Неточные совпадения
Волны моря бессознательной жизни стали уже сходиться над его головой, как вдруг, — точно сильнейший заряд электричества был разряжен в него, — он вздрогнул так, что всем телом подпрыгнул
на пружинах дивана и, упершись руками, с испугом вскочил
на колени.
Бывало, пушка зоревая
Лишь только грянет с корабля,
С крутого берега сбегая,
Уж к
морю отправляюсь я.
Потом за трубкой раскаленной,
Волной соленой оживленный,
Как мусульман в своем раю,
С восточной гущей кофе пью.
Иду гулять. Уж благосклонный
Открыт Casino; чашек звон
Там раздается;
на балкон
Маркёр выходит полусонный
С метлой в руках, и у крыльца
Уже сошлися два купца.
И думал он:
Отсель грозить мы будем шведу.
Здесь будет город заложен
Назло надменному соседу.
Природой здесь нам суждено
В Европу прорубить окно,
Ногою твердой стать при
море.
Сюда по новым им
волнамВсе флаги в гости будут к нам,
И запируем
на просторе.
Случается и то, что он исполнится презрения к людскому пороку, ко лжи, к клевете, к разлитому в мире злу и разгорится желанием указать человеку
на его язвы, и вдруг загораются в нем мысли, ходят и гуляют в голове, как
волны в
море, потом вырастают в намерения, зажгут всю кровь в нем, задвигаются мускулы его, напрягутся жилы, намерения преображаются в стремления: он, движимый нравственною силою, в одну минуту быстро изменит две-три позы, с блистающими глазами привстанет до половины
на постели, протянет руку и вдохновенно озирается кругом…
7-го октября был ровно год, как мы вышли из Кронштадта. Этот день прошел скромно. Я живо вспомнил, как, год назад, я в первый раз вступил
на море и зажил новою жизнью, как из покойной комнаты и постели перешел в койку и
на колеблющуюся под ногами палубу, как неблагосклонно встретило нас
море, засвистал ветер, заходили
волны; вспомнил снег и дождь, зубную боль — и прощанье с друзьями…
Я не обогнул еще и четверти, а между тем мне захотелось уже побеседовать с вами
на необъятной дали, среди
волн,
на рубеже Атлантического, Южнополярного и Индийского
морей, когда вокруг все спит, кроме вахтенного офицера, меня и океана.
Лодки эти превосходны в морском отношении:
на них одна длинная мачта с длинным парусом. Борты лодки, при боковом ветре, идут наравне с линией воды, и нос зарывается в
волнах, но лодка держится, как утка; китаец лежит и беззаботно смотрит вокруг.
На этих больших лодках рыбаки выходят в
море, делая значительные переходы. От Шанхая они ходят в Ниппо, с товарами и пассажирами, а это составляет, кажется, сто сорок морских миль, то есть около двухсот пятидесяти верст.
До вечера: как не до вечера! Только
на третий день после того вечера мог я взяться за перо. Теперь вижу, что адмирал был прав, зачеркнув в одной бумаге, в которой предписывалось шкуне соединиться с фрегатом, слово «непременно». «
На море непременно не бывает», — сказал он. «
На парусных судах», — подумал я. Фрегат рылся носом в
волнах и ложился попеременно
на тот и другой бок. Ветер шумел, как в лесу, и только теперь смолкает.
Я писал вам, как мы, гонимые бурным ветром, дрожа от северного холода, пробежали мимо берегов Европы, как в первый раз пал
на нас у подошвы гор Мадеры ласковый луч солнца и, после угрюмого, серо-свинцового неба и такого же
моря, заплескали голубые
волны, засияли синие небеса, как мы жадно бросились к берегу погреться горячим дыханием земли, как упивались за версту повеявшим с берега благоуханием цветов.
Передвинешься
на средину рейда —
море спрячется, зато вдруг раздвинется весь залив налево, с островами Кагена, Катакасима, Каменосима, и видишь мыс en face [спереди — фр.], а берег направо покажет свои обработанные террасы, как исполинскую зеленую лестницу, идущую по всей горе, от
волн до облаков.
