Неточные совпадения
Она смотрела мимо дамы в окно
на точно как будто катившихся назад
людей, провожавших поезд и стоявших
на платформе.
На платформе раздалось Боже Царя храни, потом крики: ура! и живио! Один из добровольцев, высокий, очень молодой
человек с ввалившеюся грудью, особенно заметно кланялся, махая над головой войлочною шляпой и букетом. За ним высовывались, кланяясь тоже, два офицера и пожилой
человек с большой бородой в засаленной фуражке.
Нехлюдов, еще не выходя из вагона, заметил
на дворе станции несколько богатых экипажей, запряженных четвернями и тройками сытых, побрякивающих бубенцами лошадей; выйдя же
на потемневшую от дождя мокрую
платформу, он увидал перед первым классом кучку народа, среди которой выделялась высокая толстая дама в шляпе с дорогими перьями, в ватерпруфе, и длинный молодой
человек с тонкими ногами, в велосипедном костюме, с огромной сытой собакой в дорогом ошейнике.
На платформе стояло несколько
человек провожавших: их не подпускали к вагонам.
Оба они пожимали ему руки
на платформе, а когда он вошел в вагон, ближайший молодой
человек, тоже одетый весьма старательно, приветливо посторонился, очищая место возле себя…
Матвей думал, что далее он увидит отряд войска. Но, когда пыль стала ближе и прозрачнее, он увидел, что за музыкой идут — сначала рядами, а потом, как попало, в беспорядке — все такие же пиджаки, такие же мятые шляпы, такие же пыльные и полинялые фигуры. А впереди всей этой пестрой толпы, высоко над ее головами, плывет и колышется знамя, укрепленное
на высокой
платформе на колесах. Кругом знамени, точно стража, с десяток
людей двигались вместе с толпой…
На рельсах вдали показался какой-то круг и покатился, и стал вырастать, приближаться, железо зазвенело и заговорило под ногами, и скоро перед
платформой пролетел целый поезд… Завизжал, остановился, открылись затворки — и несколько десятков
людей торопливо прошли мимо наших лозищан. Потом они вошли в вагон, заняли пустые места, и поезд сразу опять кинулся со всех ног и полетел так, что только мелькали окна домов…
Но он спал, когда поезд остановился
на довольно продолжительное время у небольшой станции. Невдалеке от вокзала, среди вырубки, виднелись здания из свежесрубленного леса.
На платформе царствовало необычайное оживление: выгружали земледельческие машины и камень, слышалась беготня и громкие крики
на странном горловом жаргоне. Пассажиры-американцы с любопытством выглядывали в окна, находя, по-видимому, что эти
люди суетятся гораздо больше, чем бы следовало при данных обстоятельствах.
Когда пыль, поднятую этой толкотней, пронесло дальше, к площади, знамя опять стояло неподвижно, а под знаменем встал
человек с открытой головой, длинными, откинутыми назад волосами и черными сверкающими глазами южанина. Он был невелик ростом, но возвышался над всею толпой,
на своей
платформе, и у него был удивительный голос, сразу покрывший говор толпы. Это был мистер Чарльз Гомперс, знаменитый оратор рабочего союза.
И как ни непохоже это
на тот уверенный вид, с которым теперь все эти начальствующие
люди движутся по станции и
платформе, все они в глубине души не только страдают, но и колеблются.
На платформе этого сооружения плясали
люди в зеленых цилиндрах и оранжевых сюртуках; вместо лиц были комические, толстощекие маски и чудовищные очки.
Изо всех собравшихся
на станции только один этот
человек, с чахоточной фигурой и лицом старой обезьяны, сохранял свою обычную невозмутимость. Он приехал позднее всех и теперь медленно ходил взад и вперед по
платформе, засунув руки по локоть в карманы широких, обвисших брюк и пожевывая свою вечную сигару. Его светлые глаза, за которыми чувствовался большой ум ученого и сильная воля авантюриста, как и всегда, неподвижно и равнодушно глядели из-под опухших, усталых век.
Приглашенных было до девяноста
человек; они толпились оживленными группами
на платформе, со смехом и громкими восклицаниями. Русская речь перемешивалась с французскими, немецкими и польскими фразами. Трое бельгийцев захватили с собой фотографические аппараты, рассчитывая делать при свете магния моментальные снимки… Всех интересовала полнейшая неизвестность относительно подробностей пикника. Свежевский с таинственным и важным видом намекал о каких-то «сюрпризах», но от объяснений всячески уклонялся.
На платформе раздался продолжительный звонок, возвещавший отход поезда с ближайшей станции. Между инженерами произошло смятение. Андрей Ильич наблюдал из своего угла с насмешкой
на губах, как одна и та же трусливая мысль мгновенно овладела этими двадцатью с лишком
человеками, как их лица вдруг стали серьезными и озабоченными, руки невольным быстрым движением прошлись по пуговицам сюртуков, по галстукам и фуражкам, глаза обратились в сторону звонка. Скоро в зале никого не осталось.
