Неточные совпадения
Заседание уже началось. У
стола, покрытого сукном, за который сели Катавасов и Метров, сидело шесть человек, и один из них, близко пригибаясь к
рукописи, читал что-то. Левин сел
на один из пустых стульев, стоявших вокруг
стола, и шопотом спросил у сидевшего тут студента, что читают. Студент, недовольно оглядев Левина, сказал...
— Это о выставке? — спросил он, отгоняя
рукописью Клима дерзкую муху, она упрямо хотела сесть
на висок редактора, напиться пота его. — Иноков оказался совершенно неудачным корреспондентом, — продолжал он, шлепнув
рукописью по виску своему, и сморщил лицо, следя, как муха ошалело носится над
столом. — Он — мизантроп, Иноков, это у него, вероятно, от запоров. Психиатр Ковалевский говорил мне, что Тимон Афинский страдал запорами и что это вообще признак…
Долго сидел он в задумчивом сне, потом очнулся, пересел за письменный
стол и начал перебирать
рукописи, —
на некоторых останавливался, качал головой, рвал и бросал в корзину, под
стол, другие откладывал в сторону.
Наконец, сегодня, то есть 21 августа, явился Пальм и завтра утром увозит Дурова, который непременно сам заедет к вам. Вопрос в том, застанет ли он вас дома. Во всяком случае, у вас
на столе будет и
рукопись и это письмо… [Дальше — просьба достать для петрашевца С. Ф. Дурова сочинения Фурье. Дуров уехал в Москву 22 августа (неизданное письмо Пущина к жене от 24 августа).]
Старик положил статью
на стол, закурил папиросу и начал считать листы
рукописи.
И висела над
столом. Опущенные глаза, ноги, руки.
На столе еще лежит скомканный розовый талон т о й. Я быстро развернул эту свою
рукопись — «МЫ» — ее страницами прикрыл талон (быть может, больше от самого себя, чем от О).
Чулки — брошены у меня
на столе,
на раскрытой (193‑й) странице моих записей. Второпях я задел за
рукопись, страницы рассыпались, и никак не сложить по порядку, а главное — если и сложить, все равно не будет настоящего порядка, все равно — останутся какие-то пороги, ямы, иксы.
Наконец Диодор Иванович кончил, положил очки и
рукопись на письменный
стол и с затуманенными глазами сказал...
По другую сторону
стола сидел В.С. Пагануцци, необыкновенно толстый, добродушного вида, и читал
рукопись. Переговорили об условиях с Соболевским, и потом, когда Лукин ушел, Пагануцци взглянул
на часы и сказал, подавая
рукопись...
A.П. Лукин встретил меня, и мы прошли в кабинет к фактическому владельцу газеты В.М. Соболевскому, сидевшему за огромным письменным
столом с массой газет и
рукописей. Перед
столом — такой же портрет Н.С. Скворцова. Кожаная дорогая мебель, тяжелые шторы,
на столе подсвечник с шестью свечами под зеленым абажуром. В.М. Соболевский любил работать при свечах. В других комнатах стояли керосиновые лампы с зелеными абажурами.
И, наклонясь над
столом, заплакал скупыми, старческими слезами; мелкие, они падали
на бумагу, точно капли с крыши в середине марта, и буквы
рукописи расплывались под ними, окружаясь лиловым тонким узором.
На столе, где лежали мои
рукописи, стояли три пустых бутылки из-под пива, две тарелки с объедками колбасы и сыра, два веера и перчатки не первой молодости.
Он взял со
стола рукопись, как-то презрительно взвесил ее
на руке и проговорил...
Глумов (садится к
столу). Эпиграммы в сторону! Этот род поэзии, кроме вреда, ничего не приносит автору. Примемся за панегирики. (Вынимает из кармана тетрадь.) Всю желчь, которая будет накипать в душе, я буду сбывать в этот дневник, а
на устах останется только мед. Один, в ночной тиши, я буду вести летопись людской пошлости. Эта
рукопись не предназначается для публики, я один буду и автором, и читателем. Разве со временем, когда укреплюсь
на прочном фундаменте, сделаю из нее извлечение.
Один раз Кокошкин, выведенный из терпенья его беспрестанными придирками, положил
рукопись на стол, очень важно сложил руки и сказал: «Да помилуйте, Алексей Федорыч, предоставьте же переводчику пользоваться иногда стихотворной вольностью».
Квартира Мольера. Вечер. Свечи в канделябрах, таинственные тени
на стенах. Беспорядок. Разбросаны
рукописи. Мольер, в колпаке, в белье, в халате, сидит в громадном кресле. Бутон в другом.
На столе две шпаги и пистолет.
На другом
столе ужин и вино, к которому Бутон время от времени прикладывается. Лагранж в темном плаще ходит взад и вперед и не то ноет, не то что-то напевает, за ним по стене ходит темная рыцарская тень.
Каменный подвал, освещенный трехсвечной люстрой.
Стол, покрытый красным сукном,
на нем книга и какие-то
рукописи. За
столом сидят члены Кабалы Священного Писания в масках; в кресле отдельно, без маски, сидит Шаррон.
В один месяц готовы две повести. Далекая от мысли отдать их когда-либо
на суд публике, я запираю обе
рукописи подальше в моем письменном
столе под грудой лекций, ролей и бумаг. Запираю надолго, может быть,
на всю жизнь. Но не вылить моей души в этих строках,
на этих длинных страницах, я не могла. К этому вынуждала меня какая-то высшая странная сила..
Граф Свянторжецкий твердой походкой поднялся
на крыльцо избушки и взялся за железную скобу двери. Последняя легко отворилась, и граф вошел в первую горницу, обстановку которой мы уже ранее описали. За большим
столом, заваленным
рукописями, сидел над развернутой толстой книгой патер Вацлав. Он не торопясь поднял голову.
В углу, между окнами, стоял косяком большой письменный
стол на шкафчиках. Он был завален книгами и тетрадями. Посредине лежала какая-то неоконченная
рукопись.
Кроме
стола и табурета в комнате стояли две лавки у стен да кровать с пузатой периной и несколькими подушками;
на полке, приделанной к стене, противоположной переднему углу, лежали, в образцовом порядке, несколько десятков книг в кожаных переплетах и свитков с
рукописями.
Герасим открыл один ставень и
на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали
рукописи, и достал одну из важнейших когда-то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный
стол и положил перед собой
рукописи, раскрывал, закрывал их и наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой
на руки, задумался.