17-го утром мы распрощались с рекой Нахтоху и тронулись в обратный путь, к староверам. Уходя, я еще раз посмотрел
на море с надеждой, не покажется ли где-нибудь лодка Хей-ба-тоу. Но
море было пустынно. Ветер дул с материка, и потому у берега было тихо, но вдали ходили большие
волны. Я махнул рукой и подал сигнал к выступлению. Тоскливо было возвращаться назад, но больше ничего не оставалось делать. Обратный путь наш прошел без всяких приключений.
Когда пенистая
волна накрывала легкое суденышко с носа, казалось, что вот-вот
море поглотит его совсем, но вода скатывалась с палубы, миноносец всплывал
на поверхность и упрямо шел вперед.
Отсюда, сверху, открывался великолепный вид во все стороны.
На северо-западе виднелся низкий и болотистый перевал с реки Нахтоху
на Бикин. В другую сторону, насколько хватал глаз, тянулись какие-то другие горы. Словно гигантские
волны с белыми гребнями, они шли куда-то
на север и пропадали в туманной мгле.
На северо-востоке виднелась Нахтоху, а вдали
на юге — синее
море.
Вам кажется, что вы смотрите в бездонное
море, что оно широко расстилается подвами, что деревья не поднимаются от земли, но, словно корни огромных растений, спускаются, отвесно падают в те стеклянно ясные
волны; листья
на деревьях то сквозят изумрудами, то сгущаются в золотистую, почти черную зелень.
На половине пути между селом Пермским и постом Ольги с левой стороны высится скала, называемая местными жителями Чертовым утесом. Еще 15 минут ходу, и вы подходите к
морю. Читатель поймет то радостное настроение, которое нас охватило. Мы сели
на камни и с наслаждением стали смотреть, как бьются
волны о берег.
Удобовпечатлимые, искренно молодые, мы легко были подхвачены мощной
волной его и рано переплыли тот рубеж,
на котором останавливаются целые ряды людей, складывают руки, идут назад или ищут по сторонам броду — через
море!
Но ему некогда глядеть, смотрит ли кто в окошко или нет. Он пришел пасмурен, не в духе, сдернул со стола скатерть — и вдруг по всей комнате тихо разлился прозрачно-голубой свет. Только не смешавшиеся
волны прежнего бледно-золотого переливались, ныряли, словно в голубом
море, и тянулись слоями, будто
на мраморе. Тут поставил он
на стол горшок и начал кидать в него какие-то травы.
Море на вид холодное, мутное, ревет, и высокие седые
волны бьются о песок, как бы желая сказать в отчаянии: «Боже, зачем ты нас создал?» Это уже Великий, или Тихий, океан.
На песке, где
волны уже разбиваются в пену и, точно утомленные, катятся назад, коричневым бордюром лежит по всему побережью морская капуста, выброшенная
морем.
Пасмурное небо,
море,
на котором не видать ни одного паруса, и крутой глинистый берег были суровы; глухо и печально шумели
волны.
Если, стоя в фонаре маяка, поглядеть вниз
на море и
на «Трех Братьев», около которых пенятся
волны, то кружится голова и становится жутко.
Я стоял один
на корме и, глядя назад, прощался с этим мрачным мирком, оберегаемым с
моря Тремя Братьями, которые теперь едва обозначались в воздухе и были похожи впотьмах
на трех черных монахов; несмотря
на шум парохода, мне было слышно, как
волны бились об эти рифы.
С закатом солнца ветер засвежел, небо покрылось тучами, и
море еще более взволновалось. Сквозь мрак виднелись белые гребни
волн, слабо фосфоресцирующие. Они с оглушительным грохотом бросались
на берег. Всю ночь металось
море, всю ночь гремела прибрежная галька и в рокоте этом слышалось что-то неумолимое, вечное.
Сумерки быстро спускались
на землю. В
море творилось что-то невероятное. Нельзя было рассмотреть, где кончается вода и где начинается небо. Надвигающаяся ночь, темное небо, сыпавшее дождем с изморозью, туман — все это смешалось в общем хаосе. Страшные
волны вздымались и спереди и сзади. Они налетали неожиданно и так же неожиданно исчезали,
на месте их появлялась глубокая впадина, и тогда казалось, будто лодка катится в пропасть.
