Неточные совпадения
20) Угрюм-Бурчеев, бывый прохвост. [Искаженное наименование «профоса» —
солдата в армии XVIII века, убиравшего нечистоты и приводившего в исполнение приговоры о телесном наказании.] Разрушил старый город и построил другой
на новом
месте.
— Вы не можете представить себе, что такое письма
солдат в деревню, письма деревни
на фронт, — говорил он вполголоса, как бы сообщая секрет. Слушал его профессор-зоолог, угрюмый человек, смотревший
на Елену хмурясь и с явным недоумением, точно он затруднялся определить ее
место среди животных. Были еще двое знакомых Самгину — лысый, чистенький старичок, с орденом и длинной поповской фамилией, и пышная томная дама, актриса театра Суворина.
В буфете, занятом офицерами, маленький старичок-официант, бритый, с лицом католического монаха, нашел Самгину
место в углу за столом, прикрытым лавровым деревом, две трети стола были заняты колонками тарелок,
на свободном пространстве поставил прибор; делая это, он сказал, что поезд в Ригу опаздывает и неизвестно, когда придет, станция загромождена эшелонами сибирских
солдат, спешно отправляемых
на фронт, задержали два санитарных поезда в Петроград.
— «Значит — не желаешь стрелять?» — «Никак нет!» — «Значит — становись
на то же
место!» Н-ну, пошел Олеша, встал рядом с расстрелянным, перекрестился. Тут — дело минутное: взвод — пли! Вот те и Христос! Христос
солдату не защита, нет!
Солдат — человек беззаконный…
В сотне шагов от Самгина насыпь разрезана рекой, река перекрыта железной клеткой моста, из-под него быстро вытекает река, сверкая, точно ртуть, река не широкая, болотистая, один ее берег густо зарос камышом, осокой,
на другом размыт песок, и
на всем видимом протяжении берега моются, ходят и плавают в воде
солдаты, моют лошадей, в трех
местах — ловят рыбу бреднем, натирают груди, ноги, спины друг другу теплым, жирным илом реки.
Все закричали, зарадовались, а
солдат, как стоял, так ни с
места, точно в столб обратился, не понимает ничего; не понял ничего и из того, что председатель сказал ему в увещание, отпуская
на волю.
По дороге везде работали черные арестанты с непокрытой головой, прямо под солнцем, не думая прятаться в тень.
Солдаты, не спуская с них глаз, держали заряженные ружья
на втором взводе. В одном
месте мы застали людей, которые ходили по болотистому дну пропасти и чего-то искали. Вандик поговорил с ними по-голландски и сказал нам, что тут накануне утонул пьяный человек и вот теперь ищут его и не могут найти.
У многих, особенно у старух,
на шее,
на медной цепочке, сверх платья, висят медные же или серебряные кресты или медальоны с изображениями святых. Нечего прибавлять, что все здешние индийцы — католики. В дальних
местах, внутри острова, есть еще малочисленные племена, или, лучше сказать, толпы необращенных дикарей; их называют негритами (negritos). Испанское правительство иногда посылает за ними небольшие отряды
солдат, как
на охоту за зверями.
Не успело воображение воспринять этот рисунок, а он уже тает и распадается, и
на место его тихо воздвигся откуда-то корабль и повис
на воздушной почве; из огромной колесницы уже сложился стан исполинской женщины; плеча еще целы, а бока уже отпали, и вышла голова верблюда;
на нее напирает и поглощает все собою ряд
солдат, несущихся целым строем.
Вагон, в котором было
место Нехлюдова, был до половины полон народом. Были тут прислуга, мастеровые, фабричные, мясники, евреи, приказчики, женщины, жены рабочих, был
солдат, были две барыни: одна молодая, другая пожилая с браслетами
на оголенной руке и строгого вида господин с кокардой
на черной фуражке. Все эти люди, уже успокоенные после размещения, сидели смирно, кто щелкая семечки, кто куря папиросы, кто ведя оживленные разговоры с соседями.
На его
место поступил брауншвейг-вольфенбюттельский
солдат (вероятно, беглый) Федор Карлович, отличавшийся каллиграфией и непомерным тупоумием. Он уже был прежде в двух домах при детях и имел некоторый навык, то есть придавал себе вид гувернера, к тому же он говорил по-французски
на «ши», с обратным ударением. [Англичане говорят хуже немцев по-французски, но они только коверкают язык, немцы оподляют его. (Прим. А. И. Герцена.)]
Нам очень нравилось это юмористическое объяснение, побеждавшее ужасное представление о воющем привидении, и мы впоследствии часто просили отца вновь рассказывать нам это происшествие. Рассказ кончался веселым смехом… Но это трезвое объяснение
на кухне не произвело ни малейшего впечатления. Кухарка Будзиньская, а за ней и другие объяснили дело еще проще:
солдат и сам знался с нечистой силой; он по — приятельски столковался с «марой», и нечистый ушел в другое
место.
