Неточные совпадения
Нивеляторство, упрощенное до определенной дачи черного хлеба, — вот сущность этой кантонистской [Кантони́сты —
сыновья солдат, с детства зачисляемые
на военную
службу.] фантазии…
Во владельце стала заметнее обнаруживаться скупость, сверкнувшая в жестких волосах его седина, верная подруга ее, помогла ей еще более развиться; учитель-француз был отпущен, потому что
сыну пришла пора
на службу; мадам была прогнана, потому что оказалась не безгрешною в похищении Александры Степановны;
сын, будучи отправлен в губернский город, с тем чтобы узнать в палате, по мнению отца,
службу существенную, определился вместо того в полк и написал к отцу уже по своем определении, прося денег
на обмундировку; весьма естественно, что он получил
на это то, что называется в простонародии шиш.
Лонгрен, матрос «Ориона», крепкого трехсоттонного брига [Бриг — двухмачтовое парусное судно с прямым парусным вооружением
на обеих мачтах.],
на котором он прослужил десять лет и к которому был привязан сильнее, чем иной
сын к родной матери, должен был наконец покинуть эту
службу.
В качестве генеральского
сына Николай Петрович — хотя не только не отличался храбростью, но даже заслужил прозвище трусишки — должен был, подобно брату Павлу, поступить в военную
службу; но он переломил себе ногу в самый тот день, когда уже прибыло известие об его определении, и, пролежав два месяца в постели,
на всю жизнь остался «хроменьким».
Таковы были сношения между сими двумя владельцами, как
сын Берестова приехал к нему в деревню. Он был воспитан в *** университете и намеревался вступить в военную
службу, но отец
на то не соглашался. К статской
службе молодой человек чувствовал себя совершенно неспособным. Они друг другу не уступали, и молодой Алексей стал жить покамест барином, отпустив усы
на всякий случай.
Не вынес больше отец, с него было довольно, он умер. Остались дети одни с матерью, кой-как перебиваясь с дня
на день. Чем больше было нужд, тем больше работали
сыновья; трое блестящим образом окончили курс в университете и вышли кандидатами. Старшие уехали в Петербург, оба отличные математики, они, сверх
службы (один во флоте, другой в инженерах), давали уроки и, отказывая себе во всем, посылали в семью вырученные деньги.
Один из этих
сыновей состоит
на службе, идет ходко и ко всякому празднику чего-нибудь ждет.
Смотря иногда
на большого моего
сына и размышляя, что он скоро войдет в
службу или, другими сказать словами, что птичка вылетит из клетки, у меня волосы дыбом становятся.
— Мое семейство состоит теперь из единственной дочери, которая живет со мной:
сыновья у меня
на службе, жена умерла…
Тем не менее, чтобы окончательно быть удостоверенным, что «зла» не будет, он, по отъезде
сына в Петербург
на службу, съездил в губернский город и там изложил свои сомнения губернатору и архиерею.
— Брешешь. Разве же это ружо? Ты бы еще сказал по-деревенски: рушница. То дома было ружо, а
на службе зовется просто: малокалиберная скорострельная пехотная винтовка системы Бердана, номер второй, со скользящим затвором. Повтори, сукин
сын!
Но юноша, вскоре после приезда, уже начал скучать, и так как он был единственный
сын, то отец и мать, натурально, встревожились. Ни
на что он не жаловался, но
на службе старанья не проявил, жил особняком и не искал знакомств."Не ко двору он в родном городе, не любит своих родителей!" — тужили старики. Пытали они рисовать перед ним соблазнительные перспективы — и всё задаром.
