Неточные совпадения
Север потемнел и покрылся тучами; из этих туч нечто неслось
на город: не то ливень, не то смерч.
Так думал молодой повеса,
Летя в пыли
на почтовых,
Всевышней волею Зевеса
Наследник всех своих родных. —
Друзья Людмилы и Руслана!
С героем моего романа
Без предисловий, сей же час
Позвольте познакомить вас:
Онегин, добрый мой приятель,
Родился
на брегах Невы,
Где, может быть, родились вы
Или блистали, мой читатель;
Там некогда гулял и я:
Но вреден
север для меня.
Пускай меня отъявят старовером,
Но хуже для меня наш
Север во сто крат
С тех пор, как отдал всё в обмен
на новый лад —
И нравы, и язык, и старину святую,
И величавую одежду
на другую
По шутовскому образцу...
Было еще не поздно, только что зашло солнце и не погасли красноватые отсветы
на главах церквей. С
севера надвигалась туча, был слышен гром, как будто по железным крышам домов мягкими лапами лениво ходил медведь.
А когда зададут тему
на диссертацию, он терялся, впадал в уныние, не зная, как приступить к рассуждению, например, «об источниках к изучению народности», или «о древних русских деньгах», или «о движении народов с
севера на юг».
По временам мы видим берег, вдоль которого идем к
северу, потом опять туман скроет его. По ночам иногда слышится визг: кто говорит — сивучата пищат, кто — тюлени. Похоже
на последнее, если только тюлени могут пищать, похоже потому, что днем иногда они целыми стаями играют у фрегата, выставляя свои головы, гоняясь точно взапуски между собою. Во всяком случае, это водяные, как и сигнальщик Феодоров полагает.
Представьте, что из шестидесяти тысяч жителей женщин только около семисот. Европеянок, жен, дочерей консулов и других живущих по торговле лиц немного, и те, как цветы
севера, прячутся в тень, а китаянок и индианок еще меньше. Мы видели в предместьях несколько китайских противных старух; молодых почти ни одной; но зато видели несколько молодых и довольно красивых индианок. Огромные золотые серьги, кольца, серебряные браслеты
на руках и ногах бросались в глаза.
В этой гряде было два входа
на рейд, один узкий с
севера, другой еще уже — с юга.
И в самом деле вдруг перед нами к
северу вырос берег, а
на карте его нет.
Вспомните наши ясно-прохладные осенние дни, когда, где-нибудь в роще или длинной аллее сада, гуляешь по устланным увядшими листьями дорожкам; когда в тени так свежо, а чуть выйдешь
на солнышко, вдруг осветит и огреет оно, как летом, даже станет жарко; но лишь распахнешься, от
севера понесется такой пронзительный и приятный ветерок, что надо закрыться.
«Где же вы бывали?» — спрашивал я одного из них. «В разных местах, — сказал он, — и к
северу, и к югу, за тысячу верст, за полторы, за три». — «Кто ж живет в тех местах, например к
северу?» — «Не живет никто, а кочуют якуты, тунгусы, чукчи. Ездят по этим дорогам верхом, большею частью
на одних и тех же лошадях или
на оленях. По колымскому и другим пустынным трактам есть, пожалуй, и станции, но какие расстояния между ними: верст по четыреста, небольшие — всего по двести верст!»
Но прежде надо зайти
на Батан, дать знать шкуне, чтоб она не ждала фрегата там, а шла бы далее, к
северу. Мы все лавировали к Батану; ветер воет во всю мочь, так что я у себя не мог спать: затворишься — душно, отворишь вполовину дверь — шумит как в лесу.
Два времени года, и то это так говорится, а в самом деле ни одного: зимой жарко, а летом знойно; а у вас там,
на «дальнем
севере», четыре сезона, и то это положено по календарю, а в самом-то деле их семь или восемь.
Далеко, кажется, уехал я, но чую еще
север смущенной душой; до меня еще доносится дыхание его зимы, вижу его колорит
на воде и небе.
Корея от Японии отстоит где миль
на сто, где дальше, к
северу,
на сто семьдесят пять,
на двести, то есть
на сто семьдесят пять,
на триста и
на триста пятьдесят верст, а от Японии до Шанхая семьсот с небольшим верст.