Когда в обычный час высокая фигура с огненными глазами стала
на обычном
месте, то все, конечно, считали отчаянного
солдата погибшим.
Но
солдат поставлен в лучшие санитарные условия, у него есть постель и
место, где можно в дурную погоду обсушиться, каторжный же поневоле должен гноить свое платье и обувь, так как, за неимением постели, спит
на армяке и
на всяких обносках, гниющих и своими испарениями портящих воздух, а обсушиться ему негде; зачастую он и спит в мокрой одежде, так что, пока каторжного не поставят в более человеческие условия, вопрос, насколько одежда и обувь удовлетворяют в количественном отношении, будет открытым.
Надо видеть, как тесно жмутся усадьбы одна к другой и как живописно лепятся они по склонам и
на дне оврага, образующего падь, чтобы понять, что тот, кто выбирал
место для поста, вовсе не имел в виду, что тут, кроме
солдат, будут еще жить сельские хозяева.
К весне
солдат купил
место у самого базара и начал строиться, а в лавчонку посадил Домнушку, которая в первое время не знала, куда ей девать глаза. И совестно ей было, и мужа она боялась. Эта выставка у всех
на виду для нее была настоящею казнью, особенно по праздникам, когда
на базар набирался народ со всех трех концов, и чуткое ухо Домнушки ловило смешки и шутки над ее старыми грехами. Особенно доставалось ей от отчаянной заводской поденщицы Марьки.
Илюшка вообще был сердитый малый и косился
на солдата, который без дела только
место просиживает да другим мешает. Гнать его из лавки тоже не приходилось, ну, и пусть сидит, черт с ним! Но чем дальше, тем сильнее беспокоили эти посещения Илюшку. Он начинал сердиться, как котенок, завидевший собаку.
Предварительно Петр Елисеич съездил
на Самосадку, чтобы там приготовить все, а потом уже начались серьезные сборы. Домнушка как-то выпросилась у своего
солдата и прибежала в господский дом помогать «собираться». Она горько оплакивала уезжавших
на Самосадку, точно провожала их
на смерть. Из прежней прислуги у Мухина оставалась одна Катря, попрежнему «
на горничном положении». Тишка поступал «в молодцы» к Груздеву. Таисья, конечно, была тоже
на месте действия и управлялась вместе с Домнушкой.
Вы не можете себе представить, с каким затруднением я наполняю эти страницы в виду спящего фельдъегеря в каком-нибудь чулане. Он мне обещает через несколько времени побывать у батюшки, прошу, чтобы это осталось тайною, он видел Михаила два раза, расспросите его об нем. Не знаю, где вообразить себе Николая, умел ли он что-нибудь сделать. Я не делаю вопросов, ибо
на это нет ни
места, ни времени. Из Шлиссельбургане было возможности никак следить, ибо
солдаты в ужасной строгости и почти не сходят с острова.
Вот с кровли тюрьмы падает человек и убивается
на месте; кто-то рассказывает, что у него отняли волов цезарские
солдаты; кто-то говорит о старике, ослепленном пытальщиками.
Мать, испуганно мигнув, быстро взглянула
на солдат — они топтались
на одном
месте, а лошадь бегала вокруг них; посмотрела
на человека с лестницей — он уже поставил ее к стене и влезал не торопясь.
Они строили заплату
на заплате, хватая деньги в одном
месте, чтобы заткнуть долг в другом; многие из них решались — и чаще всего по настоянию своих жен — заимствовать деньги из ротных сумм или из платы, приходившейся
солдатам за вольные работы; иные по месяцам и даже годам задерживали денежные солдатские письма, которые они, по правилам, должны были распечатывать.
— Ах! — вскрикнул
солдат и вдруг, остановившись, весь затрепетал
на одном
месте от испуга.
Залязгали ружья, цепляясь штыком за штык.
Солдаты, суетливо одергиваясь, становились
на свои
места.
Между ними ходили разводящие и ставили часовых; производилась смена караулов; унтер-офицеры проверяли посты и испытывали познания своих
солдат, стараясь то хитростью выманить у часового его винтовку, то заставить его сойти с
места, то всучить ему
на сохранение какую-нибудь вещь, большею частью собственную фуражку.
Там кипела деятельность: полоскали
на плотах прачки белье; в нескольких
местах поили лошадей; водовозы наливались водой; лодочник вез в ялике чиновника; к огромному дому таскали
на тачках дикий камень сухопарые
солдаты; двое чухонцев отпихивали шестом от моста огромную лайбу с дровами.
А по нашим вот
местам губернатор тоже
на одного станового поналегал да
на ревизии двадцати целковых по книгам не досчитал, так в
солдаты отдали: казнограбитель он, выходит!
