Неточные совпадения
Старик, поднявшись
на берег,
На красном,
мягком коврике
Долгонько отдыхал,
Потом покос осматривал...
Вронский снял с своей головы
мягкую с большими полями шляпу и отер платком потный лоб и отпущенные до половины ушей волосы, зачесанные назад и закрывавшие его лысину. И, взглянув рассеянно
на стоявшего еще и приглядывавшегося к нему господина, он хотел пройти.
— Я нахожу, что это очень благородно, — говорила про это Бетси с княгиней
Мягкою. — Зачем выдавать
на почтовых лошадей, когда все знают, что везде теперь железные дороги?
― Да, тебе интересно. Но мне интерес уж другой, чем тебе. Ты вот смотришь
на этих старичков, ― сказал он, указывая
на сгорбленного члена с отвислою губой, который, чуть передвигая нога в
мягких сапогах, прошел им навстречу, ― и думаешь, что они так родились шлюпиками.
Но не одни эти дамы, почти все, бывшие в гостиной, даже княгиня
Мягкая и сама Бетси, по нескольку раз взглядывали
на удалившихся от общего кружка, как будто это мешало им. Только один Алексей Александрович ни разу не взглянул в ту сторону и не был отвлечен от интереса начатого разговора.
Но когда его обнажили и мелькнули тоненькие-тоненькие ручки, ножки, шафранные, тоже с пальчиками, и даже с большим пальцем, отличающимся от других, и когда он увидал, как, точно
мягкие пружинки, Лизавета Петровна прижимала эти таращившиеся ручки, заключая их в полотняные одежды,
на него нашла такая жалость к этому существу и такой страх, что она повредит ему, что он удержал ее за руку.
«Все живут, все наслаждаются жизнью, — продолжала думать Дарья Александровна, миновав баб, выехав в гору и опять
на рыси приятно покачиваясь
на мягких рессорах старой коляски, — а я, как из тюрьмы выпущенная из мира, убивающего меня заботами, только теперь опомнилась
на мгновение.
Он подходил быстрым шагом к своей двери студии, и, несмотря
на свое волнение,
мягкое освещение фигуры Анны, стоявшей в тени подъезда и слушавшей горячо говорившего ей что-то Голенищева и в то же время, очевидно, желавшей оглядеть подходящего художника, поразило его.
Он поспешно вскочил, не чувствуя себя и не спуская с нее глаз, надел халат и остановился, всё глядя
на нее. Надо было итти, но он не мог оторваться от ее взгляда. Он ли не любил ее лица, не знал ее выражения, ее взгляда, но он никогда не видал ее такою. Как гадок и ужасен он представлялся себе, вспомнив вчерашнее огорчение ее, пред нею, какою она была теперь! Зарумянившееся лицо ее, окруженное выбившимися из-под ночного чепчика
мягкими волосами, сияло радостью и решимостью.
В столовой он позвонил и велел вошедшему слуге послать опять за доктором. Ему досадно было
на жену за то, что она не заботилась об этом прелестном ребенке, и в этом расположении досады
на нее не хотелось итти к ней, не хотелось тоже и видеть княгиню Бетси; но жена могла удивиться, отчего он, по обыкновению, не зашел к ней, и потому он, сделав усилие над собой, пошел в спальню. Подходя по
мягкому ковру к дверям, он невольно услыхал разговор, которого не хотел слышать.
— Типун вам
на язык, — сказала вдруг княгиня
Мягкая, услыхав эти слова. — Каренина прекрасная женщина. Мужа ее я не люблю, а ее очень люблю.
«Княгиня
Мягкая угадала, — подумал Степан Аркадьич, входя
на лестницу. — Странно! Однако хорошо было бы сблизиться с ней. Она имеет огромное влияние. Если она замолвит словечко Поморскому, то уже верно».
