Неточные совпадения
Мундиры старых дворян были сшиты постаринному, с буфочками
на плечах; они были, очевидно, малы, коротки в талиях и узки, как будто носители их выросли из них.
На правой стороне теплой церкви, в толпе фраков и белых галстуков,
мундиров и штофов, бархата, атласа, волос, цветов, обнаженных
плеч и рук и высоких перчаток, шел сдержанный и оживленный говор, странно отдававшийся в высоком куполе.
— Нет. Вы взгляните
на него, — сказал старичок, указывая расшитою шляпой
на остановившегося в дверях залы с одним из влиятельных членов Государственного Совета Каренина в придворном
мундире с новою красною лентою через
плечо. — Счастлив и доволен, как медный грош, — прибавил он, останавливаясь, чтобы пожать руку атлетически сложенному красавцу камергеру.
Вот Илья Ильич идет медленно по дорожке, опираясь
на плечо Вани. Ваня уж почти юноша, в гимназическом
мундире, едва сдерживает свой бодрый, торопливый шаг, подлаживаясь под походку Ильи Ильича. Обломов не совсем свободно ступает одной ногой — следы удара.
Хотя Райский не разделял мнения ни дяди, ни бабушки, но в перспективе у него мелькала собственная его фигура, то в гусарском, то в камер-юнкерском
мундире. Он смотрел, хорошо ли он сидит
на лошади, ловко ли танцует. В тот день он нарисовал себя небрежно опершегося
на седло, с буркой
на плечах.
Масленников весь рассиял, увидав Нехлюдова. Такое же было жирное и красное лицо, и та же корпуленция, и такая же, как в военной службе, прекрасная одежда. Там это был всегда чистый, по последней моде облегавший его
плечи и грудь
мундир или тужурка; теперь это было по последней моде статское платье, так же облегавшее его сытое тело и выставлявшее широкую грудь. Он был в вицмундире. Несмотря
на разницу лет (Масленникову было под 40), они были
на «ты».
Его большие глаза были похожи
на сливы, одевался он в зеленоватый
мундир с золотыми пуговицами и золотыми вензелями
на узких
плечах.
Ее в Иркутске встретил сам
Начальник городской;
Как мощи сух, как палка прям,
Высокий и седой.
Сползла с
плеча его доха,
Под ней — кресты,
мундир,
На шляпе — перья петуха.
Почтенный бригадир,
Ругнув за что-то ямщика,
Поспешно подскочил
И дверцы прочного возка
Княгине отворил…
Старик ушел. Что-то вроде насмешливой гримасы промелькнуло
на лице чиновника в
мундире. Директор между тем вежливо, но серьезно пригласил движением руки даму отойти с ним подальше к окну. Та подошла и начала говорить тихо: видно было, что слова у ней прерывались в горле и дыхание захватывало: «Mon mari… mes enfants…» [Мой муж… дети… (франц.).] — слышалось Калиновичу. Директор, слушая ее, пожимал только
плечами.
В головной паре стояли, ожидая начала танца, директриса и граф Олсуфьев в темно-зеленом
мундире (теперь
на близком расстоянии Александров лучше различил цвета) и малиновых рейтузах. Стоя, начальница была еще выше, полнее и величественнее. Ее кавалер не достигал ей головой до
плеча. Его худенькая фигура с заметно согбенной спиной, с осевшими тонкими ножками казалась еще более жалкой рядом с его чересчур представительной парой, похожей
на столичный монумент.
Произнося последние слова, Глумов вдруг ожесточился и даже погрозил пальцем в пространство. Очевидно,
на него подействовал дворянский
мундир, который был
на его
плечах.
Казак с великим усилием поднимал брови, но они вяло снова опускались. Ему было жарко, он расстегнул
мундир и рубаху, обнажив шею. Женщина, спустив платок с головы
на плечи, положила
на стол крепкие белые руки, сцепив пальцы докрасна. Чем больше я смотрел
на них, тем более он казался мне провинившимся сыном доброй матери; она что-то говорила ему ласково и укоризненно, а он молчал смущенно, — нечем было ответить
на заслуженные упреки.
За ним двигались музыканты, с раздутыми и красными щеками, в касках с перьями, в цветных
мундирах, с огромными эполетами
на плечах, расшитые и изукрашенные до такой степени, что, кажется, не оставалось
на них ни клочка, чем-нибудь не расцвеченного, не завешанного каким-нибудь галуном или позументом.
Там должны были разрезать
на нем
мундир: так распухло его нежное молодое тело; два месяца гнила у него спина и
плечи.
После кампании 1812 года Негров был произведен в полковники; полковничьи эполеты упали
на его
плечи тогда, когда они уже были утомлены
мундиром; военная служба начала ему надоедать, и он, послужив еще немного и «находя себя не способным продолжать службу по расстроенному здоровью», вышел в отставку и вынес с собою генерал-майорский чин, усы,
на которых оставались всегда частицы всех блюд обеда, и
мундир для важных оказий.
Генерал
на этот раз был, по заграничному обычаю, в штатском платье и от этого много утратил своей воинственности. Оказалось, что
плечи его в
мундире были ваточные, грудь — тоже понастегана. Коротенькое пальто совершенно не шло к нему и неловко
на нем сидело, но при всем том маленькая рука генерала и с высоким подъемом нога, а более всего мягкие манеры — говорили об его чистокровном аристократическом происхождении. Фамилия генерала была Трахов.