— В роту идем из губерни, — отвечал
солдат, глядя в сторону от арбуза и поправляя мешок за спиной. — Мы вот, почитай что 3-ю неделю при сене ротном находились, а теперь вишь потребовали всех; да неизвестно, в каком
месте полк находится в теперешнее время. Сказывали, что
на Корабельную заступили наши
на прошлой неделе. Вы не слыхали, господа?
Солдаты, носившие землю, пригибались, сторонились: черная же фигура не двигалась, спокойно утаптывая землю ногами, и всё в той же позе оставалась
на месте.
Господи Великий! только Ты один слышал и знаешь те простые, но жаркие и отчаянные мольбы неведения, смутного раскаяния и страдания, которые восходили к Тебе из этого страшного
места смерти, от генерала, за секунду перед этим думавшего о завтраке и Георгии
на шею, но с страхом чующего близость Твою, до измученного, голодного, вшивого
солдата, повалившегося
на голом полу Николаевской батареи и просящего Тебя скорее дать ему Там бессознательно предчувствуемую им награду за все незаслуженные страдания!
— Это 2-й батальон М. полка? — спросил Праскухин, прибежав к
месту и наткнувшись
на солдата, который в мешке
на спине нес землю.
Но прежде, чем сомневаться, сходите
на бастионы, посмотрите защитников Севастополя
на самом
месте защиты или, лучше, зайдите прямо напротив в этот дом, бывший прежде Севастопольским Собранием и у крыльца которого стоят
солдаты с носилками, — вы увидите там защитников Севастополя, увидите там ужасные и грустные, великие и забавные, но изумительные, возвышающие душу зрелища.
Только что Праскухин, идя рядом с Михайловым, разошелся с Калугиным и, подходя к менее опасному
месту, начинал уже оживать немного, как он увидал молнию, ярко блеснувшую сзади себя, услыхал крик часового: «маркела!» и слова одного из
солдат, шедших сзади: «как раз
на батальон прилетит!» Михайлов оглянулся.
— Как они подскочили, братцы мои, — говорил басом один высокий
солдат, несший два ружья за плечами, — как подскочили, как крикнут: Алла, Алла! [Наши
солдаты, воюя с турками, так привыкли к этому крику врагов, что теперь всегда рассказывают, что французы тоже кричат «Алла!»] так так друг
на друга и лезут. Одних бьешь, а другие лезут — ничего не сделаешь. Видимо невидимо… — Но в этом
месте рассказа Гальцин остановил его.
Ему показалось это прекрасным, и он вообразил себя даже немножко этим адъютантом, потом ударил лошадь плетью, принял еще более лихую казацкую посадку, оглянулся
на казака, который, стоя
на стременах, рысил за ним, и совершенным молодцом приехал к тому
месту, где надо было слезать с лошади. Здесь он нашел 4-х
солдат, которые, усевшись
на камушки, курили трубки.
В настоящем случае
на этом
месте виднелся эшафот, который окружен был цепью гарнизонных
солдат, с ружьями наперевес.
— А
на што? Бабу я и так завсегда добуду, это, слава богу, просто… Женатому надо
на месте жить, крестьянствовать, а у меня — земля плохая, да и мало ее, да и ту дядя отобрал. Воротился брательник из
солдат, давай с дядей спорить, судиться, да — колом его по голове. Кровь пролил. Его за это — в острог
на полтора года, а из острога — одна дорога, — опять в острог. А жена его утешная молодуха была… да что говорить! Женился — значит, сиди около своей конуры хозяином, а
солдат — не хозяин своей жизни.
Он отодвинулся
на шаг, и вдруг красное пламя ослепило меня, обожгло мне пальцы, нос, брови; серый соленый дым заставил чихать и кашлять; слепой, испуганный, я топтался
на месте, а
солдаты, окружив меня плотным кольцом, хохотали громко и весело.
Когда затихли шаги двух
солдат с лазутчиками, Панов и Никитин вернулись
на свое
место.
На высшей ступени — цари, президенты, министры, палаты предписывают эти истязания, и убийства, и вербовку в
солдаты и вполне уверены в том, что так как они или от бога поставлены
на свое
место, или то общество, которым они управляют, требует от них того самого, что они предписывают, то они и не могут быть виноваты.
Совершается следующее: губернатор, приехав
на место действия, произносит речь народу, упрекая его за его непослушание, и или становит войско по дворам деревни, где
солдаты в продолжение месяца иногда разоряют своим постоем крестьян, или, удовлетворившись угрозой, милостиво прощает народ и уезжает, или, что бывает чаще всего, объявляет ему, что зачинщики за это должны быть наказаны, и произвольно, без суда, отбирает известное количество людей, признанных зачинщиками, и в своем присутствии производит над ними истязания.
