И неизвестная рука,
неизвестный голос подал знак, не условный, но понятный всем, но для всех повелительный; это был бедный ребенок одиннадцати лет не более, который, заграждая путь какой-то толстой барыне, получил от нее удар в затылок и, громко заплакав, упал на землю… этого было довольно: толпа зашевелилась, зажужжала, двинулась — как будто она до сих пор ожидала только эту причину, этот незначущий предлог, чтобы наложить руки на свои жертвы, чтоб совершенно обнаружить свою ненависть!
Неточные совпадения
— Который повыше — жандарм, второй —
неизвестный. А забрали их — за стрельбу в народ, — громко, приятным
голосом сказал человечек и, примеряя свой шаг к шагу Самгина, добавил вразумительно: — Манера эта — в своих людей стрелять — теперь отменяется даже для войска.
Его мрак имеет что-то таинственное,
неизвестное;
голос зверя, птицы и человека изменяются в лесу, звучат другими, странными звуками.
— Гарвей! — раздался свежий, как будто бы знакомый
голос неизвестной и невидимой женщины. — Подайте шлюпку к трапу, он будет спущен сейчас. Я еду с вами.
Он был краток. Я попросил вызвать Анну Макферсон, приехавшую сегодня с пароходом «Гранвиль». После незначительного молчания деловой
голос служащего объявил мне, что в гостинице нет упомянутой дамы, и я, зная, что получу такой ответ, помог недоразумению точным описанием костюма и всей наружности
неизвестной девушки.
В каюте Геза стоял портрет
неизвестной девушки. Участники оргии собрались в полном составе. Я плыл на корабле с темной историей и подозрительным капитаном, ожидая должных случиться событий, ради цели неясной и начинающей оборачиваться
голосом чувства, так же странного при этих обстоятельствах, как ревнивое желание разобрать, о чем шепчутся за стеной.
— Что вам надо? — страшно спросил Персиков, сдирая при помощи Панкрата с себя пальто. Но котелок быстро утихомирил Персикова, нежнейшим
голосом нашептав, что профессор напрасно беспокоится. Он, котелок, именно затем здесь и находится, чтобы избавить профессора от всяких назойливых посетителей… что профессор может быть спокоен не только за двери кабинета, но даже и за окна. Засим
неизвестный отвернул на мгновение борт пиджака и показал профессору какой-то значок.
— В том, что неосязаемо, — сказал Ганувер, продолжая о
неизвестном. — Я как бы нахожусь среди множества незримых присутствий. — У него был усталый грудной
голос, вызывающий внимание и симпатию. — Но у меня словно завязаны глаза, и я пожимаю, — беспрерывно жму множество рук, — до утомления жму, уже перестав различать, жестка или мягка, горяча или холодна рука, к которой я прикасаюсь; между тем я должен остановиться на одной и боюсь, что не угадаю ее.
В бархатном сюртуке, в голубом либо в розовом галстуке, художник какой-нибудь непризнанный, певец без
голосу, музыкант на
неизвестном инструменте, а то так и вовсе темная личность, а голову держит гордо.
— Держись покрепче и лошадей придерживай, я сейчас выстрелю, — выговорил я
голосом, но не своим, а
неизвестным мне.
— Что вам надо? — спросил лысый Короткова таким
голосом, что нервный делопроизводитель вздрогнул. Этот
голос был совершенно похож на
голос медного таза и отличался таким тембром, что у каждого, кто его слышал, при каждом слове происходило вдоль позвоночника ощущение шершавой проволоки. Кроме того, Короткову показалось, что слова
неизвестного пахнут спичками. Несмотря на все это, недальновидный Коротков сделал то, чего делать ни в коем случае не следовало, — обиделся.
Аян молча стоял у койки; его озаренные изнутри глаза отражали общее сдержанное возбуждение, заражавшее желанием неожиданно возвысить
голос и произнести
неизвестное ему самому слово, целую речь, после которой все стало бы ясно, как на ладони. Между тем, спроси его кто-нибудь в это мгновение: «Ай, кто достойнейший?» — он ответил бы обычной улыбкой, жуткой в своей замкнутости. Наконец боцман сказал...
Голос Анны Устиновны: «Здесь. Пожалуйте». Входит
Неизвестный.
Ночь борется с утром. Над берегом чуть видны в сумерках двое
неизвестных. Первый — в черном — прислонился к белому камню дворца. Другой сидит на берегу. Третьего не видно: он где-то близко, и слышен только его
голос — прерывистый и зловещий.
Перед отъездом в армию Зарудин получил от
неизвестного маленький образок в золотой ризе, с изображением святых Адриана и Наталии. Не трудно было догадаться, кто благословил его этой святыней, если бы даже
голос сердца не подсказал ему имя приславшей.
За последними скрылись они, чтобы быть незамеченными до времени, и стали прислушиваться к разговору
неизвестных. Одного из них, впрочем, они вскоре узнали по
голосу.
К рассказчику прибавились
голоса стряпухи и других и все наперерыв стали передавать подробности посещения Настасьи Лукьяновны
неизвестным человеком, разговор с ним и таинственное исчезновение.
Умолк — и с прелестной
Задумчивых долго очей не сводил…
Как бы
неизвестныйВ нем
голос: навеки прости! говорил.
Горячей рукою
Ей руку пожал
И, тихой стопою
От ней удаляся, как призрак пропал…
В ней кипит злоба, отчаяние,
голос ее истерически дрожит, и на ресницах ходят истерические слезы… Этого с нею еще никогда не было… Это новость теперешнего ее исключительного положения. Отцу даже жутко становится, и он безмолвствует — она тоже. Ее томит мучительное предчувствие чего-то еще худшего —
неизвестного, но неотразимого и близкого.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь». И звуки слушались его. «Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее». И из
неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. «Ну,
голоса, приставайте!» приказал Петя. И сначала издалека послышались
голоса мужские, потом женские.
Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.