Правда, с
севера в иные дни несло жаром, но не таким, который нежит нервы, а духотой, паром, как из бани. Дожди иногда лились потоками, но нисколько не прохлаждали атмосферы, а только разводили сырость и мокроту. 13-го мая мы прошли в виду необитаемого острова Рождества, похожего немного фигурой
на наш Гохланд.
Привалов свободно вздохнул, когда они вышли
на широкий балкон, с которого открывался отличный вид
на весь Узел,
на окрестности и
на линию Уральских гор, тяжелыми силуэтами тянувшихся с
севера на юг.
Всех же более, казалось, был поражен совершившимся чудом вчерашний захожий в обитель монашек «от святого Сильвестра», из одной малой обители Обдорской
на дальнем
Севере.
После Кумуху в последовательном порядке идет опять ряд мелких горных речек с удэгейскими названиями: Сюэн (по-русски Сваин,
на картах — река Бабкова), потом Омосо, Илянту и Яктыга. В истоках Омосо есть гора с голой вершиной, которая поэтому и названа Голой. Другая гора, Высокая, находится недалеко от моря, между реками Омосо и Илянту. Участок берега моря от реки Кумуху к
северу до мыса Сосунова занят выходами гранитов, гнейсов и сиенитов.
К
северу от мыса Видного прибрежная полоса в географическом отношении представляет область, совершенно непохожую
на то, что мы видели южнее.
Утром, когда я проснулся, то прежде всего взглянул
на небо. Тучи
на нем лежали параллельными полосами в направлении с
севера на юг.
Он долгое время течет к
северу, потом
на северо-запад и, обойдя справа невысокий, сильно размытый хребет Самур (слева гранитные горы Гуми и Бакумана с вершиной Десидинза — большая западная вершина), круто поворачивает
на запад.
27 сентября было посвящено осмотру реки Найны, почему-то названной
на морских картах Яходеи-Санка. Река эта длиной 20 км; истоки ее находятся в горах Карту, о которых будет сказано ниже. Сначала Найна течет с
севера на юг, потом поворачивает к юго-востоку и последние 10 км течет к морю в широтном направлении. В углу, где река делает поворот, находится зверовая фанза. Отсюда прямо
на запад идет та тропа, по которой прошел А.И. Мерзляков со своим отрядом.
Большие обнажения
на берегу моря к
северу от реки Такемы состоят главным образом из лав и их туфов (биолитовый дацит), дальше тянутся полевошпатовые сланцевые породы и диорит. Тип берега кулисный. Действительно, мысы выступают один за другим наподобие кулис в театре. Вблизи берега нигде нет островов. Около мысов, разрушенных морским прибоем, кое-где образовались береговые ворота. Впоследствии своды их обрушились, остались только столбы — любимые места отдыха птиц.
Это было для нас непоправимым несчастьем. В лодке находилось все наше имущество: теплая одежда, обувь и запасы продовольствия. При себе мы имели только то, что могли нести: легкую осеннюю одежду, по одной паре унтов, одеяла, полотнища палаток, ружья, патроны и весьма ограниченный запас продовольствия. Я знал, что к
северу,
на реке Един, еще живут удэгейцы, но до них было так далеко и они были так бедны, что рассчитывать
на приют у них всего отряда нечего было и думать.
Следующие три дня были дневки. Мы отдыхали и собирались с силами. Каждый день я ходил к морю и осматривал ближайшие окрестности. Река Амагу (по-удэгейски Амули, а по-китайски Амагоу) образуется из слияния трех рек: самой Амагу, Квандагоу, по которой мы прошли, и Кудя-хе, впадающей в Амагу тоже с правой стороны, немного выше Квандагоу. Поэтому когда смотришь со стороны моря, то невольно принимаешь Кудя-хе за главную реку, которая
на самом деле течет с
севера, и потому долины ее из-за гор не видно.
Аборигены Уссурийского края, обитающие в центральной части горной области Сихотэ-Алиня и
на побережье моря к
северу до мыса Успения, называют себя «удэ-хе» [Две последние буквы произносятся чуть слышно.].
