Неточные совпадения
— Но как, Алексей, научи меня, как? — сказала она с грустною
насмешкой над безвыходностью своего положения. — Разве
есть выход из такого положения? Разве я
не жена своего мужа?
Но это
не только
была неправда, это
была жестокая
насмешка какой-то злой силы, злой, противной и такой, которой нельзя
было подчиняться.
Для него она
была единственным островом
не только доброго к нему расположения, но любви среди моря враждебности и
насмешки, которое окружало его.
В первый раз тогда поняв ясно, что для всякого человека и для него впереди ничего
не было, кроме страдания, смерти и вечного забвения, он решил, что так нельзя жить, что надо или объяснить свою жизнь так, чтобы она
не представлялась злой
насмешкой какого-то дьявола, или застрелиться.
С тех пор, хотя они
не были в разводе, они жили врозь, и когда муж встречался с женою, то всегда относился к ней с неизменною ядовитою
насмешкой, причину которой нельзя
было понять.
Правда, часто, разговаривая с мужиками и разъясняя им все выгоды предприятия, Левин чувствовал, что мужики слушают при этом только пение его голоса и знают твердо, что, что бы он ни говорил, они
не дадутся ему в обман. В особенности чувствовал он это, когда говорил с самым умным из мужиков, Резуновым, и заметил ту игру в глазах Резунова, которая ясно показывала и
насмешку над Левиным и твердую уверенность, что если
будет кто обманут, то уж никак
не он, Резунов.
Она решительно
не хочет, чтоб я познакомился с ее мужем — тем хромым старичком, которого я видел мельком на бульваре: она вышла за него для сына. Он богат и страдает ревматизмами. Я
не позволил себе над ним ни одной
насмешки: она его уважает, как отца, — и
будет обманывать, как мужа… Странная вещь сердце человеческое вообще, и женское в особенности!
Я
не умолкал: мои анекдоты
были умны до глупости, мои
насмешки над проходящими мимо оригиналами
были злы до неистовства…
Теперь я должен несколько объяснить причины, побудившие меня предать публике сердечные тайны человека, которого я никогда
не знал. Добро бы я
был еще его другом: коварная нескромность истинного друга понятна каждому; но я видел его только раз в моей жизни на большой дороге; следовательно,
не могу питать к нему той неизъяснимой ненависти, которая, таясь под личиною дружбы, ожидает только смерти или несчастия любимого предмета, чтоб разразиться над его головою градом упреков, советов,
насмешек и сожалений.
— Я
не знаю этого, — сухо ответила Дуня, — я слышала только какую-то очень странную историю, что этот Филипп
был какой-то ипохондрик, какой-то домашний философ, люди говорили, «зачитался», и что удавился он более от
насмешек, а
не от побой господина Свидригайлова. А он при мне хорошо обходился с людьми, и люди его даже любили, хотя и действительно тоже винили его в смерти Филиппа.
Я один случай знаю, как один ипохондрик, сорокалетний,
не в состоянии
будучи переносить ежедневных
насмешек за столом восьмилетнего мальчишки, зарезал его!
Старуха взглянула
было на заклад, но тотчас же уставилась глазами прямо в глаза незваному гостю. Она смотрела внимательно, злобно и недоверчиво. Прошло с минуту; ему показалось даже в ее глазах что-то вроде
насмешки, как будто она уже обо всем догадалась. Он чувствовал, что теряется, что ему почти страшно, до того страшно, что, кажется, смотри она так,
не говори ни слова еще с полминуты, то он бы убежал от нее.
Газеты большевиков раздражали его еще более сильно, раздражали и враждебно тревожили. В этих газетах он чувствовал явное намерение поссорить его с самим собою, ‹убедить его в безвыходности положения страны,› неправильности всех его оценок, всех навыков мысли. Они действовали иронией,
насмешкой, возмущали грубостью языка, прямолинейностью мысли. Их материал освещался социальной философией, и это
была «система фраз», которую он
не в силах
был оспорить.
А как
было пошло хорошо! Как просто познакомились они! Как свободно сошлись! Обломов
был проще Штольца и добрее его, хотя
не смешил ее так или смешил собой и так легко прощал
насмешки.