Приближение поезда всё более и более обозначалось движением приготовлений
на станции, беганьем артельщиков, появлением жандармов и служащих и подъездом встречающих. Сквозь морозный пар виднелись рабочие в полушубках, в
мягких валеных сапогах, переходившие через рельсы загибающихся путей. Слышался свист паровика
на дальних рельсах и передвижение чего-то тяжелого.
— Были, ma chère. Они нас звали с мужем обедать, и мне сказывали, что соус
на этом обеде стоил тысячу рублей, — громко говорила княгиня
Мягкая, чувствуя, что все ее слушают, — и очень гадкий соус, что-то зеленое. Надо было их позвать, и я сделала соус
на восемьдесят пять копеек, и все были очень довольны. Я не могу делать тысячерублевых соусов.
Такая предосторожность была очень кстати: я чуть-чуть не упал, наткнувшись
на что-то толстое и
мягкое, но, по-видимому, неживое.
Скрепя сердце и стиснув зубы, он, однако же, имел присутствие духа сказать необыкновенно учтивым и
мягким голосом, между тем как пятна выступили
на лице его и все внутри его кипело...
Забирайте же с собою в путь, выходя из
мягких юношеских лет в суровое ожесточающее мужество, забирайте с собою все человеческие движения, не оставляйте их
на дороге, не подымете потом!
Или просто жаль оставлять отогретое уже место
на людской кухне под тулупом, близ печи, да щей с городским
мягким пирогом, с тем чтобы вновь тащиться под дождь, и слякоть, и всякую дорожную невзгоду?
Когда ж и где, в какой пустыне,
Безумец, их забудешь ты?
Ах, ножки, ножки! где вы ныне?
Где мнете вешние цветы?
Взлелеяны в восточной неге,
На северном, печальном снеге
Вы не оставили следов:
Любили
мягких вы ковров
Роскошное прикосновенье.
Давно ль для вас я забывал
И жажду славы и похвал,
И край отцов, и заточенье?
Исчезло счастье юных лет,
Как
на лугах ваш легкий след.
Бывало, стоишь, стоишь в углу, так что колени и спина заболят, и думаешь: «Забыл про меня Карл Иваныч: ему, должно быть, покойно сидеть
на мягком кресле и читать свою гидростатику, — а каково мне?» — и начнешь, чтобы напомнить о себе, потихоньку отворять и затворять заслонку или ковырять штукатурку со стены; но если вдруг упадет с шумом слишком большой кусок
на землю — право, один страх хуже всякого наказания.
Накануне погребения, после обеда, мне захотелось спать, и я пошел в комнату Натальи Савишны, рассчитывая поместиться
на ее постели,
на мягком пуховике, под теплым стеганым одеялом. Когда я вошел, Наталья Савишна лежала
на своей постели и, должно быть, спала; услыхав шум моих шагов, она приподнялась, откинула шерстяной платок, которым от мух была покрыта ее голова, и, поправляя чепец, уселась
на край кровати.
Ассоль было уже пять лет, и отец начинал все
мягче и
мягче улыбаться, посматривая
на ее нервное, доброе личико, когда, сидя у него
на коленях, она трудилась над тайной застегнутого жилета или забавно напевала матросские песни — дикие ревостишия [Ревостишия — словообразование А.С. Грина.]. В передаче детским голосом и не везде с буквой «р» эти песенки производили впечатление танцующего медведя, украшенного голубой ленточкой. В это время произошло событие, тень которого, павшая
на отца, укрыла и дочь.
С наслаждением отыскал он головой место
на подушке, плотнее закутался
мягким ватным одеялом, которое было теперь
на нем вместо разорванной прежней шинели, тихо вздохнул и заснул глубоким, крепким, целебным сном.
Солнышко ее греет, дождичком ее мочит… весной
на ней травка вырастет,
мягкая такая… птицы прилетят
на дерево, будут петь, детей выведут, цветочки расцветут: желтенькие, красненькие, голубенькие… всякие (задумывается), всякие…
Дворовый, верный пёс
Барбос,
Который барскую усердно службу нёс,
Увидел старую свою знакомку,
Жужу, кудрявую болонку,
На мягкой пуховой подушке,
на окне.
