Неточные совпадения
Собакевич отвечал, что Чичиков, по его мнению, человек хороший, а что крестьян он ему продал
на выбор и народ во всех отношениях живой; но что он не ручается за то, что случится вперед, что если они попримрут во время трудностей переселения в дороге, то не его вина, и в том властен Бог, а горячек и разных смертоносных
болезней есть
на свете немало, и бывают примеры, что вымирают-де целые деревни.
Обнаруживала ли ими болеющая душа скорбную тайну своей
болезни, что не успел образоваться и окрепнуть начинавший в нем строиться высокий внутренний человек; что, не испытанный измлада в борьбе с неудачами, не достигнул он до высокого состоянья возвышаться и крепнуть от преград и препятствий; что, растопившись, подобно разогретому металлу, богатый запас великих ощущений не принял последней закалки, и теперь, без упругости, бессильна его воля; что слишком для него рано умер необыкновенный наставник и нет теперь никого во всем
свете, кто бы был в силах воздвигнуть и поднять шатаемые вечными колебаньями силы и лишенную упругости немощную волю, — кто бы крикнул живым, пробуждающим голосом, — крикнул душе пробуждающее слово: вперед! — которого жаждет повсюду,
на всех ступенях стоящий, всех сословий, званий и промыслов, русский человек?
— Вот не ожидал!.. — кричал Ляховский навстречу входившему гостю. — Да для меня это праздник… А я, Василий Назарыч, увы!.. — Ляховский только указал глазами
на кресло с колесами, в котором сидел. — Совсем развинтился… Уж извините меня, ради бога! Тогда эта
болезнь Зоси так меня разбила, что я совсем приготовился отправляться
на тот
свет, да вот доктор еще придержал немного здесь…
— «Не жилец он
на свете, ваш сын, — промолвил доктор матушке, когда провожала она его до крыльца, — он от
болезни впадает в помешательство».
Надобно же отыскать
болезнь; пользовавший врач придумал: atrophia nervorum «прекращение питания нервов»; бывает ли
на свете такая
болезнь, или нет, мне неизвестно, но если бывает, то уж и я понимаю, что она должна быть неизлечима.
Эта страшная кара перешла и
на детей заграничных, которые явились
на свет с тяжелыми хроническими
болезнями и медленно вымирали от разных нервных страданий, запоя и чахотки.
Иногда
на них падал
свет лампочек, и их лица от нездорового сна и от мучений после морской
болезни казались синевато-мертвенно-бледными.
На антресолях царствовали сумерки; окна занавешены были зелеными шторами, сквозь которые чуть-чуть пробивался
свет; давно не возобновляемая атмосфера комнат пропиталась противною смесью разнородных запахов, в составлении которых участвовали и ягоды, и пластыри, и лампадное масло, и те особенные миазмы, присутствие которых прямо говорит о
болезни и смерти.
Меня он любил, как лучшего строевика, тем более что по представлению Вольского я был командиром полка назначен взводным, старшим капральным, носил не два, а три лычка
на погонах и за
болезнью фельдфебеля Макарова занимал больше месяца его должность; но в ротную канцелярию, где жил Макаров, «не переезжал» и продолжал жить
на своих нарах, и только фельдфебельский камчадал каждое утро еще до
свету, пока я спал, чистил мои фельдфебельские, достаточно стоптанные сапоги, а ротный писарь Рачковский, когда я приходил заниматься в канцелярию, угощал меня чаем из фельдфебельского самовара.
Боль есть представление о боли, и к тому же без
болезней не проживешь
на этом
свете, все помрем, а потому ступай, баба, прочь, не мешай мне мыслить и водку пить.
В моей взволнованной, страдающей душе ее плач отзывался эхом; я уже забыл про свою
болезнь и про все
на свете, ходил по гостиной и бормотал растерянно...
Имея
на руках в числе тысячи трехсот человек двести пятьдесят малолетних от четырех до восьми лет, Зеленский тщательнейше наблюдал, чтобы не допускать повальных и заразительных
болезней, и заболевавших скарлатиною сейчас же отделял и лечил в темных комнатах, куда не допускал капли
света.
Чья-то рука легла
на мое плечо и несколько раз меня толкнула… Я открыл глаза и, при слабом
свете одинокой свечи, увидел пред собою Фустова. Он испугал меня. Он качался
на ногах; лицо его было желто, почти одного цвета с волосами; губы отвисли, мутные глаза глядели бессмысленно в сторону. Куда девался их постоянно ласковый и благосклонный взор? У меня был двоюродный брат, который от падучей
болезни впал в идиотизм… Фустов походил
на него в эту минуту.