Двух-трех учителей, в честности которых я был убежден и потому перевел
на очень ничтожные места — и то мне поставлено в вину: говорят, что я подбираю себе шайку, тогда как я
сыну бы родному, умирай он с голоду
на моих глазах, гроша бы жалованья не прибавил, если б не знал, что он полезен для
службы, в которой я хочу быть, как голубь, свят и чист от всякого лицеприятия — это единственная мечта моя…
Другой протестант был некто m-r Козленев, прехорошенький собой молодой человек, собственный племянник губернатора,
сын его родной сестры: будучи очень богатою женщиною, она со слезами умоляла брата взять к себе
на службу ее повесу, которого держать в Петербурге не было никакой возможности, потому что он того и гляди мог попасть в солдаты или быть сослан
на Кавказ.
А суматоха была оттого, что Анна Павловна отпускала
сына в Петербург
на службу, или, как она говорила, людей посмотреть и себя показать.
Несмотря
на то, что
служба Петра Васильевича шла так хорошо, что он скоро надеялся иметь свой кусок хлеба, он все бросил, вышел в отставку и, как почтительный
сын, считавший своею первою обязанностию успокаивать старость матери (что он совершенно искренно и писал ей в письмах), приехал в деревню.
Старик представил меня жене, пожилой, но еще красивой южной донской красотой. Она очень обрадовалась поклону от дочери. За столом сидели четыре дочки лет от четырнадцати и ниже.
Сыновей не было — старший был
на службе, а младший, реалист, — в гостях. Выпили водочки — старик любил выпить, а после борща, «красненьких» и «синеньких», как хозяйка нежно называла по-донскому помидоры, фаршированные рисом, и баклажаны с мясом, появилась
на стол и бутылочка цимлянского.
— Всей-то моей пенсии, — говорит «старушка», — никак двенадцать рублей сорок три копеечки в месяц будет.
На себя, значит, семь рублей получаю, да
на внучек —
сын у меня
на службе помер — так вот
на них пять рублей сорок три копеечки пожаловали!
Несмотря
на горькие слезы и постоянное сокрушение Арины Васильевны, Степан Михайлович, как только
сыну минуло шестнадцать лет, определил его в военную
службу, в которой он служил года три, и по протекции Михайла Максимовича Куролесова находился почти год бессменным ординарцем при Суворове; но Суворов уехал из Оренбургского края, и какой-то немец-генерал (кажется, Трейблут) без всякой вины жестоко отколотил палками молодого человека, несмотря
на его древнее дворянство.
Может быть, оно и в самом деле было бы так, если б его взяли в отставку, продержали с год в деревне, нашли хорошенькую невесту и женили; но старики беспечно обнадеялись настоящим положением
сына: через полгода отправили его опять
на службу в тот же Верхний земский суд, опять
на житье в ту же Уфу — и судьба его решилась навсегда.
На этом виде значится: «
Сын отставного канцеляриста; исключен из уездного училища за дурное поведение; продолжал
службу в сиротском суде копиистом и уволен за нерадение; под судом был по прикосновенности по делу о пропаже камлотовой шинели и оставлен в подозрении».
Княгиня очень долго и тщательно выбирала
сыновьям воспитателя, и выбрала человека необыкновенного: это был некто Мефодий Мироныч Червев, отставной семинарский преподаватель, который не ужился
на службе и был изгнан за какой-то неудобный образ мыслей.
А и
сына, говорит, не отдам
на службу.
В тот век почты были очень дурны, или лучше сказать не существовали совсем; родные посылали ходока к детям, посвященным царской
службе… но часто они не возвращались пользуясь свободой; — таким образом однажды мать сосватала невесту для
сына, давно убитого
на войне.
Считая, вероятно, для
сына, предназначаемого в военную
службу, мое товарищество полезным, хотя бы в видах практики в русском языке, полковник сперва упросил Крюммера отпускать меня в гостиницу в дни, когда сам приезжал и брал к себе
сына, а затем, узнавши, что изо всей школы
на время двухмесячных каникул я один останусь в ней по отдаленности моих родителей, он упросил Крюммера отпустить меня к ним вместе с
сыном.
Все это были качества, очень подходящие для полицейской
службы, которой добивался Рыжов, — и он был сделан солигалическим квартальным, а мать его продолжала печь и продавать свои пироги
на том самом базаре, где
сын ее должен был установить и держать добрые порядки: блюсти вес верный и меру полную и утрясенную.