Входят Паратов (черный однобортный сюртук в обтяжку, высокие лаковые сапоги, белая фуражка, через плечо дорожная сумка), Робинзон (в плаще, правая пола закинута
на левое плечо,
мягкая высокая шляпа надета набок), Кнуров, Вожеватов. Иван выбегает из кофейной с веничком и бросается обметать Паратова.
Ему все мерещилось это чистое, нежное, боязливо приподнятое лицо; он чувствовал под ладонями рук своих эти
мягкие волосы, видел эти невинные, слегка раскрытые губы, из-за которых влажно блистали
на солнце жемчужные зубки.
Он взглянул
на нее. Она закинула голову
на спинку кресел и скрестила
на груди руки, обнаженные до локтей. Она казалась бледней при свете одинокой лампы, завешенной вырезною бумажною сеткой. Широкое белое платье покрывало ее всю своими
мягкими складками; едва виднелись кончики ее ног, тоже скрещенных.
Впрочем, Базарову было не до того, чтобы разбирать, что именно выражали глаза его матери; он редко обращался к ней, и то с коротеньким вопросом. Раз он попросил у ней руку «
на счастье»; она тихонько положила свою
мягкую ручку
на его жесткую и широкую ладонь.
Аркадий оглянулся и увидал женщину высокого роста, в черном платье, остановившуюся в дверях залы. Она поразила его достоинством своей осанки. Обнаженные ее руки красиво лежали вдоль стройного стана; красиво падали с блестящих волос
на покатые плечи легкие ветки фуксий; спокойно и умно, именно спокойно, а не задумчиво, глядели светлые глаза из-под немного нависшего белого лба, и губы улыбались едва заметною улыбкою. Какою-то ласковой и
мягкой силой веяло от ее лица.
Фенечка вытянула шейку и приблизила лицо к цветку… Платок скатился с ее головы
на плеча; показалась
мягкая масса черных, блестящих, слегка растрепанных волос.
Но его не слушали. Человек в сюртуке, похожий
на военного, с холеным
мягким лицом, с густыми светлыми усами, приятным баритоном, но странно и как бы нарочно заикаясь, упрекал Ногайцева...
Почти весь день лениво падал снег, и теперь тумбы, фонари, крыши были покрыты пуховыми чепцами. В воздухе стоял тот вкусный запах, похожий
на запах первых огурцов, каким снег пахнет только в марте. Медленно шагая по
мягкому, Самгин соображал...
Он взял Самгина за рукав, свел по лестнице
на шесть ступенек вниз, осторожно втолкнул куда-то
на мягкое и прошептал...
Были минуты, когда Дронов внезапно расцветал и становился непохож сам
на себя. Им овладевала задумчивость, он весь вытягивался, выпрямлялся и
мягким голосом тихо рассказывал Климу удивительные полусны, полусказки. Рассказывал, что из колодца в углу двора вылез огромный, но легкий и прозрачный, как тень, человек, перешагнул через ворота, пошел по улице, и, когда проходил мимо колокольни, она, потемнев, покачнулась вправо и влево, как тонкое дерево под ударом ветра.
На минуту лицо ее стало еще более
мягким, приятным, а затем губы сомкнулись в одну прямую черту, тонкие и негустые брови сдвинулись, лицо приняло выражение протестующее.
Он прыгал по комнате
на одной ноге, придерживаясь за спинки стульев, встряхивая волосами, и
мягкие, толстые губы его дружелюбно улыбались. Сунув под мышку себе костыль, он сказал...
