в том: что бы там ни вышло и хотя бы эти записки были у меня теперь же в кармане, но быть солидарным с этими мошенниками, быть их товарищем
вечно,
вечно! Лгать России, лгать детям, лгать Лизе, лгать своей совести!..
— Но теперь довольно, — обратился он к матушке, которая так вся и сияла (когда он обратился ко мне, она вся вздрогнула), — по крайней мере хоть первое время чтоб я
не видал рукоделий, для меня прошу. Ты, Аркадий, как юноша нашего времени, наверно, немножко социалист; ну, так поверишь ли, друг мой, что наиболее любящих праздность — это из трудящегося
вечно народа!
Это была злобная и курносая чухонка и, кажется, ненавидевшая свою хозяйку, Татьяну Павловну, а та, напротив, расстаться с ней
не могла по какому-то пристрастию, вроде как у старых дев к старым мокроносым моськам или
вечно спящим кошкам.
— Ничего я и
не говорю про мать, — резко вступился я, — знайте, мама, что я смотрю на Лизу как на вторую вас; вы сделали из нее такую же прелесть по доброте и характеру, какою, наверно, были вы сами, и есть теперь, до сих пор, и будете
вечно…
Я на родине ядовитых перцев, пряных кореньев, слонов, тигров, змей, в стране бритых и бородатых людей, из которых одни
не ведают шапок, другие носят кучу ткани на голове: одни
вечно гомозятся за работой, c молотом, с ломом, с иглой, с резцом; другие едва дают себе труд съесть горсть рису и переменить место в целый день; третьи, объявив вражду всякому порядку и труду, на легких проа отважно рыщут по морям и насильственно собирают дань с промышленных мореходцев.
Существо
вечно поющее, хохочущее и рассказывающее, никогда никого
не оскорбляющее и никем
не оскорбляемое.
Долго мы
не выйдем из магического круга этого голубого,
вечно сияющего лета.
Эта
вечно играющая и что-то будто говорящая на непонятном языке картина неба никогда
не надоест глазам.
Но чтобы иметь право на такую роскошь, как отдельная комната, Надежде Васильевне пришлось выдержать ту мелкую борьбу, какая
вечно кипит под родительскими кровлями: Марья Степановна и слышать ничего
не хотела ни о какой отдельной комнате, потому — для чего девке отдельная комната, какие у ней такие важные дела?..
«
Не может быть, чтобы Ивану Яковличу везло
вечно», — думал пьяный Привалов, как думали другие.
Здесь переплелись в один крепкий узел кровные интересы миллионов тружеников, а эта
вечно голодная стая хищников справляла свой безобразный шабаш,
не желая ничего знать, кроме своей наживы и барыша.