Неточные совпадения
— Леший! — подтвердил директорский кучер, и затем более замечательного у подъезда ничего не было; но во всяком случае вся губернская
публика, так долго скучавшая, была на этот раз в сборе, ожидая видеть превосходную, говорят, актрису Минаеву в роли Эйлалии, которую она должна была играть в известной печальной драме Коцебу [Коцебу Август (1761—1819) —
немецкий реакционный писатель.] «Ненависть к людям и раскаяние».
«Должна же наконец понять
публика, — заключила она свою пламенную комитетскую речь, — что достижение общечеловеческих целей несравненно возвышеннее минутных наслаждений телесных, что праздник в сущности есть только провозглашение великой идеи, а потому должно удовольствоваться самым экономическим,
немецким балком, единственно для аллегории и если уж совсем без этого несносного бала обойтись невозможно!» — до того она вдруг возненавидела его.
Рассказывают, что в один из первых апрелей труппа
немецких актеров, дававших представления в Петербурге во времена Петра, пообещала «блистательное представление» и, когда в театр припожаловала
публика, вывесила на занавесе транспарант с надписью «Первое апреля».
Оба они известны
публике; старший — как один из первых передовых издателей, переводчик
немецких и английских книг; второй — как профессор физиологии.
Остальные три труппы императорских театров стояли очень высоко, были каждая в своем роде образцовыми: итальянская опера, балет и французский театр.
Немецкий театр не имел и тогда особой привлекательности ни для светской, ни для"большой."
публики; но все-таки стоял гораздо выше, чем десять и больше лет спустя.
Чего-нибудь типично
немецкого (как теперь на всех водах Германии) я не нашел, зато — самый развал космополитической
публики.
Немцы играли в Мариинском театре, переделанном из цирка, и
немецкий спектакль оставил во мне смутную память. Тогда в Мариинском театре давали и русские оперы; но театр этот был еще в загоне у
публики, и никто бы не мог предвидеть, что русские оперные представления заменят итальянцев и Мариинский театр сделается тем, чем был Большой в дни итальянцев, что он будет всегда полон, что абонемент на русскую оперу так войдет в нравы высшего петербургского общества.
Свободное место нашлось для Пирожкова у входа направо. Он заказал себе грушевого квасу.
Публика всегда занимала его в этой квасной лавке. Непременно, кроме гостинодворцев, заезжих купцов, мелкого приказного люда, двух-трех обтрепанных личностей в
немецком платье, каких в Ножовой зовут «Петрушка Уксусов», очутится здесь барыня с покупками, из дворянок, соблюдающая светскость, но обедневшая или скупая. Она наедается вплотную, но не любит встречаться с знакомыми и, если можно, не узнает их.
— Именно негодяй-с. Я его было остановил, — говорю: «Василий Сафроныч, ты бы, брат, о
немецкой нации поосторожнее, потому из них у нас часто большие люди бывают», — а он на это еще пуще взбеленился и такое понес, что даже вся
публика, свои чаи и сахары забывши, только слушать стала, и все с одобрением.