— Друг мой, если хочешь, никогда
не была, — ответил он мне, тотчас же скривившись в ту первоначальную, тогдашнюю со мной манеру, столь мне памятную и которая так бесила меня: то
есть, по-видимому, он само искреннее простодушие, а смотришь — все в нем одна лишь глубочайшая
насмешка, так что я иной раз никак
не мог разобрать его лица, — никогда
не была! Русская женщина — женщиной никогда
не бывает.
Ну, поверят ли, что я
не то что плакал, а просто выл в этот вечер, чего прежде никогда
не позволял себе, и Марья Ивановна принуждена
была утешать меня — и опять-таки совершенно без
насмешки ни с ее, ни с его стороны.
Никак
не запомню, по какому поводу
был у нас этот памятный для меня разговор; но он даже раздражился, чего с ним почти никогда
не случалось. Говорил страстно и без
насмешки, как бы и
не мне говорил. Но я опять-таки
не поверил ему:
не мог же он с таким, как я, говорить о таких вещах серьезно?
Но
были и
не умилительные,
были даже совсем веселые,
были даже
насмешки над иными монахами из беспутных, так что он прямо вредил своей идее, рассказывая, — о чем я и заметил ему: но он
не понял, что я хотел сказать.
— Если б я зараньше сказал, то мы бы с тобой только рассорились и ты меня
не с такой бы охотою пускал к себе по вечерам. И знай, мой милый, что все эти спасительные заранее советы — все это
есть только вторжение на чужой счет в чужую совесть. Я достаточно вскакивал в совесть других и в конце концов вынес одни щелчки и
насмешки. На щелчки и
насмешки, конечно, наплевать, но главное в том, что этим маневром ничего и
не достигнешь: никто тебя
не послушается, как ни вторгайся… и все тебя разлюбят.
Не ревновал тоже и к тому, что он говорил с ним как бы серьезнее, чем со мной, более, так сказать, положительно и менее пускал
насмешки; но я
был так тогда счастлив, что это мне даже нравилось.
— Именно это и
есть; ты преудачно определил в одном слове: «хоть и искренно чувствуешь, но все-таки представляешься»; ну, вот так точно и
было со мной: я хоть и представлялся, но рыдал совершенно искренно.
Не спорю, что Макар Иванович мог бы принять это плечо за усиление
насмешки, если бы
был остроумнее; но его честность помешала тогда его прозорливости.
Не знаю только, жалел он меня тогда или нет; помнится, мне того тогда очень хотелось.
Есть простодушие, которое доверяется всем и каждому,
не подозревая
насмешки.
Представлял я тоже себе, сколько перенесу я от мальчишек
насмешек, только что она уйдет, а может, и от самого Тушара, — и ни малейшего доброго чувства
не было к ней в моем сердце.
Венецианские граждане (если только слово «граждане»
не насмешка здесь) делали все это; они сидели на бархатных, но жестких скамьях, спали на своих колючих глазетовых постелях, ходили по своим великолепным площадям ощупью, в темноте, и едва ли имели хоть немного приблизительное к нынешнему, верное понятие об искусстве жить, то
есть извлекать из жизни весь смысл, весь здоровый и свежий сок.
Никому из присутствующих
не приходило в голову того, что всё, что совершалось здесь,
было величайшим кощунством и
насмешкой над тем самым Христом, именем которого всё это делалось.
Видишь: предположи, что нашелся хотя один из всех этих желающих одних только материальных и грязных благ — хоть один только такой, как мой старик инквизитор, который сам
ел коренья в пустыне и бесновался, побеждая плоть свою, чтобы сделать себя свободным и совершенным, но однако же, всю жизнь свою любивший человечество и вдруг прозревший и увидавший, что невелико нравственное блаженство достигнуть совершенства воли с тем, чтобы в то же время убедиться, что миллионы остальных существ Божиих остались устроенными лишь в
насмешку, что никогда
не в силах они
будут справиться со своею свободой, что из жалких бунтовщиков никогда
не выйдет великанов для завершения башни, что
не для таких гусей великий идеалист мечтал о своей гармонии.