«Когда я приехал из Москвы в Петербург, — так говорил Шушерин, — по вызову здешней дирекции, для поступления в
службу на императорский театр, мне были назначены три дебюта: „
Сын любви“, „Эмилия Галотти“ и „Дидона“, трагедия Княжнина, в которой я с успехом играл роль Ярба.
Александр. Нужно помнить не то, что вы моя мать, а что я — ваш
сын — имею право
на вашу помощь. Неужели вам непонятна ваша обязанность помочь мне встать
на ноги? Необходимо по крайней мере двести рублей; от этого зависит ход моей
службы, карьера, достойная дворянского имени и чести.
Очень скоро после того между всеми нами узналось, что гадкий чиновничишко был некогда служивший в консистории архивариус, исключенный из
службы за пьянство и дебоширство, а разношерстный Ферапонтов (прозвище, которое мальчик получил
на самых первых порах) был родной
сын его.
—
Сын их единородный, — начал старик с грустною, но внушительною важностью, — единая их утеха и радость в жизни, паче всего тем, что, бывши еще в молодых и цветущих летах, а уже в больших чинах состояли, и
службу свою продолжали больше в иностранных землях, где, надо полагать, лишившись тем временем супруги своей, потеряли первоначально свой рассудок, а тут и жизнь свою кончили, оставивши
на руках нашей старушки свою — дочь, а их внуку, но и той господь бог, по воле своей, не дал долгого веку.
— Ах, братец, — говорит, — про
службу вы уж мне лучше и не говорите. Я боюсь одного, что он
на этой
службе все здоровье растеряет. Что ж, говорит, конечно, ценят, очень ценят. Генерал приезжает ко мне перед самым отъездом сюда. «Настасья Дмитриевна, говорит, чем мы вас можем благодарить, что
сын ваш служит у нас в дивизии! Это примерный офицер; как только у меня выбудет старший адъютант, я сейчас его беру к себе, и это будет во всей армии первый адъютант».
Происходил он из хорошего дома, был генеральский
сын и белоручка, в нежном детстве своем ходил в бархате и батисте, воспитывался в аристократическом заведении и хоть вынес из него не много познаний, но
на службе успел и дотянул до генеральства.
— Не говори, Пантелеюшка, — возразила Аксинья Захаровна. — «Не надейся
на князи и
сыны человеческие». Беспременно надо сторожким быть… Долго ль до греха?.. Ну, как нас
на службе-то накроют… Суды пойдут, расходы. Сохрани, Господь, и помилуй.
Брызнул Ярило
на камни молоньей, облил палючим взором деревья дубравные. И сказал Матери-Сырой Земле: «Вот я разлил огонь по камням и деревьям. Я сам в том огне. Своим умом-разумом человек дойдет, как из дерева и камня свет и тепло брать. Тот огонь — дар мой любимому
сыну. Всей живой твари будет
на страх и ужас, ему одному
на службу».
Генеральский или купеческий
сын идет
на службу всё равно как мужик.
Воспоминание о себе Куликов оставил у нас хорошее. У меня в памяти он остался как олицетворение краткой лорис-меликовской эпохи «диктатуры сердца». Года через два Куликов ушел со
службы. Не знаю, из-за либерализма ли своего или другие были причины. Слышал, что потом он стал драматургом (псевдоним — Н. Николаев) и что драмы его имели успех
на сцене. Он был
сын известного в свое время водевилиста и актера Н. И. Куликова.
— Не могу знать, а только я, как перед богом (Харламов протянул вперед себя руку и растопырил пальцы)… как перед истинным создателем. И время того не помню, чтобы у меня свой топор был. Был у меня такой же, словно как будто поменьше, да
сын потерял, Прохор. Года за два перед тем, как ему
на службу идтить, поехал за дровами, загулял с ребятами и потерял…
Не знала Салтычиха и о том, что Константин Николаевич Рачинский с своей женой Марьей Осиповной, по возвращении из-за границы, поселился в Петербурге и быстро подвигаясь по
службе, занимал высокий административный пост. Бог благословил их брак. Шестеро детей, четыре
сына и две дочери, росли
на радость их родителям.
