Неточные совпадения
— Я-то? Я —
в людей
верю.
Не вообще
в людей, а вот
в таких, как этот Кантонистов. Я, изредка, встречаю большевиков. Они, брат,
не шутят! Волнуются рабочие, есть уже стачки с лозунгами против
войны, на Дону — шахтеры дрались с полицией, мужичок устал воевать, дезертирство растет, — большевикам есть с кем разговаривать.
Тех, кто
верит в бесконечную духовную жизнь и
в ценности, превышающие все земные блага, ужасы
войны, физическая смерть
не так страшат.
Или вы думаете, что после взятия Бастилии, после террора, после
войны и голода, после короля-мещанина и мещанской республики я
поверю вам, что Ромео
не имел прав любить Джульетту за то, что старые дураки Монтекки и Капулетти длили вековую ссору и что я ни
в тридцать, ни
в сорок лет
не могу выбрать себе подруги без позволения отца, что изменившую женщину нужно казнить, позорить?
И Кавказ,
война, солдаты, офицеры, пьяный и добродушный храбрец майор Петров — все это казалось ему так хорошо, что он иногда
не верил себе, что он
не в Петербурге,
не в накуренных комнатах загибает углы и понтирует, ненавидя банкомета и чувствуя давящую боль
в голове, а здесь,
в этом чудном краю, среди молодцов-кавказцев.
Человек, верующий
в боговдохновенность Ветхого Завета и святость Давида, завещающего на смертном одре убийство старика, оскорбившего его и которого он сам
не мог убить, так как был связан клятвою (3-я Книга Царей, глава 2, стих 8), и тому подобные мерзости, которыми полон Ветхий Завет,
не может
верить в нравственный закон Христа; человек, верующий
в учение и проповеди церкви о совместимости с христианством казней,
войн,
не может уже
верить в братство всех людей.
Если римлянин, средневековый, наш русский человек, каким я помню его за 50 лет тому назад, был несомненно убежден
в том, что существующее насилие власти необходимо нужно для избавления его от зла, что подати, поборы, крепостное право, тюрьмы, плети, кнуты, каторги, казни, солдатство,
войны так и должны быть, — то ведь теперь редко уже найдешь человека, который бы
не только
верил, что все совершающиеся насилия избавляют кого-нибудь от какого-нибудь зла, но который
не видел бы ясно, что большинство тех насилий, которым он подлежит и
в которых отчасти принимает участие, суть сами по себе большое и бесполезное зло.
Он был мудрый Полководец; знал своих неприятелей и систему
войны образовал по их свойству; мало
верил слепому случаю и подчинял его вероятностям рассудка; казался отважным, но был только проницателен; соединял решительность с тихим и ясным действием ума;
не знал ни страха, ни запальчивости; берег себя
в сражениях единственно для победы; обожал славу, но мог бы снести и поражение, чтобы
в самом несчастии доказать свое искусство и величие; обязанный Гением Натуре, прибавил к ее дарам и силу Науки; чувствовал свою цену, но хвалил только других; отдавал справедливость подчиненным, но огорчился бы во глубине сердца, если бы кто-нибудь из них мог сравниться с ним талантами: судьба избавила его от сего неудовольствия.
Кто нас разлучит? разве за тобою
Идти вослед я всюду
не властна?
Я мальчиком оденусь. Верно буду
Тебе служить, дорогою,
в походе
Иль на
войне —
войны я
не боюсь —
Лишь видела б тебя. Нет, нет,
не верю.
Иль выведать мои ты мысли хочешь,
Или со мной пустую шутку шутишь.
Царств, гл. II, ст. 8), и т. п. мерзости, которыми полон ветхий завет,
не может
верить в нравственный закон Христа; человек, верующий
в учение и проповеди церкви о совместимости с христианством казней,
войн,
не может уже
верить в братство всех людей.
В это время
в Европе многие
не верили в его прочность, и поляки, как жившие
в Турции, так и бывшие членами генеральной конфедерации, энергически действовали для побуждения Порты произвести новый разрыв с Екатериной и начать новую
войну.
