Неточные совпадения
— Вот он вас проведет в присутствие! — сказал Иван Антонович, кивнув головою, и один из священнодействующих, тут же находившихся, приносивший с таким усердием жертвы Фемиде, что оба рукава лопнули
на локтях и давно лезла оттуда подкладка, за что и получил в свое время коллежского регистратора, прислужился нашим приятелям, как некогда Виргилий прислужился Данту, [Древнеримский поэт Вергилий (70–19 гг. до н. э.) в поэме Данте Алигьери (1265–1321) «Божественная комедия» через Ад и Чистилище провожает
автора до Рая.] и провел их в комнату присутствия, где стояли одни только широкие кресла и в них перед столом, за зерцалом [Зерцало — трехгранная пирамида с указами Петра I, стоявшая
на столе во всех присутственных
местах.] и двумя толстыми книгами, сидел один, как солнце, председатель.
На том самом
месте, где стоит теперь клетка, сто лет тому назад стоял сконфуженный
автор «Истории Пугачевского бунта» — великий Пушкин.
Предполагают, что когда-то родиной гиляков был один только Сахалин и что только впоследствии они перешли оттуда
на близлежащую часть материка, теснимые с юга айнами, которые двигались из Японии, в свою очередь теснимые японцами.] селения старые, и те их названия, какие упоминаются у старых
авторов, сохранились и по сие время, но жизнь все-таки нельзя назвать вполне оседлой, так как гиляки не чувствуют привязанности к
месту своего рождения и вообще к определенному
месту, часто оставляют свои юрты и уходят
на промыслы, кочуя вместе с семьями и собаками по Северному Сахалину.
Автор «Капризов и Раздумья» позволяет себе настаивать
на том, что
на земле нет ни одного далекого
места, которое не было бы откуда-нибудь близко.
На целый мир он смотрит с точки зрения пайка; читает ли он какое-нибудь «сочинение» — думает:"
Автор столько-то пайков себе выработал"; слышит ли, что кто-нибудь из его знакомых
место новое получил — говорит:"Столько-то пайков ему прибавилось".
Александр взбесился и отослал в журнал, но ему возвратили и то и другое. В двух
местах на полях комедии отмечено было карандашом: «Недурно» — и только. В повести часто встречались следующие отметки: «Слабо, неверно, незрело, вяло, неразвито» и проч., а в конце сказано было: «Вообще заметно незнание сердца, излишняя пылкость, неестественность, все
на ходулях, нигде не видно человека… герой уродлив… таких людей не бывает… к напечатанию неудобно! Впрочем,
автор, кажется, не без дарования, надо трудиться!..»
Да и не мудрено! этот процесс, во времена уны, велся с таким же захватывающим интересом, с каким нынче читается фёльетонный роман, в котором
автор, вместо того чтоб сразу увенчать взаимное вожделение героев,
на самом патетическом
месте ставит точку и пишет: продолжение впредь.
Я стал усердно искать книг, находил их и почти каждый вечер читал. Это были хорошие вечера; в мастерской тихо, как ночью, над столами висят стеклянные шары — белые, холодные звезды, их лучи освещают лохматые и лысые головы, приникшие к столам; я вижу спокойные, задумчивые лица, иногда раздается возглас похвалы
автору книги или герою. Люди внимательны и кротки не похоже
на себя; я очень люблю их в эти часы, и они тоже относятся ко мне хорошо; я чувствовал себя
на месте.
(Прим.
автора.)] наплясались, стоя и приседая
на одном
месте в самых карикатурных положениях, то старший из родичей, пощелкавши языком, покачав головой и не смотря в лицо спрашивающему, с важностию скажет в ответ: «Пора не пришел — еще баран тащи».
Первые ряды кресел занимали знаменитости сцены и литературы, постоянные посетители Кружка, а по среднему проходу клубочком катился, торопясь
на свое
место, приземистый Иван Федорович Горбунов, улыбался своим лунообразным, чисто выбритым лицом. Когда он приезжал из Петербурга, из Александринки, всегда проводил вечера в Кружке, а теперь обрадовался увидеть своего друга, с которым они не раз срывали лавры успеха в больших городах провинции — один как чтец, другой как рассказчик и
автор сцен из народного быта.
Из сравнения обоих
мест очевидно, что сам
автор смотрит
на свое произведение как
на труд преимущественно биографический, оставляя в стороне все высшие философско-исторические соображения.
После Строгановских заводов заводам Кайгородова
на Урале принадлежит первое
место как по богатству железных и медных руд, так особенно по обилию лесов, в которых другие уральские заводы начинают чувствовать самую вопиющую нужду, и, как выразился
автор какого-то проекта по вопросу о снабжении заводов горючим материалом, для них единственная надежда остается в «уловлении газов», точно такое «уловление» может заменить собою ту поистине безумную систему хищнического истребления лесов, какую заводчики практиковали
на Урале в течение двух веков.
Конечно, не без намерения также сказал
автор, что
на место Язвина прислан был Глупцов.
В другом
месте, в ответ
на желание, выраженное в одном письме, чтобы в «Былях и небылицах» было выведено человеческое тщеславие,
автор говорит: «Не моему перышку переделать, переменить, переломить, убавить, исправить, и пр., и пр., и пр., что в свете водится.