— Какой уж хвалить, ваше превосходительство… С малыми ребятишками я одна осталась… Спасибо прихода не лишилась, из соседней церкви отец Николай,
на покое при
сыне живет,
службу справляет, да и то беда, подаяниями добрых людей перебиваюсь.
За последние дни Василий Иванович редко виделся со своим
сыном, уже надевшим солдатский мундир и совершенно отдавшимся военной
службе, предмету его давних мечтаний. Старик Суворов проводил время среди своих старых сослуживцев и знакомых. Им нередко сетовал он
на упрямство
сына, губящего добровольно себя и свое здоровье под гнетом солдатской лямки.
Действительно, ее
сын, единственный честный чиновник в банке, оказался непричастным к совершенному преступлению и по определению высшего суда освобожден из заключения, в котором его протомили несколько месяцев, между тем как главный сообщник Киноварова оставался
на свободе и
на службе секретарем в том месте, которое они ограбили.
К ней-то и обратилась Хвостова, прося написать
сыну о переводе ее первенца
на службу под непосредственное начальство всемогущего графа, надеясь при дружбе с матерью открыть, таким образом, своему Пете блестящую карьеру.
Александр Васильевич был действительно почтительным
сыном и любил своего отца искренне. Позже, когда ему приходила
на ум мысль об оставлении
службы, он говорил, что удалится поближе к «мощам» своего отца. Он должен был признать отцовские доводы относительно женитьбы уважительными; его человеческая натура подсказывала ему то же самое.
Два
сына, из которых один находился в военной
службе, а другой в гражданской, не могли особенно много помогать матери, так как их скудного жалованья едва хватало
на удовлетворениеих личных потребностей, а потому Агриппина Кирилловна — так звали мать — чтобы кое-как воспитать и пристроить своих дочерей, открыла в Петербурге меблированные комнаты.
— Бог даст все хорошо обойдется, граф его полюбит, и по
службе как шар по мыльной доске покатится, я же буду еще любезнее с Елизаветой Андреевной и через нее повлияю
на графа, — утешала себя Хвостова после отъезда
сына.
— В таком случае он был бы негодяем, изменником своему слову, дезертиром, так как он уже состоит
на службе. Не оскорбляй меня подобными предположениями, Сергей! Ведь ты говоришь о моем
сыне.
Будучи еще семи лет от роду, он уже называл себя солдатом, а о гражданской
службе не хотел и слышать. Часто, к немалому беспокойству отца и матери, боявшихся за жизнь своего единственного
сына, Александр выбегал из дому
на дождь и, промокнув хорошенько, возвращался домой.
— Уговорил я Даньяра лечить
сына! — продолжал он. — Одно было только детище, одна была утеха старику! Хорошо заплатил я ему за верную
службу!.. Недаром отец противился лечить… Нет, надо было уговорить его!.. Уморил за посмех?.. Пилить его мало!.. Жечь
на малом огне мало! Отдам его татарам
на поругание,
на муки… пусть делают с ним, что хотят!.. И
на том свете будет помнить слово мое.
Открыто идти против его «благодетелей», как его мать называла обоих в письмах к
сыну, он при жизни старушки не мог и помышлять, и более двух лет протянул
на этой «каторге», как он называл
службу в артиллерии.
Вследствие просьбы кредиторов, правительство присудило отдать старика Яковкина, еще стройного и ловкого, в солдаты. Ему забрили лоб и определили
на службу в полевые полки. В то время, когда отец тянул тяжелую солдатскую лямку,
сыну его часто приходило
на мысль явиться к светлейшему князю и получить с него должок, простиравшийся до пятисот рублей.