Неточные совпадения
А если удастся затащить в лавку, так
несчастного заговорят, замучат примеркой и уговорят купить, если не для себя, то для
супруги, для деток или для кучера… Великие мастера были «зазывалы»!
Бог знает до чего бы дошло. Увы, тут было еще одно обстоятельство помимо всего, совсем неизвестное ни Петру Степановичу, ни даже самой Юлии Михайловне.
Несчастный Андрей Антонович дошел до такого расстройства, что в последние дни про себя стал ревновать свою
супругу к Петру Степановичу. В уединении, особенно по ночам, он выносил неприятнейшие минуты.
Сколь ни тяжело было таковое решение для нее, но она утешала себя мыслью, что умерший
супруг ее, обретавшийся уж, конечно, в раю и все ведавший, что на земле происходит, не укорит ее,
несчастную, зная, для чего и для какой цели продавался его подарок.
Модельщицей! Женщина, которую я люблю, женщина, на которой я, Гусь-Ремонтный, собираюсь жениться, бросив
супругу и пару малюток, очаровательных ангелков, — она поступает в модельщицы! Да ты знаешь ли,
несчастная, — да, именно
несчастная, — куда ты поступила?
—
Супруг Анастасии. Ты обещался быть иноком, но обряд пострижения не был совершен над тобою, и, простой белец, ты можешь, не оскорбляя церкви, возвратиться снова в мир. Ты не свободен более располагать собою; вся жизнь твоя принадлежит Анастасии, этой
несчастной сироте, соединенной с тобою неразрывными узами, освященными одним из великих таинств нашей православной церкви.
Юрий стал рассказывать, как он любил ее, не зная, кто она, как
несчастный случай открыл ему, что его незнакомка — дочь боярина Кручины; как он, потеряв всю надежду быть ее
супругом и связанный присягою, которая препятствовала ему восстать противу врагов отечества, решился отказаться от света; как произнес обет иночества и, повинуясь воле своего наставника, Авраамия Палицына, отправился из Троицкой лавры сражаться под стенами Москвы за веру православную; наконец, каким образом он попал в село Кудиново и для чего должен был назвать ее своей
супругою.
Думала потом написать к князю и попросить у него денег для ребенка, — князь, конечно, пришлет ей, — но это прямо значило унизиться перед ним и, что еще хуже того, унизиться перед его
супругой, от которой он, вероятно, не скроет этого, и та, по своей пошлой доброте, разумеется, будет еще советовать ему помочь
несчастной, — а Елена скорее готова была умереть, чем вынести подобное самоуничижение.
Выгонял ли кто управляющего за пьянство и плутовство, спасалась ли жена от жестокосердого мужа, отказывала ли какая-нибудь дама молоденькой гувернантке за то, что ту почтил особенным вниманием
супруг, — всех принимала к себе Санич и держала при себе, покуда судьба
несчастных жертв не устраивалась.
Оно дает Полиции священные права Римской Ценсуры; оно предписывает ей не только устрашать злодейство, но и способствовать благонравию народа, питать в сердцах любовь к добру общему, чувство жалости к
несчастному — сие первое движение существ нравственных, слабых в уединении и сильных только взаимным между собою вспоможением; оно предписывает ей утверждать мир в семействах, основанный на добродетели
супругов, на любви родительской и неограниченном повиновении детей [См.: «Зерцало Благочиния».] — ибо мир в семействах есть мир во граде, по словам древнего Философа.
И особенно теперь, когда темная туча собралась над родной стороной, когда последней угрожает страшная опасность от руки более могущественной и сильной соседки-Австрии, после этого
несчастного убийства в Сараеве австрийского наследника престола эрцгерцога Франца Фердинанда, [15 июня 1914 г. в Сараеве, городке, принадлежащем по аннексии Австрии и населенном по большей части сербами, были выстрелами из револьвера убиты эрцгерцог Франц Фердинанд с
супругой.] убийства, подготовленного и проведенного какими-то ненавидящими австрийскую власть безумцами, и которое австрийцы целиком приписывают едва ли не всему сербскому народу!
В голове княгини мелькал страшный образ окровавленного трупа
несчастного Костогорова, то деревянный крест в задней аллее деревенского парка, тот крест, у которого состоялось быстрое, неожиданное примирение
супругов.
Он так был уверен в том, что он действительно Неаполитанский король, что когда, накануне отъезда из Неаполя, во время его прогулки с женою по улицам, несколько итальянцев прокричали ему: «Viva il re!» [Да здравствует король!] он с грустною улыбкой повернулся к
супруге и сказал: «Les malheureux, ils ne savent pas que je les quitte demain!» [
Несчастные, они не знают, что я их завтра покидаю!]