Улицу перегораживала черная куча людей; за углом в переулке тоже работали, катили по мостовой что-то тяжелое. Окна всех домов закрыты ставнями и окна дома Варвары — тоже, но оба полотнища ворот — настежь. Всхрапывала пила,
мягкие тяжести шлепались
на землю. Голоса людей звучали не очень громко, но весело, — веселость эта казалась неуместной и фальшивой. Неугомонно и самодовольно звенел тенористый голосок...
Там,
на кушетке, лежал вверх лицом Лютов в белой рубашке с
мягким воротом.
Лидия улыбалась, веснушки
на лице Инокова тоже дрожали, губы по-детски расплылись, в глазах блестел
мягкий смех.
И даже ручкой повел в воздухе, как будто вел коня за узду. В движениях его статного тела, в жестах ловких рук Самгин наблюдал такую же
мягкую вкрадчивость, как и в его гибком голосе, в ласковых речах, но, несмотря
на это, он все-таки напоминал чем-то грубого и резкого Ловцова и вообще людей дерзкой мысли.
Вспомнилось, как назойливо возился с ним, как его отягощала любовь отца, как равнодушно и отец и мать относились к Дмитрию. Он даже вообразил
мягкую, не тяжелую руку отца
на голове своей,
на шее и встряхнул головой. Вспомнилось, как отец и брат плакали в саду якобы о «Русских женщинах» Некрасова. Возникали в памяти бессмысленные, серые, как пепел, холодные слова...
Большое,
мягкое тело Безбедова тряслось, точно он смеялся беззвучно, лицо обмякло, распустилось, таяло потом, а в полупьяных глазах его Самгин действительно видел страх и радость. Отмечая в Безбедове смешное и глупое, он почувствовал к нему симпатию. Устав размахивать руками, задыхаясь и сипя, Безбедов повалился
на стул и, наливая квас мимо стакана, бормотал...
Слева от Самгина одиноко сидел, читая письма, солидный человек с остатками курчавых волос
на блестящем черепе, с добродушным,
мягким лицом; подняв глаза от листка бумаги, он взглянул
на Марину, улыбнулся и пошевелил губами, черные глаза его неподвижно остановились
на лице Марины.
Втроем вышли
на крыльцо, в приятный лунный холод, луна богато освещала бархатный блеск жирной грязи, тусклое стекло многочисленных луж, линию кирпичных домов в два этажа, пестро раскрашенную церковь. Денисов сжал руку Самгина широкой,
мягкой и горячей ладонью и спросил...
Самгин почувствовал в ней
мягкое, но неодолимое упрямство и стал относиться к Любаше осторожнее, подозревая, что она — хитрая, «себе
на уме», хотя и казалась очень откровенной, даже болтливой. И, если о себе самой она говорит усмешливо, а порою даже иронически, — это для того, чтоб труднее понять ее.
Она привела сына в маленькую комнату с мебелью в чехлах. Два окна были занавешены кисеей цвета чайной розы, извне их затеняла зелень деревьев,
мягкий сумрак был наполнен крепким запахом яблок, лента солнца висела в воздухе и, упираясь в маленький круглый столик, освещала
на нем хоровод семи слонов из кости и голубого стекла. Вера Петровна говорила тихо и поспешно...
Холеное, голое лицо это, покрытое туго натянутой, лоснящейся, лайковой кожей, голубоватой
на месте бороды, наполненное розовой кровью, с маленьким пухлым ртом, с верхней губой, капризно вздернутой к маленькому,
мягкому носу, ласковые, синеватые глазки и седые, курчавые волосы да и весь облик этого человека вызывал совершенно определенное впечатление — это старая женщина в костюме мужчины.
Невозможно было помириться с тем, что царь похож
на Диомидова, недопустима была виноватая улыбка
на лице владыки стомиллионного народа. И непонятно было, чем мог этот молодой, красивенький и
мягкий человек вызвать столь потрясающий рев?
Самгин почувствовал, что это
на него упала
мягкая тяжесть, приплюснув его к земле так, что подогнулись колени.