На месте размещения войск начальник части, в которую он поступает, опять требует от молодого человека исполнения военных обязанностей, и он опять отказывается повиноваться и при других
солдатах высказывает причину своего отказа, говорит, что он, как христианин, не может добровольно готовиться к убийству, запрещенному еще законом Моисея.
Как ни скрыта для каждого его ответственность в этом деле, как ни сильно во всех этих людях внушение того, что они не люди, а губернаторы, исправники, офицеры,
солдаты, и что, как такие существа, они могут нарушать свои человеческие обязанности, чем ближе они будут подвигаться к
месту своего назначения, тем сильнее в них будет подниматься сомнение о том: нужно ли сделать то дело,
на которое они едут, и сомнение это дойдет до высшей степени, когда они подойдут к самому моменту исполнения.
И вот губернатор, точно так же, как теперь ехал тульский губернатор, с батальоном
солдат с ружьями и розгами, пользуясь и телеграфами, и телефонами, и железными дорогами,
на экстренном поезде, с ученым доктором, который должен был следить за гигиеничностью сечения, олицетворяя вполне предсказанного Герценом Чингис-хана с телеграфами, приехал
на место действия.
Но мало того, что все люди, связанные государственным устройством, переносят друг
на друга ответственность за совершаемые ими дела: крестьянин, взятый в
солдаты, —
на дворянина или купца, поступившего в офицеры, а офицер —
на дворянина, занимающего
место губернатора, а губернатор —
на сына чиновника или дворянина, занимающею
место министра, а министр —
на члена царского дома, занимающего
место царя, а царь опять
на всех этих чиновников, дворян, купцов и крестьян; мало того, что люди этим путем избавляются от сознания ответственности за совершаемые ими дела, они теряют нравственное сознание своей ответственности еще и оттого, что, складываясь в государственное устройство, они так продолжительно, постоянно и напряженно уверяют себя и других в том, что все они не одинаковые люди, а люди, различающиеся между собою, «как звезда от звезды», что начинают искренно верить в это.
Рейнсдорп, желая воспользоваться сим случаем, несколько ободрившим его войско, хотел
на другой день выступить противу Пугачева; но все начальники единогласно донесли ему, что
на войско никаким образом положиться было невозможно:
солдаты, приведенные в уныние и недоумение, сражались неохотно; а казаки
на самом
месте сражения могли соединиться с мятежниками, и следствия их измены были бы гибелью для Оренбурга.
Из Татищевой, 29 сентября, Пугачев пошел
на Чернореченскую. В сей крепости оставалось несколько старых
солдат при капитане Нечаеве, заступившем
на место коменданта, майора Крузе, который скрылся в Оренбург. Они сдались без супротивления. Пугачев повесил капитана по жалобе крепостной его девки.
Мерный топот шагов
на конце улицы прервал хохот. Три
солдата в шинелях, с ружьями
на плечо шли в ногу
на смену к ротному ящику. Ефрейтор, старый кавалер, сердито глянув
на казаков, провел
солдат так, что Лукашка с Назаркой, стоявшие
на самой дороге, должны были посторониться. Назарка отступил, но Лукашка, только прищурившись, оборотил голову и широкую спину и не тронулся с
места.
Прелестный вид, представившийся глазам его, был общий, губернский, форменный: плохо выкрашенная каланча, с подвижным полицейским
солдатом наверху, первая бросилась в глаза; собор древней постройки виднелся из-за длинного и, разумеется, желтого здания присутственных
мест, воздвигнутого в известном штиле; потом две-три приходские церкви, из которых каждая представляла две-три эпохи архитектуры: древние византийские стены украшались греческим порталом, или готическими окнами, или тем и другим вместе; потом дом губернатора с сенями, украшенными жандармом и двумя-тремя просителями из бородачей; наконец, обывательские дома, совершенно те же, как во всех наших городах, с чахоточными колоннами, прилепленными к самой стене, с мезонином, не обитаемым зимою от итальянского окна во всю стену, с флигелем, закопченным, в котором помещается дворня, с конюшней, в которой хранятся лошади; дома эти, как водится, были куплены вежливыми кавалерами
на дамские имена; немного наискось тянулся гостиный двор, белый снаружи, темный внутри, вечно сырой и холодный; в нем можно было все найти — коленкоры, кисеи, пиконеты, — все, кроме того, что нужно купить.
Сад был разбит по горе;
на самом высоком
месте стояли две лавочки, обыкновенно иллюстрированные довольно отчетливыми политипажами неизвестной работы; частный пристав, сколько ни старался, не мог никак поймать виновников и самоотверженно посылал перед всяким праздником пожарного
солдата (как привычного к разрушениям) уничтожать художественные произведения, периодически высыпавшие
на скамейке.