Орлов чувствовал, что это нехорошо, — зачем и
на свет родиться, если можно в один день от такой поганой
болезни умереть? Он смотрел сверху вниз
на полицейского и жалел его.
Точно также к
болезням следует относить и особые, ненормальные положения, в которые впадают иные люди, как, например, спячку или апатию ко всему
на свете, совершенное беспамятство, всякие мономании, общее расслабление организма и невозможность сделать над собой хотя малейшее усилие, и т. п.
Но прочного спокойствия нет у него
на душе; характер у него боязливый, как у всех забитых, и хотя он твердо верует в нерушимость своей философии, но
на свете видит и случайности разного рода:
болезни, пожары, внезапные увольнения от службы по желанию начальства…
Он умирает в чахотке (безукоризненные герои у г. Плещеева, подобно как и у г. Тургенева и других, умирают от изнурительных
болезней), ничего нигде не сделавши; но мы не знаем, что бы мог он делать
на свете, если бы даже и не подвергся чахотке и не был беспрерывно заедаем средою.
Лежит Настя, не шелохнется; приустали резвы ноженьки, притомились белы рученьки, сошел белый
свет с ясных очей. Лежит Настя, разметавшись
на тесовой кроватушке — скосила ее
болезнь трудная… Не дождевая вода в Мать-Сыру Землю уходит, не белы-то снеги от вешнего солнышка тают, не красное солнышко за облачком теряется — тает-потухает бездольная девица. Вянет майский цвет, тускнет райский
свет — красота ненаглядная кончается.
«Я не верю в вашу медицину», — говорит дама. Во что же, собственно, она не верит? В то, что возможно в два дня «перервать» коклюш, или в то, что при некоторых глазных
болезнях своевременным применением атропина можно спасти человека от слепоты? Ни в два дня, ни в три недели невозможно перервать коклюш, но несколькими каплями атропина можно сохранить человеку зрение, и тот, кто не «верит» в это, подобен скептику, не верящему, чтоб где-нибудь
на свете мужики говорили по-французски.
— Эх, Оленушка, Оленушка! Да с чего ты,
болезная, таково горько кручинишься?.. Такая уж судьба наша женская.
На том
свет стоит, милая, чтоб мужу жену колотить. Не при нас заведено, не нами и кончится. Мужнины побои дело обиходное, сыщи-ка
на свете хоть одну жену небитую. Опять же и то сказать: не бьет муж, значит, не любит жену.
— Ничего, бедный мальчик, ничего…
На этом
свете нельзя прожить без
болезней… Миша, кто я? Ты узнаешь?
Федосья Васильевна, помешанная
на болезнях и
на своем мнимом аристократизме, опротивела ей до того, что, кажется, все
на свете стало грубо и неприглядно оттого, что живет эта женщина.
Раны, увечья, голод, холод,
болезни, всякие несчастные случайности и, главное, роды, без чего никто из нас не явился
на свет — ведь всё это необходимые условия существования.
Это происходило не потому, что
болезнь на самом деле подействовала роковым образом
на его умственные способности, но потому, что князь пришел к окончательному решению, несмотря
на все убеждения графа Петра Игнатьевича, порвать все свои связи со «
светом» и уехать в Луговое, где уже строили, по его письменному распоряжению, небольшой деревянный дом.
Бьет два часа…
Свет маленькой ночной лампы скудно пробивается сквозь голубой абажур. Лизочка лежит в постели. Ее белый кружевной чепчик резко вырисовывается
на темном фоне красной подушки.
На ее бледном лице и круглых, сдобных плечах лежат узорчатые тени от абажура. У ног сидит Василий Степанович, ее муж. Бедняга счастлив, что его жена наконец дома, и в то же время страшно напуган ее
болезнью.
Для того, чтобы ребенок, если умрет, пошел в рай, нужно успеть помазать его маслом и выкупать с произнесением известных слов; для того, чтобы родильница перестала быть нечистою, нужно произнести известные заклинания; чтобы был успех в деле или спокойное житье в новом доме, для того, чтобы хорошо родился хлеб, прекратилась засуха, для того, чтобы путешествие было благополучно, для того, чтобы излечиться от
болезни, для того, чтобы облегчилось положение умершего
на том
свете, для всего этого и тысячи других обстоятельств есть известные заклинания, которые в известном месте и за известные приношения произносит священник.]
Русская революционная интеллигенция, вся изъеденная застарелыми
болезнями, отравившая народ злобными нигилистическими чувствами и мыслями, начала кричать, что в «революционной демократии» раскрывается какая-то неслыханная и невиданная
на Западе правда, брезжит
свет с Востока.