Была в нем одна лишь черта, которая во всех классах гимназии, начиная с низшего и даже до высших, возбуждала в его товарищах постоянное желание подтрунить над ним, но
не из злобной
насмешки, а потому, что это
было им весело.
Он представил его человеком слабоумным, с зачатком некоторого смутного образования, сбитого с толку философскими идеями
не под силу его уму и испугавшегося иных современных учений о долге и обязанности, широко преподанных ему практически — бесшабашною жизнию покойного его барина, а может
быть и отца, Федора Павловича, а теоретически — разными странными философскими разговорами с старшим сыном барина, Иваном Федоровичем, охотно позволявшим себе это развлечение — вероятно, от скуки или от потребности
насмешки,
не нашедшей лучшего приложения.
— Я ведь
не знаю,
не знаю… Может
быть,
не убью, а может, убью. Боюсь, что ненавистен он вдруг мне станет своим лицом в ту самую минуту. Ненавижу я его кадык, его нос, его глаза, его бесстыжую
насмешку. Личное омерзение чувствую. Вот этого боюсь. Вот и
не удержусь…
Тем
не менее самая главная забота его
была о старце: он трепетал за него, за славу его, боялся оскорблений ему, особенно тонких, вежливых
насмешек Миусова и недомолвок свысока ученого Ивана, так это все представлялось ему.
Это
был длинный, сухой человек, с длинными, тонкими ногами, с чрезвычайно длинными, бледными, тонкими пальцами, с обритым лицом, со скромно причесанными, довольно короткими волосами, с тонкими, изредка кривившимися
не то
насмешкой,
не то улыбкой губами.
— Ты, может
быть, сам масон! — вырвалось вдруг у Алеши. — Ты
не веришь в Бога, — прибавил он, но уже с чрезвычайною скорбью. Ему показалось к тому же, что брат смотрит на него с
насмешкой. — Чем же кончается твоя поэма? — спросил он вдруг, смотря в землю, — или уж она кончена?
Проговорил он это решительно с какой-то злобой, видимо нарочно, и даже, может
быть,
не желая скрыть своего намерения, то
есть что говорит нарочно и в
насмешку.
Он
был крайне безобразен, и ни один праздный дворовый человек
не упускал случая ядовито насмеяться над его наружностью; но все эти
насмешки и даже удары Валетка переносил с удивительным хладнокровием.
Ласкай меня,
Целуй меня, пригоженький! Пусть видят,
Что я твоя подружка. Горько, больно
Одной бродить! Глядят как на чужую
И девушки и парни. Вот пошла бы
На царские столы смотреть, а с кем?
Подружки все с дружками, косо смотрят,
Сторонятся; отстань, мол,
не мешай!
С старушками пойти и с стариками —
Насмешками да бранью докорят.
Одной идти, так страшно.
Будь дружком,
Пригоженький.
Разумеется, он
не был счастлив, всегда настороже, всем недовольный, он видел с стесненным сердцем неприязненные чувства, вызванные им у всех домашних; он видел, как улыбка пропадала с лица, как останавливалась речь, когда он входил; он говорил об этом с
насмешкой, с досадой, но
не делал ни одной уступки и шел с величайшей настойчивостью своей дорогой.
Дело в том, что мы
были застращены и
не оправились от
насмешек Петра I, от оскорблений Бирона, от высокомерия служебных немцев и воспитателей-французов.
Старикам и молодым
было неловко с ним,
не по себе; они, бог знает отчего, стыдились его неподвижного лица, его прямо смотрящего взгляда, его печальной
насмешки, его язвительного снисхождения.
Много таких предметов для
насмешек было, но иногда эти
насмешки и горем отзывались. Так, половой в трактире Лопашова, уже старик, действительно
не любил, когда ему с усмешкой заказывали поросенка. Это напоминало ему горький случай из его жизни.
В моем ответе он увидел
насмешку, но, кажется, тут даже и
насмешки не было.
Я
был в последнем классе, когда на квартире, которую содержала моя мать, жили два брата Конахевичи — Людвиг и Игнатий. Они
были православные, несмотря на неправославное имя старшего.