Пора наконец и расстаться с г. Милюковым. Но мы не можем расстаться с ним, не обративши внимания читателей
на его превосходный разбор «Мертвых душ» по всем правилам эпической поэмы. Применение всех этих правил к «Мертвым душам» обнаруживает в
авторе большой диалектический талант. Как, напр., умел он найти чудесное в «Мертвых душах»? Это была трудная задача, а он нашел, и нашел так искусно, что мы не можем удержаться от удовольствия выписать это
место...
Тальберг. О нет, нет, нет… Конечно, нет… Но ты же знаешь пословицу: «Qui va à la chasse, perd sa place» [«Кто уходит
на охоту, теряет свое
место» (франц.). Здесь и в дальнейшем перевод сделан
автором.]. Теперь еще просьба, последняя. Здесь… гм… без меня, конечно, будет бывать этот… Шервинский…
(Прим.
автора)] опустела: уже иностранные гости не раскладывают там драгоценных своих товаров для прельщения глаз; огромные хранилища, наполненные богатствами земли русской, затворены; не видно никого
на месте княжеском, где юноши любили славиться искусством и силою в разных играх богатырских — и Новгород, шумный и воинственный за несколько дней пред тем, кажется великою обителию мирного благочестия.
«Никто не знает его родителей, — говорила Марфа, — он был найден в пеленах
на железных ступенях Вадимова
места и воспитан в училище Ярослава, [Так называлось всегда главное училище в Новегороде (говорит
автор).
Поэтому изображение антагонизма честных стремлений с пошлостью окружающей среды само по себе теперь уже недостаточно для привлечения общего участия; нужно, чтоб изображение было ярко, сильно, чтобы взяты были новые положения, открыты в предмете новые стороны, — тогда только произведение будет иметь прочный успех и
автор выдвинется
на заметное
место в литературе.
Это неожиданное предложение исключить те
места, в которых вылилась душа
автора и которые, казалось ему, были самыми лучшими и значительными во всем труде, показалось Ашанину невозможным, возмутительным посягательством, и он энергично восстал против предложения Лопатина. Уж если
на то пошло, он непрочь исключить многое, но только ни одной строчки из того, что Василий Васильевич назвал «антимонией».
— Они там собрались для считки. А для меня, дескать, никакой закон не писан. Я был уже предупрежден, что такое «Василий Васильевич», и уклонился от каких-либо замечаний. Но
на второй или третьей репетиции он вдруг в одном
месте, не обращаясь ко мне как к
автору, крикнул суфлеру...
Телешов из кожи лез, чтоб доказать, что гораздо лучше напечатать имена
авторов в алфавитном порядке. Вдруг я понял: при алфавитном порядке Бунин оказывался, по крайней мере
на обложке,
на первом
месте.
Сам еще больной, лихорадящий и кашляющий, он немедленно поехал к
автору на Вознесенский проспект и… застал его укладывающим чемоданы: он получил
место где-то
на Амуре и ехал туда.
Грушева познакомила Тасю с обоими мужчинами. Актера Тася видела
на сцене. Он был сухой высокий блондин, с большим носом и серыми глазами навыкате, в коротком пиджаке и пестром галстуке.
Автор — как-то набок перекосившаяся фигурка, также белокурая, взъерошенная, плохо одетая, с ухмыляющимся фальшивым лицом. Тася в другом
месте приняла бы его за"человека".
Автор пошел за тетрадью в столовую. Актер расположился
на кушетке с ногами и продолжал курить. Тася, вся раскрасневшаяся от неожиданного успеха, еле сидела
на месте.
Я истощился, скача
на одном
месте (je me suis use sur place. — курс.
автора), как лошади, которых дрессируют в конюшне; это ломает им ноги».
— Какой помол, родименький! Какой помол! Наши
места бесхлебные. У нас, кормилец, по всей волости хлеб-от плохо родится. Каков ни будь урожай, доле Святой своего хлеба не хватит; иной год с Тимофея-полузимника [Двадцать второе января. (Прим.
автора.)]
на базаре покупаем.
Обычный полуденный сон прервали в слободе
на этот раз в два часа звоном колокола. Государь не замедлил выйти из палат и сел
на свое
место на крыльце. Зурны и накры [Название музыкальных инструментов того времени. — Прим.
автора.] грянули в лад, и звери, спущенные вожаками, пустились в пляс.
Так как это злое настроение в наши дни особенно ожесточилось и появляется много писаний,
авторы которых беззастенчиво стремятся ввести мало знающих историю людей в заблуждение, представляя им былое время и былые порядки в ложном свете, дабы таким образом показать старину, как время счастливое и прекрасное, к какому, будто бы, следует желать возвратиться, то и со стороны людей, уважающих истину, имеющую свою цену «
на каждом
месте и о каждой добе», должно быть представляемо общественному вниманию, какие явления имели для себя
место во времена былые.
Начатый в далекую юношескую пору жестоких разочарований, крушения всех верований и надежд, дышащий беспредельным отчаянием, он
местами с очевидностью свидетельствует, что
автор его находился если не в состоянии полного сумасшествия, то
на роковой грани его.
На этом
месте я, моего читателя всепокорный слуга и
автор, излагающий эту повесть, позволил себя перебить Оноприя Опанасовича Перегуда почтительным замечанием, что допрашиваемые люди могли ему не поверить, что он вправе бить их кнутом и пытать
на пытке, но он отвечал...