Неточные совпадения
Маленькая горенка с маленькими окнами, не отворявшимися ни в зиму, ни в лето, отец, больной человек, в длинном сюртуке
на мерлушках и в вязаных хлопанцах, надетых
на босую
ногу, беспрестанно вздыхавший, ходя по комнате, и плевавший в стоявшую в углу песочницу, вечное сиденье
на лавке, с пером в руках, чернилами
на пальцах и даже
на губах, вечная пропись перед глазами: «не лги, послушествуй старшим и носи добродетель в сердце»; вечный шарк и шлепанье по комнате хлопанцев, знакомый, но всегда суровый голос: «опять задурил!», отзывавшийся в то время, когда ребенок, наскуча однообразием труда, приделывал к букве какую-нибудь кавыку или хвост; и вечно знакомое, всегда неприятное чувство, когда вслед за сими словами краюшка уха его скручивалась очень больно
ногтями длинных протянувшихся сзади пальцев: вот бедная картина первоначального его детства, о котором едва сохранил он бледную память.
Иноков только что явился откуда-то из Оренбурга, из Тургайской области, был в Красноводске, был в Персии. Чудаковато одетый в парусину, серый, весь как бы пропыленный до костей, в сандалиях
на босу
ногу, в широкополой, соломенной шляпе, длинноволосый, он стал похож
на оживший портрет Робинзона Крузо с обложки дешевого издания этого евангелия непобедимых. Шагая по столовой журавлиным шагом, он сдирал
ногтем беленькие чешуйки кожи с обожженного носа и решительно говорил...
Он заставил себя еще подумать о Нехаевой, но думалось о ней уже благожелательно. В том, что она сделала, не было, в сущности, ничего необычного: каждая девушка хочет быть женщиной.
Ногти на ногах у нее плохо острижены, и, кажется, она сильно оцарапала ему кожу щиколотки. Клим шагал все более твердо и быстрее. Начинался рассвет, небо, позеленев
на востоке, стало еще холоднее. Клим Самгин поморщился: неудобно возвращаться домой утром. Горничная, конечно, расскажет, что он не ночевал дома.
Он быстро выпил стакан чаю, закурил папиросу и прошел в гостиную, — неуютно, не прибрано было в ней. Зеркало мельком показало ему довольно статную фигуру человека за тридцать лет, с бледным лицом, полуседыми висками и негустой острой бородкой. Довольно интересное и даже как будто новое лицо. Самгин оделся, вышел в кухню, — там сидел товарищ Яков, рассматривая синий
ноготь на большом пальце голой
ноги.
А главное, он сам не любил свои
ноги, почему-то всю жизнь находил свои большие пальцы
на обеих
ногах уродливыми, особенно один грубый, плоский, как-то загнувшийся вниз
ноготь на правой
ноге, и вот теперь все они увидят.
Хвостовые перья сверху пестрые, а снизу почти белые; над хвостом, под коричневыми длинными перьями, уже с половины спины лежат ярко-белые перья с небольшими копьеобразными крапинками;
на шее, под горлышком, перышки светлы, даже белесоваты; глаза небольшие, темные, шея длиною в три вершка; нос темно-рогового цвета, довольно толстый, загнутый книзу, в два вершка с половиною; крылья очень большие, каждое длиною в две четверти с вершком, если мерить от плечевого сустава до конца последнего пера; хвост коротенький;
ноги в четверть длиною, пальцы соразмерные; цвет кожи
на ногах темный, пальцы еще темнее,
ногти совсем черные, небольшие и крепкие.
Глаза темные, брови широкие и красные, голова небольшая, шея довольно толстая; издали глухарь-косач покажется черным, но это несправедливо: его голова и шея покрыты очень темными, но в то же время узорно-серыми перышками; зоб отливает зеленым глянцем, хлупь испещрена белыми пятнами по черному полю, а спина и особенно верхняя сторона крыльев — по серому основанию имеют коричневые длинные пятна; нижние хвостовые перья — темные, с белыми крапинками
на лицевой стороне, а верхние, от спины идущие, покороче и серые; подбой крыльев под плечными суставами ярко-белый с черными крапинами, а остальной — сизо-дымчатый;
ноги покрыты мягкими, длинными, серо-пепельного цвета перышками и очень мохнаты до самых пальцев; пальцы же облечены, какою-то скорлупообразною, светлою чешуйчатою бронею и оторочены кожаною твердою бахромою;
ногти темные, большие и крепкие.
Г-н Клюбер начал с того, что отрекомендовался, причем так благородно наклонил стан, так приятно сдвинул
ноги и так учтиво тронул каблуком о каблук, что всякий непременно должен был почувствовать: «У этого человека и белье и душевные качества — первого сорта!» Отделка обнаженной правой руки (в левой, облеченной в шведскую перчатку, он держал до зеркальности вылощенную шляпу,
на дне которой лежала другая перчатка) — отделка этой правой руки, которую он скромно, но с твердостью протянул Санину, превосходила всякое вероятие: каждый
ноготь был в своем роде совершенство!