На дворе совсем меркло; мимо
платформы торопливо проходили к домам разные рабочие
люди; прошло несколько девушек, которые с ужасом и с любопытством взглядывали
на мрачный сундук и
на одинокую фигуру Долинского, и вдруг сначала шли удвоенным шагом, а потом бежали, кутая свои головы широкими коричневыми платками и путаясь в длинных юбках платьев.
И я тоже улыбнулся, и если бы я мог простить ей ее смех, то никогда не прощу этой своей улыбки. Это было пятого сентября, в шесть часов вечера, по петербургскому времени. По петербургскому, добавляю я, потому, что мы находились тогда
на вокзальной
платформе, и я сейчас ясно вижу большой белый циферблат и такое положение черных стрелок: вверх и вниз. Алексей Константинович был убит также ровно в шесть часов. Совпадение странное, но могущее открыть многое догадливому
человеку.
Он сел
на платформе вокзала, глядя, как маневрировали поезда, суетились разные чумазые
люди — смазчики, составители, сцепщики, кондуктора товарных поездов.
С
платформы у одного маленького городка вошли два
человека — один легкий
на ногу, должно быть молодой, а другой — грузнее и постарше.
Они сел и в поезд. Дали третий звонок. Поезд свистнул и стал двигаться. Начальник станции, с толстым, бородатым лицом, что-то сердито кричал сторожу и указывал пальцем
на конец
платформы. Там сидели и лежали среди узлов
человек десять мужиков, в лаптях и пыльных зипунах. Сторож, с злым лицом, подбежал к ним, что-то крикнул и вдруг, размахнув ногою, сильно ударил сапогом лежавшего
на узле старика. Мужики испуганно вскочили и стали поспешно собирать узлы.
Из круга, небрежно раздвигая толпу, выходят двое: девушка в белом и высокий юноша, почти такой же высокий, как Юрасов. Вдоль полусонных вагонов, в конец дощатой
платформы, где сторожко насупился мрак, идут они красивые и как будто несут с собою частицу света: Юрасову положительно кажется, что девушка светится, — так бело ее платье, так черны брови
на ее белом лице. С уверенностью
человека, который хорошо танцует, Юрасов нагоняет идущих и спрашивает...
До трех часов ночи мы сидели в маленьком, тесном зальце станции. В буфете нельзя было ничего получить, кроме чаю и водки, потому что в кухне шел ремонт.
На платформе и в багажном зальце вповалку спали наши солдаты. Пришел еще эшелон; он должен был переправляться
на ледоколе вместе с нами. Эшелон был громадный, в тысячу двести
человек; в нем шли
на пополнение частей запасные из Уфимской, Казанской и Самарской губерний; были здесь русские, татары, мордвины, все больше пожилые, почти старые
люди.
Проехали мы Красноярск, Иркутск, поздно ночью прибыли
на станцию Байкал. Нас встретил помощник коменданта, приказано было немедленно вывести из вагонов
людей и лошадей;
платформы с повозками должны были идти
на ледоколе неразгруженными.
До своего госпиталя Султанову было мало дела.
Люди его голодали, лошади тоже. Однажды, рано утром, во время стоянки, наш главный врач съездил в город, купил сена, овса. Фураж привезли и сложили
на платформе между нашим эшелоном и эшелоном Султанова. Из окна выглянул только что проснувшийся Султанов. По
платформе суетливо шел Давыдов. Султанов торжествующе указал ему
на фураж.
Помощник коменданта бегал, суетился, ежеминутно звонил в телефон, повел всех
на одну
платформу,
на другую.
Человек десять он поместил в вагон четвертого класса к персоналу проходящего эшелона,
на пятнадцать
человек дал теплушку, мы шестеро и еще трое остались за штатом.
Французы пробрались внутрь замка без труда, кинулись
на караул при воротах, закололи часового, захватили
на платформе ружья и без выстрела перевязали всех
людей, а потом направились к главному караулу и сделали то же после беспорядочной стрельбы захваченных врасплох солдат. Замок был в их власти.
Впереди меня молча и неподвижно стояла парочка и, когда песня кончилась, разом вздохнула — и поцеловалась. Я отправился
на платформу, откуда послышался отчаянно фальшивый голос, беззаботно обходившийся всего двумя нотами, одинаково скверными: простым криком и диким криком. Молодой
человек с золотым сердцем не мог остаться нечувствительным к любовному призыву и отвечал как умел…
Этот молодой
человек, внешне мало похожий и даже во всем противоположный старому типу революционера, или коммунист, или приспособился к коммунизму и стоит
на советской
платформе.