В воскресенье он был без отпуска. После обедни устраивали «слона», играли «в горки», переодевались в вывернутые наизнанку
мундиры, мазали себе лица сажей из печки. Буланиным овладела какая-то пьяная, истерическая скука. Стали ездить верхом друг
на друге. Буланин сел
на плечи рослому Конисскому и долго носился
на нем по залам, пуская бумажные стрелы.
Вдруг, например, я вхожу в генеральском
мундире: у меня и
на правом
плече эполета и
на левом
плече эполета, через
плечо голубая лента — что? как тогда запоет красавица моя? что скажет и сам папа, директор наш?
Полицеймейстер Судак, сильно выпивший за обедом, благосклонно глядел
на всю эту веселую суматоху, остроумно козырял дамам и был счастлив. И когда из дымной темноты рядом с ним послышался голос губернатора, ему захотелось поцеловать его в
плечо, осторожно обнять за губернаторскую талию — сделать что-нибудь такое, что выражало бы преданность, любовь и удовольствие. Но вместо этого он приложил руку к левой стороне
мундира, бросил в траву только что закуренную папиросу и сказал...
Надев
мундир и старательно обчистившись веничком, Кузьма Васильевич отправлялся степенным шагом вдоль заборов фруктовых садов, часто останавливался, любовался красотами природы, срывал цветок
на память и чувствовал некоторое удовольствие; но особенное наслаждение испытывал он только тогда, когда ему случалось встретить «купидончика», то есть хорошенькую мещаночку, спешившую домой в накинутой
на плечи душегрейке, с узелком в голенькой ручке и с пестрым платочком
на голове.
Платонов. Экая… Ну, слава богу. Рука болит… Дайте мне еще пить. Я сам ужасно болен, Николай! Еле голову
на плечах держу… Того и смотри, что свалится… У меня, должно быть, горячка будет. Солдатики в ситцевых
мундирах, с острыми шапочками так и мелькают перед глазами… Желто и зелено кругом… Закати мне chinini sulphurici…
Портретной была большая комната, выходившая окнами в сад; с ее стен улыбались всевозможные дамы и мужчины разных возрастов и в самых разнообразных костюмах. Дамы, изображенные
на портретах, были в необыкновенно широких платьях и странных прическах, с розанами в волосах; у мужчин были необычайно нарядные
мундиры со звездами
на груди, а у двух-трех, наиболее важных
на вид, были даже белые косы, спускавшиеся до
плеч.
Без пяти минут шесть — время, когда в ту пору начинались спектакли, прибыл император Павел Петрович в парадном
мундире Преображенского полка, в шелковых чулках и башмаках, с голубою лентою через
плечо и андреевскою звездою
на груди.
День спустя, Екатерина двинулась в Петергоф, во главе ликующего войска. В поэтическом свете прозрачной петербургской ночи, красовалась
на коне, верхом по-мужски, искусная и изящная наездница.
На ней был гвардейский
мундир времен Петра I, через
плечо русская голубая лента,
на голове шляпа в ветвях, из-под которой выбивались красивые локоны. Подле ехала молоденькая восемнадцатилетняя графиня Екатерина Романовна Дашкова в таком же наряде.
Озадаченные такой неожиданной развязкою, нейшлотские сановники поспешно поднимались по узким каменным лестницам
на высокую угольную башню. В самом верхнем ярусе они остановились
на площадке, едва переводя дух от усталости, и увидели бодрого худощавого старика в огромной шляпе и сером чухонском балахоне, под которым виднелся
мундир Преображенского полка с широкой георгиевской лентой через
плечо.
Оба государя вступили
на барки и отплыли от берега одновременно. Наполеон стоял впереди своих сановников: Мюрата, Бертье, Дюрока и Коленкура, в
мундире старой гвардии, с лентой Почетного Легиона через
плечо и в известной всему миру шляпе, скрестив руки
на груди, как его и тогда уже изображали
на картинках. Барки причалили к плоту одновременно, но Наполеон успел раньше взойти
на паром и сделать несколько шагов навстречу Александру.
Беспалов метался, перекладывал голову со стороны
на сторону, из ранок, пузырясь, со свистом выползала кровавая пена. Он распахнул полушубок, расстегнул
мундир, разорвал
на груди рубашку. И всем тогда стали видны его раздувшиеся белые
плечи, как будто
плечи жирной женщины. И он метался, и
на лице была смертная тоска.
На нем был новый, с иголочки, со слежавшимися складками
мундир и густые золотые эполеты, которые как будто не книзу, а кверху поднимали его тучные
плечи.
Он ехал галопом в маленькой шляпе, с андреевского лентой через
плечо, в раскрытом над белым камзолом синем
мундире,
на необыкновенно породистой арабской серой лошади,
на малиновом, золотом шитом, чепраке.
Он был не в смушковом картузе с нагайкой через
плечо, как видел его Ростов в ночь накануне Аустерлицкого сражения, а в новом узком
мундире с русскими и иностранными орденами и с Георгиевскою звездой
на левой стороне груди.