Неточные совпадения
Двое жиденков, как две домашние собачки, легли
на полу возле
шкафа.
Самгин снял шляпу, поправил очки, оглянулся: у окна, раскаленного солнцем, — широкий кожаный диван, пред ним,
на полу, — старая, истоптанная шкура белого медведя, в углу —
шкаф для платья с зеркалом во всю величину двери; у стены — два кожаных кресла и маленький, круглый стол, а
на нем графин воды, стакан.
Простая кровать с большим занавесом, тонкое бумажное одеяло и одна подушка. Потом диван, ковер
на полу, круглый стол перед диваном, другой маленький письменный у окна, покрытый клеенкой,
на котором, однако же, не было признаков письма, небольшое старинное зеркало и простой
шкаф с платьями.
Не затворив
шкафа, она перешагнула через кучу брошенного
на пол платья, задула свечку и, скользнув из двери, не заперев ее, как мышь, неслышными шагами спустилась с лестницы.
Мельком взглянув
на пальто, попавшееся ей в руку, она с досадой бросала его
на пол и хватала другое, бросала опять попавшееся платье, другое, третье и искала чего-то, перебирая одно за другим все, что висело в
шкафе, и в то же время стараясь рукой завязать косынку
на голове.
Стояло и торчало где-то какое-то существо или предмет, вроде как торчит что-нибудь иногда пред глазом, и долго, за делом или в горячем разговоре, не замечаешь его, а между тем видимо раздражаешься, почти мучаешься, и наконец-то догадаешься отстранить негодный предмет, часто очень пустой и смешной, какую-нибудь вещь, забытую не
на своем месте, платок, упавший
на пол, книгу, не убранную в
шкаф, и проч., и проч.
Как сейчас вижу: сквозь дверную щель в темноте — острый солнечный луч переламывается молнией
на полу,
на стенке
шкафа, выше — и вот это жестокое, сверкающее лезвие упало
на запрокинутую, обнаженную шею I… и в этом для меня такое что-то страшное, что я не выдержал, крикнул — и еще раз открыл глаза.
Она достала с нижней полки
шкафа, из-за головы сахару, стакан водки и два огромные ломтя хлеба с ветчиной. Все это давно было приготовлено для него ее заботливой рукой. Она сунула ему их, как не суют и собакам. Один ломоть упал
на пол.
Санин зашел в нее, чтобы выпить стакан лимонаду; но в первой комнате, где, за скромным прилавком,
на полках крашеного
шкафа, напоминая аптеку, стояло несколько бутылок с золотыми ярлыками и столько же стеклянных банок с сухарями, шоколадными лепешками и леденцами, — в этой комнате не было ни души; только серый кот жмурился и мурлыкал, перебирая лапками
на высоком плетеном стуле возле окна, и, ярко рдея в косом луче вечернего солнца, большой клубок красной шерсти лежал
на полу рядом с опрокинутой корзинкой из резного дерева.
Стоило отыскать направо у
шкафа на полу выбитый из рук подсвечник; но чем засветить огарок?
Они, получая «Ниву» ради выкроек и премий, не читали ее, но, посмотрев картинки, складывали
на шкаф в спальне, а в конце года переплетали и прятали под кровать, где уже лежали три тома «Живописного обозрения». Когда я мыл
пол в спальне, под эти книги подтекала грязная вода. Хозяин выписывал газету «Русский курьер» и вечерами, читая ее, ругался...
Тогда я, решившись, толкнул дверь, которая, отойдя, ударилась в большой
шкаф, и вошел, крайне пораженный тем, что Гез лежит
на полу.
Конечно, все это в обыкновенное время было припрятано по сундукам и
шкафам, а мебель стояла под чехлами; но теперь другое дело — для такого торжественного случая можно было и развернуться: чехлы с мебели были сняты,
на окнах появились шелковые драпировки, по
полу французские ковры, стол сервирован был гарднеровской посудой и новым столовым серебром.
Он лёг спать не у себя в каморке, а в трактире, под столом,
на котором Терентий мыл посуду. Горбун уложил племянничка, а сам начал вытирать столы.
На стойке горела лампа, освещая бока пузатых чайников и бутылки в
шкафу. В трактире было темно, в окна стучал мелкий дождь, толкался ветер… Терентий, похожий
на огромного ежа, двигал столами и вздыхал. Когда он подходил близко к лампе, от него
на пол ложилась густая тень, — Илье казалось, что это ползёт душа дедушки Еремея и шипит
на дядю...
Так прошло семь или восемь минут. Маня все стояла у
шкафа, и червячок все ворочался около ее губок, как вдруг раздался страшный удар грома и с треском раскатился по небу. Маня слабо вскрикнула, быстро бросила
на пол чашку и, забыв всякую застенчивость, сильно схватилась за мою руку.
Акулина Ивановна. Обедать-то надо в кухне… чтобы не обеспокоить ее… Милая моя!.. И взглянуть нельзя… (Махнув рукой, уходит в сени.
Поля стоит, прислонясь к
шкафу и глядя
на дверь в комнату Татьяны. Брови у нее нахмурены, губы сжаты, стоит она прямо. Бессеменов сидит у стола, как бы ожидая чего-то.)
В рабочем кабинете с наглухо закрытыми черными шторами горела
на открытой конторке керосиновая лампа, мягко и зелено освещая вороха бумаг
на полу,
на кресле и
на красном сукне. Рядом в большом кабинете с задернутыми двойными шторами нагорали стеариновые свечи в канделябрах. Нежными искорками поблескивали переплеты в
шкафах, Александр I ожил и, лысый, мягко улыбался со стены.
Стены белые,
полы непременно деревянные, крашеные или покрытые цветными холщовыми постилками; два стола, диван, стулья,
шкаф с посудой,
на окнах горшки с цветами.
Александра Ивановна писала пред старинным овальным столом, утвержденным
на толстой тумбе, служившей маленьким книжным
шкафом, а майорша Катерина Астафьевна Форова, завернутая кое-как в узенькое платье, без шейного платка и без чепца, сидела
на полу, лицом к открытой двери, и сматывала
на клубок нитки, натянутые у нее
на выгнутых коленах.
Массивная мебель, громадных размеров
шкафы по стенам, наполненные фолиантами и папками с разного рода деловыми надписями, грандиозный письменный стол, стоявший по середине, и толстый ковер, сплошь покрывший
пол комнаты, делали ее, несмотря
на ее размеры, деловито-уютным уголком.
Шкафы были отперты, раскрыты и пусты, ящики письменного стола выдвинуты и тоже пусты,
на полу валялась рваная бумага, мелкие туалетные вещи и несколько старых ботинок и туфлей.
Кабинет представлял большую комнату с двумя окнами, выходившими
на площадь, отступая
на некоторое расстояние от которых стоял громадный письменный стол, а перед ним высокое кресло; у стены, противоположной двери, в которую вошли посетители, стоял широкий диван, крытый коричневым тисненым сафьяном, также же стулья и кресла, стоявшие по стенам, и резной высокий книжный
шкаф дополняли убранство.
Пол был сплошь покрыт мягким персидским ковром, заглушающим шаги.
Кошка, спящая рядом с ним, тоже поднимается, вытягивает хвост, перегибает спину и жмурится. Тишина… Слышно, как за обоями бегают мыши. Надев сапоги и халат, Павел Васильич, помятый и хмурый спросонок, идет из спальни в столовую; при его появлении другая кошка, которая обнюхивала
на окне рыбное заливное, прыгает с окна
на пол и прячется за
шкаф.