—
Не ты ли это, Карл? — звучит уже много тише голос австрийца. — Я так и знал, что ты вернешься, рано или поздно, товарищ… Так-то лучше,
поверь… Долг перед родиной должен был заставить тебя раскаяться
в таком поступке. Вот, получай, однако… Бросаю тебе канат… Ловишь? Поймал? Прекрасно?.. Спеши же… Да тише.
Не то проснутся наши и развязка наступит раньше, нежели ты этого ожидаешь, друг. [За дезертирство, т. е. бегство из рядов армии во время
войны, полагается смертная казнь.]
Елена Андреевна. Неблагополучно
в этом доме. Ваша мать ненавидит все, кроме своих брошюр и профессора; профессор раздражен, мне
не верит, вас боится; Соня злится на отца и
не говорит со мною; вы ненавидите мужа и открыто презираете свою мать; я нудная, тоже раздражена и сегодня раз двадцать принималась плакать. Одним словом,
война всех против всех. Спрашивается, какой смысл
в этой
войне, к чему она?
В нее
не верили, и во время
войны авторитет ее еще более пал.
От бывших на
войне с самого ее начала я
не раз впоследствии слышал, что наибольшей высоты всеобщее настроение достигло во время Ляоянского боя. Тогда у всех была вера
в победу, и все
верили,
не обманывая себя; тогда «рвались
в бой» даже те офицеры, которые через несколько месяцев толпами устремлялись
в госпитали при первых слухах о бое. Я этого подъема уже
не застал. При мне все время, из месяца
в месяц, настроение медленно и непрерывно падало. Люди хватались за первый намек, чтобы удержать остаток веры.
Несмотря на то, что дипломаты еще твердо
верили в возможность мира и усердно работали с этою целью, несмотря на то. что император Наполеон сам писал письмо императору Александру, называя его Monsieur mon frère [Государь брат мой] и искренно уверяя, что он
не желает
войны, и что всегда будет любить и уважать его — он ехал к армии и отдавал на каждой станции новые приказания, имевшие целью торопить движение армии от запада к востоку.
Завлечение Наполеона
в глубь страны произошло
не по чьему-нибудь плану (никто и
не верил в возможность этого), а произошло от сложнейшей игры интриг, целей, желаний людей — участников
войны,
не угадывавших того, что должно быть, и того, что было единственным спасением России.
— Несмотря на мое полное уважение к старому Кутузову, — продолжал он, — хороши мы были бы все, ожидая чего-то и тем давая ему случай уйти или обмануть нас, тогда как теперь он верно
в наших руках. Нет,
не надобно забывать Суворова и его правила:
не ставить себя
в положение атакованного, а атаковать самому.
Поверьте, на
войне энергия молодых людей часто вернее указывает путь, чем вся опытность старых кунктаторов.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность, и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он
не думал и
не спрашивал себя. Его это
не интересовало. На всё дело
войны он смотрел
не умом,
не рассуждением, а чем-то другим.
В душе его было глубокое,
не высказанное убеждение, что всё будет хорошо; но что этому
верить не надо, и тем более
не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
«Обожаемый друг души моей», писал он. «Ничто кроме чести
не могло бы удержать меня от возвращения
в деревню. Но теперь, перед открытием кампании, я бы счел себя бесчестным
не только перед всеми товарищами, но и перед самим собою, ежели бы я предпочел свое счастие своему долгу и любви к отечеству. Но — это последняя разлука.
Верь, что тотчас после
войны, ежели я буду жив и всё любим тобою, я брошу всё и прилечу к тебе, чтобы прижать тебя уже навсегда к моей пламенной груди».
Балашев, чувствуя необходимость возражать, сказал, что со стороны России дела
не представляются
в таком мрачном виде. Наполеон молчал, продолжая насмешливо глядеть на него и очевидно его
не слушая. Балашев сказал, что
в России ожидают от
войны всего хорошего. Наполеон снисходительно кивнул головой, как бы говоря: «Знаю, так говорить ваша обязанность, но вы сами
в это
не верите, вы убеждены мною».
Марцеллий был сотником
в троянском легионе.
Поверив в учение Христа и убедившись
в том, что
война — нехристианское дело, он
в виду всего легиона снял с себя военные доспехи, бросил их на землю и объявил, что, став христианином, он более служить
не может. Его послали
в тюрьму, но он и там говорил: «Нельзя христианину носить оружие». Его казнили.