Неточные совпадения
Все как будто умерло; вверху только, в небесной глубине, дрожит жаворонок, и серебряные песни летят по воздушным ступеням
на влюбленную землю, да изредка
крик чайки или звонкий голос перепела отдается в степи.
Единодушный взмах десятка и более блестящих кос; шум падающей стройными рядами травы; изредка заливающиеся песни жниц, то веселые, как встреча гостей, то заунывные, как разлука; спокойный, чистый вечер, и что за вечер! как волен и свеж воздух! как тогда оживлено все: степь краснеет, синеет и горит цветами; перепелы, дрофы,
чайки, кузнечики, тысячи насекомых, и от них свист, жужжание, треск,
крик и вдруг стройный хор; и все не молчит ни
на минуту.
Луна плыла среди небес
Без блеска, без лучей,
Налево был угрюмый лес,
Направо — Енисей.
Темно! Навстречу ни души,
Ямщик
на козлах спал,
Голодный волк в лесной глуши
Пронзительно стонал,
Да ветер бился и ревел,
Играя
на реке,
Да инородец где-то пел
На странном языке.
Суровым пафосом звучал
Неведомый язык
И пуще сердце надрывал,
Как в бурю
чайки крик…
Красивое это озеро Октыл в ясную погоду. Вода прозрачная, с зеленоватым оттенком. Видно, как по дну рыба ходит. С запада озеро обступили синею стеной высокие горы, а
на восток шел низкий степной берег, затянутый камышами. Над лодкой-шитиком все время с
криком носились белые чайки-красноножки. Нюрочка была в восторге, и Парасковья Ивановна все время держала ее за руку, точно боялась, что она от радости выскочит в воду.
На озере их обогнало несколько лодок-душегубок с богомольцами.
Лодка выехала в тихую, тайную водяную прогалинку. Кругом тесно обступил ее круглой зеленой стеной высокий и неподвижный камыш. Лодка была точно отрезана, укрыта от всего мира. Над ней с
криком носились
чайки, иногда так близко, почти касаясь крыльями Ромашова, что он чувствовал дуновение от их сильного полета. Должно быть, здесь, где-нибудь в чаще тростника, у них были гнезда. Назанский лег
на корму навзничь и долго глядел вверх
на небо, где золотые неподвижные облака уже окрашивались в розовый цвет.
«Вот если она полетит сюда, — подумала Елена, — это будет хороший знак…»
Чайка закружилась
на месте, сложила крылья — и, как подстреленная, с жалобным
криком пала куда-то далеко за темный корабль.
Наконец всем уже невтерпеж стало, и стали ребята говорить: ночью как-никак едем! Днем невозможно, потому что кордонные могут увидеть, ну а ночью-то от людей безопасно, а бог авось помилует, не потопит. А ветер-то все гуляет по проливу, волна так и ходит; белые зайцы по гребню играют, старички (птица такая вроде
чайки) над морем летают,
криком кричат, ровно черти. Каменный берег весь стоном стонет, море
на берег лезет.
Я посмотрел в том же направлении. По широкой водной поверхности расходилась темными полосами частая зыбь. Волны были темны и мутны, и над ними носились, описывая беспокойные круги, большие белые птицы вроде
чаек, то и дело падавшие
на реку и подымавшиеся вновь с жалобно-хищным
криком.
В этот день даже
чайки истомлены зноем. Они сидят рядами
на песке, раскрыв клювы и опустив крылья, или же лениво качаются
на волнах без
криков, без обычного хищного оживления.
Солнце, смеясь, смотрело
на них, и стекла в окнах промысловых построек тоже смеялись, отражая солнце. Шумела вода, разбиваемая их сильными руками,
чайки, встревоженные этой возней людей, с пронзительными
криками носились над их головами, исчезавшими под набегом волн из дали моря…
Кое-где
на кустах висели длинные рыбачьи сети.
Чайки с пронзительным
криком летели навстречу пароходу, сверкая
на солнце при каждом взмахе своих широких, изогнутых крыльев. Изредка
на болотистом берегу виднелась серая цапля, стоявшая в важной и задумчивой позе
на своих длинных красноватых ногах.
Солнце стояло высоко
на небе и светило ярко, по-осеннему. Вода в реке казалась неподвижно гладкой и блестела, как серебро. Несколько длинноносых куликов ходили по песку. Они не выражали ни малейшего страха даже тогда, когда лодки проходили совсем близко. Белая, как первый снег, одинокая
чайка мелькала в синеве неба. С одного из островков, тяжело махая крыльями, снялась серая цапля и с хриплыми
криками полетела вдоль протоки и спустилась в соседнее болото.
Ордынцев молча греб. Вера Дмитриевна думала и не могла разобраться в той вражде и любви, которые владели ею. И было у нее в душе так же раздраженно смутно, как кругом. Волны широко поднимались и опускались, молочно-белые полосы перебивались темно-серебряными, в глазах рябило. Кружили
чайки, и их резкие
крики звучали, как будто несмазанное колесо быстро вертелось
на деревянной оси.