Выйдя
на намывную полосу прибоя, я повернул к биваку. Слева от меня было
море, окрашенное в нежнофиолетовые тона, а справа — темный лес. Остроконечные вершины елей зубчатым гребнем резко вырисовывались
на фоне зари, затканной в золото и пурпур.
Волны с рокотом набегали
на берег, разбрасывая пену по камням. Картина была удивительно красивая. Несмотря
на то, что я весь вымок и чрезвычайно устал, я все же сел
на плавник и стал любоваться природой. Хотелось виденное запечатлеть в своем мозгу
на всю жизнь.
Между тем буря разразилась не
на шутку.
Волны с грохотом таранили дейк снаружи, но он стойко выдерживал натиск
моря.
После полудня погода испортилась. Небо стало быстро заволакиваться тучами, солнечный свет сделался рассеянным, тени
на земле исчезли, и все живое попряталось и притаилось. Где-то
на юго-востоке росла буря. Предвестники ее неслышными, зловещими
волнами спускались
на землю, обволакивая отдаленные горы, деревья в лесу и утесы
на берегу
моря.
В барской усадьбе живет старый генерал Павел Петрович Утробин; в новом домике, напротив, — хозяйствует Антошка кабатчик, Антошка прасол, Антошка закладчик, словом, Антошка — homo novus, [новый человек (лат.)] выброшенный
волнами современной русской цивилизации
на поверхность житейского
моря.
Так же смешно и нелепо, как то, что
море у древних круглые сутки тупо билось о берег, и заключенные в
волнах силлионы килограммометров — уходили только
на подогревание чувств у влюбленных.
Сверх того, у него
на правой лядвее вскочил прыщ, так уж и его, кстати, омыть в
волнах Средиземного
моря.
Не бурными
волнами покрытым, как описывают поэты, представлялось ему жизненное
море; нет; он воображал себе это
море невозмутимо гладким, неподвижным и прозрачным до самого темного дна; сам он сидит в маленькой, валкой лодке — а там,
на этом темном, илистом дне, наподобие громадных рыб, едва виднеются безобразные чудища: все житейские недуги, болезни, горести, безумие, бедность, слепота…
Теперь качка стала еще сильнее. Каждый раз, когда нос корабля, взобравшись
на волну и
на мгновение задержавшись
на ней, вдруг решительно, с возрастающей скоростью врывался в воду, Елена слышала, как его борта с уханьем погружались в
море и как шипели вокруг него точно рассерженные
волны.
Пожар рос с неимоверною быстротой, вся степь по правую сторону стана обратилась в пылающее
море, и вскоре огненные
волны охватили крайние кибитки и озарили стан, похожий
на встревоженный муравейник.
А — май
на земле, Волга-то
морем лежит, и
волна по ней стайно гуляет, будто лебеди, тысячами, в Каспий плывут.
Вот и облако расступилось, вот и Америка, а сестры нет, и той Америки нет, о которой думалось так много над тихою Лозовою речкой и
на море, пока корабль плыл, колыхаясь
на волнах, и океан пел свою смутную песню, и облака неслись по ветру в высоком небе то из Америки в Европу, то из Европы в Америку…
На правой стороне чуть не в самые рельсы ударяла синяя
волна Мичигана — огромного, как
море, и пароход, шедший прямо к берегу, выплывал из-за водного горизонта, большой и странный, точно он взбирался
на водяную гору…
Волны все бежали и плескались, а
на их верхушках, закругленных и зыбких, играли то белая пена, то переливы глубокого синего неба, то серебристые отблески месяца, то, наконец, красные огни фонарей, которые какой-то человек, сновавший по воде в легкой лодке, зажигал зачем-то в разных местах, над
морем…
К вечеру океан подергивался темнотой, небо угасало, а верхушки
волны загорались каким-то особенным светом… Матвей Дышло заметил прежде всего, что
волна, отбегавшая от острого корабельного носа, что-то слишком бела в темноте, павшей давно
на небо и
на море. Он нагнулся книзу, поглядел в глубину и замер…
Вместе с этим кто-то громко крикнул, молодая девушка рванулась к
морю, и Матвей услышал ясно родное слово: «Отец, отец!» Между тем, корабль, тихо работавший винтами, уже отодвинулся от этого места, и самые
волны на том месте смешались с белым туманом.