Но
на запад,
север и юг, насколько хватал глаз, передо мной развертывалась огромная, слабо всхолмленная низина, покрытая небольшими группами редкого лиственного леса, а за ними
на бесконечном пространстве тянулись белоснежные поля, поросшие травой и кустарниками.
От деревни Кокшаровки дорога идет правым берегом Улахе, и только в одном месте, где река подмывает утесы, она удаляется в горы, но вскоре опять выходит в долину. Река Фудзин имеет направление течения широтное, но в низовьях постепенно заворачивает к
северу и сливается с Улахе
на 2 км ниже левого края своей долины.
Я велел подбросить дров в костер и согреть чай, а сам принялся его расспрашивать, где он был и что делал за эти 3 года. Дерсу мне рассказал, что, расставшись со мной около озера Ханка, он пробрался
на реку Ното, где ловил соболей всю зиму, весной перешел в верховья Улахе, где охотился за пантами, а летом отправился
на Фудзин, к горам Сяень-Лаза. Пришедшие сюда из поста Ольги китайцы сообщили ему, что наш отряд направляется к
северу по побережью моря. Тогда он пошел
на Тадушу.
За утренним чаем Г.И. Гранатман заспорил с Кожевниковым по вопросу, с какой стороны ночью дул ветер. Кожевников указывал
на восток, Гранатман —
на юг, а мне казалось, что ветер дул с
севера. Мы не могли столковаться и потому обратились к Дерсу. Гольд сказал, что направление ветра ночью было с запада. При этом он указал
на листья тростника. Утром с восходом солнца ветер стих, а листья так и остались загнутыми в ту сторону, куда их направил ветер.
От хозяина фанзы мы узнали, что находимся у подножия Сихотэ-Алиня, который делает здесь большой излом, а река Тютихе течет вдоль него. Затем он сообщил нам, что дальше его фанзы идут 2 тропы: одна к
северу, прямо
на водораздельный хребет, а другая —
на запад, вдоль Тютихе. До истоков последней оставалось еще 12 км.
Общее направление ее течения с
севера на юг.
В нижнем течении Лефу принимает в себя с правой стороны два небольших притока: Монастырку и Черниговку. Множество проток и длинных слепых рукавов идет перпендикулярно к реке, наискось и параллельно ей и образует весьма сложную водную систему.
На 8 км ниже Монастырки горы подходят к Лефу и оканчиваются здесь безымянной сопкой в 290 м высоты. У подножия ее расположилась деревня Халкидон. Это было последнее в здешних местах селение. Дальше к
северу до самого озера Ханка жилых мест не было.
Мы посоветовались и решили оставить тропу и пойти целиной. Взобравшись
на первую попавшуюся сопку, мы стали осматриваться. Впереди, в 4 км от нас, виднелся залив Пластун; влево — высокий горный хребет, за которым, вероятно, должна быть река Синанца; сзади — озеро Долгое, справа — цепь размытых холмов, за ними — море. Не заметив ничего подозрительного, я хотел было опять вернуться
на тропу, но гольд посоветовал спуститься к ключику, текущему к
северу, и дойти по нему до реки Тхетибе.
Река Сица течет в направлении к юго-западу. Свое начало она берет с Сихотэ-Алиня (перевала
на реку Иман) и принимает в себя только 2 притока. Один из них Нанца [Нан-ча — южное разветвление.], длиной в 20 км, находится с правой стороны с перевалом
на Иодзыхе. От истоков Нанца сперва течет к
северу, потом к северо-востоку и затем к северо-западу. В общем, если смотреть вверх по долине, в сумме действительно получается направление южное.
Если идти вверх по правой речке, то можно в 2 дня выйти
на реку Бейцухе [Бэй-чу-хэ — река, текущая с
севера.], по второй — в 4 дня
на Шитохе [Ши-тоу-хэ — каменистая речка.] (верхний приток Бикина).