Не обращая внимания на
насмешки священника Крюковского, Конахевич
не отказывался от своего имени и на вопросы в классе упрямо отвечал: «Людвиг. Меня так окрестили».
Стабровский действительно любил Устеньку по-отцовски и сейчас невольно сравнивал ее с Дидей, сухой, выдержанной и насмешливой. У Диди
не было сердца, как уверяла мисс Дудль, и Стабровский раньше смеялся над этою институтскою фразой, а теперь невольно должен
был с ней согласиться. Взять хоть настоящий случай. Устенька прожила у них в доме почти восемь лет, сроднилась со всеми, и на прощанье у Диди
не нашлось ничего ей сказать, кроме
насмешки.
Стало
быть, если, как говорят, представителей общества, живущих в Петербурге, только пять, то охранение доходов каждого из них обходится ежегодно казне в 30 тысяч,
не говоря уже о том, что из-за этих доходов приходится, вопреки задачам сельскохозяйственной колонии и точно в
насмешку над гигиеной, держать более 700 каторжных, их семьи, солдат и служащих в таких ужасных ямах, как Воеводская и Дуйская пади, и
не говоря уже о том, что, отдавая каторжных в услужение частному обществу за деньги, администрация исправительные цели наказания приносит в жертву промышленным соображениям, то
есть повторяет старую ошибку, которую сама же осудила.
Слепой ездил ловко и свободно, привыкнув прислушиваться к топоту других коней и к шуршанию колес едущего впереди экипажа. Глядя на его свободную, смелую посадку, трудно
было бы угадать, что этот всадник
не видит дороги и лишь привык так смело отдаваться инстинкту лошади. Анна Михайловна сначала робко оглядывалась, боясь чужой лошади и незнакомых дорог, Максим посматривал искоса с гордостью ментора и с
насмешкой мужчины над бабьими страхами.
Что
была насмешка, в том он
не сомневался; он ясно это понял и имел на то причины: во время чтения Аглая позволила себе переменить буквы А. М. D. в буквы Н. Ф. Б. Что тут
была не ошибка и
не ослышка с его стороны — в том он сомневаться
не мог (впоследствии это
было доказано).
Знаешь ли, что женщина способна замучить человека жестокостями и
насмешками и ни разу угрызения совести
не почувствует, потому что про себя каждый раз
будет думать, смотря на тебя: «Вот теперь я его измучаю до смерти, да зато потом ему любовью моею наверстаю…»
— Знаешь, что я тебе скажу! — вдруг одушевился Рогожин, и глаза его засверкали. — Как это ты мне так уступаешь,
не понимаю? Аль уж совсем ее разлюбил? Прежде ты все-таки
был в тоске; я ведь видел. Так для чего же ты сломя-то голову сюда теперь прискакал? Из жалости? (И лицо его искривилось в злую
насмешку.) Хе-хе!
Не только
не было заметно в ней хотя бы малейшего появления прежней
насмешки, прежней вражды и ненависти, прежнего хохоту, от которого, при одном воспоминании, до сих пор проходил холод по спине Тоцкого, но, напротив, она как будто обрадовалась тому, что может наконец поговорить с кем-нибудь откровенно и по-дружески.
— Простите глупую, дурную, избалованную девушку (она взяла его за руку) и
будьте уверены, что все мы безмерно вас уважаем. А если я осмелилась обратить в
насмешку ваше прекрасное… доброе простодушие, то простите меня как ребенка за шалость; простите, что я настаивала на нелепости, которая, конечно,
не может иметь ни малейших последствий…
— Тотчас же послать купить в город, Федора иль Алексея, с первым поездом, — лучше Алексея. Аглая, поди сюда! Поцелуй меня, ты прекрасно прочла, но — если ты искренно прочла, — прибавила она почти шепотом, — то я о тебе жалею; если ты в
насмешку ему прочла, то я твои чувства
не одобряю, так что во всяком случае лучше бы
было и совсем
не читать. Понимаешь? Ступай, сударыня, я еще с тобой поговорю, а мы тут засиделись.