Это чувство возбуждали во мне их
ноги и грязные руки с обгрызенными
ногтями, и один отпущенный
на пятом пальце длинный
ноготь у Оперова, и розовые рубашки, и нагрудники, и ругательства, которые они ласкательно обращали друг к другу, и грязная комната, и привычка Зухина беспрестанно немножко сморкаться, прижав одну ноздрю пальцем, и в особенности их манера говорить, употреблять и интонировать некоторые слова.
Но слова вполголоса были не лучше громко сказанных слов; моя дама жила в облаке вражды к ней, вражды, непонятной мне и мучившей меня. Викторушка рассказывал, что, возвращаясь домой после полуночи, он посмотрел в окно спальни Королевы Марго и увидел, что она в одной рубашке сидит
на кушетке, а майор, стоя
на коленях, стрижет
ногти на ее
ногах и вытирает их губкой.
Бороды у них косматые, никогда их ножницы не касались — и
ногти на ногах и руках черные да заскорузлые, вокруг пальцев закрюченные, отроду не стриглись.
Осматривал он нас каждую баню в предбаннике, но, кроме того, производил еще внезапные ревизии: вдруг остановит кадета и прикажет раздеться донага; осмотрит все тело, все белье, даже
ногти на ногах оглядит — выстрижены ли.
Артамонов пришёл домой, когда жена, уже раздетая, положив левую
ногу на круглое колено правой, морщась, стригла
ногти. Искоса взглянув
на мужа, она спросила...
Артамонов старший лежал
на полу,
на жиденьком, жёстком тюфяке; около него стояло ведро со льдом, бутылки кваса, тарелка с квашеной капустой, обильно сдобренной тёртым хреном.
На диване, открыв рот и, как Наталья, подняв брови, разметалась Пашута, свесив
на пол
ногу, белую с голубыми жилками и
ногтями, как чешуя рыбы. За окном тысячами жадных пастей ревело всероссийское торжище.
Смерть от жажды райская, блаженная смерть по сравнению с жаждой морфия. Так заживо погребенный, вероятно, ловит последние ничтожные пузырьки воздуха в гробу и раздирает кожу
на груди
ногтями. Так еретик
на костре стонет и шевелится, когда первые языки пламени лижут его
ноги…
Коротков побежал через колонный зал туда, куда ему указывала маленькая белая рука с блестящими красными
ногтями. Проскакав зал, он очутился
на узкой и темноватой площадке и увидал открытую пасть освещенного лифта. Сердце ушло в
ноги Короткову, — догнал… пасть принимала квадратную одеяльную спину и черный блестящий портфель.
Он сидел
на постели, занимая почти треть ее. Полуодетая Софья лежала
на боку, щекою
на сложенных ладонях; подогнув одну
ногу, другую — голую — она вытянула
на колени хозяина и смотрела встречу мне, улыбаясь, странно прозрачным глазом. Хозяин, очевидно, не мешал ей, — половина ее густых волос была заплетена в косу, другая рассыпалась по красной, измятой подушке. Держа одною рукой маленькую
ногу девицы около щиколотки, пальцами другой хозяин тихонько щелкал по
ногтям ее пальцев, желтым, точно янтарь.
Грохольский обнял Лизу, перецеловал все ее пальчики с огрызенными розовыми
ногтями и посадил ее
на обитую дешевым бархатом кушетку. Лиза положила
ногу на ногу, заложила руки под голову и легла.
Убедившись, что она неизлечима, Лайгур и Чегрэ перестали о ней заботиться; ей не всегда даже давали есть, она давно уже не мылась и не расчесывала своих волос, одежда
на ней истлела,
ногти сильно отросли
на руках и
на ногах.
Павел Николаевич лежал
на мягком матрасе, в блестящем серебристом белье; перевязка его позорной раны в
ногу не причинила ему ни малейшей боли и расстройства, и он, обрызганный тонкими духами, глядел себе
на розовые
ногти и видел ясно вблизи желанный край своих стремлений.
Помню я незабываемое время. Сотни тысяч людей слились в одно, и все трепетало небывало полною, быстрою жизнью. Сама
на себя была непохожа жизнь — новая, большая, палившая душу живящим огнем. И никто не был похож
на себя. Весь целиком жил каждый, до
ногтя ноги, до кончика волоса, — и жил в общем. Отдельная жизнь стала ничто, человек отдавал ее радостно и просто, как пчела или муравей.
Прежний вельможа, простояв тридцать лет под ветром и пламенным солнцем, изнемождил в себе вид человеческий. Глаза его совсем обесцветились, изгоревшее тело его все почернело и присохло к остову, руки и
ноги его иссохли, и отросшие
ногти загнулись и впились в ладони, а
на голове остался один клок волос, и цвет этих волос был не белый, и не желтый, и даже не празелень, а голубоватый, как утиное яйцо, и этот клок торчал
на самой середине головы, точно хохол
на селезне.
Словно выточенная из мрамора
нога покоилась
на его руке, он с восторгом любовался ее восхитительною формою, тонкие пальцы с розовыми
ногтями, казалось, не только не знали, но и не могли знать никаких мозолей.
Уважаемый товарищ Бесструнко, вместо того чтобы вылущить
ноготь на большом пальце левой
ноги, вылущил здоровый
ноготь на правой
ноге.