Рано мы легли спать и
на другой день рано и встали. Когда лучи солнца позолотили вершины гор, мы успели уже отойти от бивака 3 или 4 км. Теперь река Дунца круто поворачивала
на запад, но потом стала опять склоняться к
северу. Как раз
на повороте, с левой стороны, в долину вдвинулась высокая скала, увенчанная причудливым острым гребнем.
Река Улахе течет некоторое время в направлении от юга к
северу, но потом вдруг
на высоте фанзы Линда-Пау круто поворачивает
на запад.
В этот день
на Тютихе пришли Г.И. Гранатман и А.И. Мерзляков. Их путь до фанзы Тадянза [Да-дянь-цзы — обширное пастбище.] лежал сначала по Тадушу, а затем по левому ее притоку, Цимухе. Последняя состоит из 2 речек, разделенных между собой небольшой возвышенностью, поросшей мелким лесом и кустарником. Одна речка течет с
севера, другая — с востока.
Теперь перед нами было 2 ключа: один шел к
северу, другой — к западу. Нам, вероятно, следовало идти по правому, но я по ошибке взял северное направление. Сейчас же за перевалом мы стали
на биваке, как только нашли дрова и более или менее ровное место.
По обыкновению, шел и веселый разговор со множеством воспоминаний, шел и серьезный разговор обо всем
на свете: от тогдашних исторических дел (междоусобная война в Канзасе, предвестница нынешней великой войны
Севера с Югом, предвестница еще более великих событий не в одной Америке, занимала этот маленький кружок: теперь о политике толкуют все, тогда интересовались ею очень немногие; в числе немногих — Лопухов, Кирсанов, их приятели) до тогдашнего спора о химических основаниях земледелия по теории Либиха, и о законах исторического прогресса, без которых не обходился тогда ни один разговор в подобных кружках, и о великой важности различения реальных желаний, которые ищут и находят себе удовлетворение, от фантастических, которым не находится, да которым и не нужно найти себе удовлетворение, как фальшивой жажде во время горячки, которым, как ей, одно удовлетворение: излечение организма, болезненным состоянием которого они порождаются через искажение реальных желаний, и о важности этого коренного различения, выставленной тогда антропологическою философиею, и обо всем, тому подобном и не подобном, но родственном.
Это был не мичман, а корабельный постройщик. Он долго жил в Америке, знал хорошо дела Юга и
Севера, говорил о безвыходности тамошней войны,
на что утешительный теолог заметил...
Быстро
на нашем
севере дикое самовластие изнашивает людей. Я с внутренней боязнию осматриваюсь назад, точно
на поле сражения — мертвые да изуродованные…
Он прожил где-то в захолустном городишке
на глубоком
севере несколько лет, явился в Москву
на Хитров и навсегда поселился в этой квартире.
Так, в сравнении с
севером, здесь чаще прибегают к телесным наказаниям и бывает, что в один прием секут по 50 человек, и только
на юге уцелел дурной обычай, введенный когда-то каким-то давно уже забытым полковником, а именно — когда вам, свободному человеку, встречается
на улице или
на берегу группа арестантов, то уже за 50 шагов вы слышите крик надзирателя: «Смир-р-рно!
В сахалинской тайге, где
на каждом шагу приходится преодолевать горы валежного леса, жесткий, путающийся в ногах багульник или бамбук, тонуть по пояс в болотах и ручьях, отмахиваться от ужасной мошки, — даже вольные сытые ходоки делают не больше 8 верст в сутки, человек же, истощенный тюрьмой, питающийся в тайге гнилушками с солью и не знающий, где
север, а где юг, не делает в общем и 3–5 верст.
Но место, где они поселились, было признано неудобным, и в 1886 г. их четыре избы были перенесены
на другое место, к
северу от Лиственничного версты
на четыре, что и послужило основанием для селения Хомутовки.
Он имеет форму, удлиненную с
севера на юг, и фигурою, по мнению одного из авторов, напоминает стерлядь.
Правда,
на всем протяжении Тыми есть гиляцкая тропинка и попадаются юрты, но круговой путь от Ныйского залива длинен и труден; надо вспомнить, сколько лишений претерпел Поляков, спускаясь от Ныйского залива к югу, чтоб оценить весь риск путешествия от этого залива к
северу.