— За крупную сумму, — сказал я, — Гез согласился предоставить мне каюту
на «Бегущей по
волнам», и мы поплыли, но после скандала, разыгравшегося при недостойной обстановке с пьяными женщинами, когда я вынужден был попытаться прекратить безобразие, Гез выбросил меня
на ходу в открытое
море. Он был так разозлен, что пожертвовал шлюпкой, лишь бы избавиться от меня.
На мое счастье, утром я был взят небольшой шхуной, шедшей в Гель-Гью. Я прибыл сюда сегодня вечером.
Я проснулся при таком положении восходящего над чертой
моря солнца, когда его лучи проходили внутрь комнаты вместе с отражением
волн, сыпавшихся
на экране задней стены.
Как бы то ни было, «Адмирал Фосс» был в пути полтора месяца, когда
на рассвете вахта заметила огромную
волну, шедшую при спокойном
море и умеренном ветре с юго-востока.
— Едва ли. — Биче всматривалась. — У меня нет чувства приближения к той самой «Бегущей по
волнам», о которой мне рассказывал отец, что ее выстроили
на дне
моря, пользуясь рыбой-пилой и рыбой-молотком, два поплевавших
на руки молодца-гиганта: «Замысел» и «Секрет».
Пока это происходило, все стояли, как связанные. И вот, с
волны на волну, прыгая и перескакивая, Фрези Грант побежала к тому острову. Тогда опустился туман, вода дрогнула, и, когда туман рассеялся, не видно было ни девушки, ни того острова: как он поднялся из
моря, так и опустился снова
на дно. Дэзи, возьми платок и вытри глаза.
Песня
на берегу
моря уже умолкла, и старухе вторил теперь только шум морских
волн, — задумчивый, мятежный шум был славной второй рассказу о мятежной жизни. Всё мягче становилась ночь, и всё больше разрождалось в ней голубого сияния луны, а неопределенные звуки хлопотливой жизни ее невидимых обитателей становились тише, заглушаемые возраставшим шорохом
волн… ибо усиливался ветер.
С
моря потягивало свежим воздухом, где-то в камышах морская
волна тихо сосала иловатый берег,
на самом горизонте тянулись дымки невидимых морских пароходов, а еще дальше чуть брезжился Кронштадт своими шпицами и колокольнями…
Мы с ним лежим
на песке у громадного камня, оторвавшегося от родной горы, одетого тенью, поросшего мхом, — у камня печального, хмурого.
На тот бок его, который обращен к
морю,
волны набросали тины, водорослей, и обвешанный ими камень кажется привязанным к узкой песчаной полоске, отделяющей
море от гор.
…Молчит опаловая даль
моря, певуче плещут
волны на песок, и я молчу, глядя в даль
моря.
На воде все больше серебряных пятен от лунных лучей… Наш котелок тихо закипает.
Мне нимало не смешна и не страшна выходка Рагима, одухотворяющего
волны. Все кругом смотрит странно живо, мягко, ласково.
Море так внушительно спокойно, и чувствуется, что в свежем дыхании его
на горы, еще не остывшие от дневного зноя, скрыто много мощной, сдержанной силы. По темно-синему небу золотым узором звезд написано нечто торжественное, чарующее душу, смущающее ум сладким ожиданием какого-то откровения.
Море огромное, лениво вздыхающее у берега, — уснуло и неподвижно в дали, облитой голубым сиянием луны. Мягкое и серебристое, оно слилось там с синим южным небом и крепко спит, отражая в себе прозрачную ткань перистых облаков, неподвижных и не скрывающих собою золотых узоров звезд. Кажется, что небо все ниже наклоняется над
морем, желая понять то, о чем шепчут неугомонные
волны, сонно всползая
на берег.