Неточные совпадения
Он до того разлюбезничался, что рассказал мне все свои семейные дела, даже семилетнюю болезнь жены. После завтрака он с гордым удовольствием взял с вазы, стоявшей
на столе, письмо и дал мне прочесть «стихотворение» его
сына, удостоенное публичного чтения
на экзамене в кадетском корпусе. Одолжив меня такими знаками несомненного доверия, он ловко перешел к вопросу, косвенно поставленному, о моем деле.
На этот раз я
долею удовлетворил городничего.
Стала она сначала ходить к управительше
на горькую свою
долю жаловаться, а управительшин-то
сын молодой да такой милосердый, да добрый; живейшее, можно сказать, участие принял. Засидится ли она поздно вечером — проводить ее пойдет до дому; сено ли у пономаря все выдет — у отца сена выпросит, ржицы из господских анбаров отсыплет — и все это по сердолюбию; а управительша, как увидит пономарицу, все плачет, точно глаза у ней
на мокром месте.
Сам же старый Пизонский, весь с лысой головы своей озаренный солнцем, стоял
на лестнице у утвержденного
на столбах рассадника и, имея в одной руке чашу с семенами, другою погружал зерна, кладя их щепотью крестообразно, и, глядя
на небо, с опущением каждого зерна, взывал по одному слову: „Боже! устрой, и умножь, и возрасти
на всякую
долю человека голодного и сирого, хотящего, просящего и производящего, благословляющего и неблагодарного“, и едва он сие кончил, как вдруг все ходившие по пашне черные глянцевитые птицы вскричали, закудахтали куры и запел, громко захлопав крылами, горластый петух, а с рогожи сдвинулся тот, принятый сим чудаком, мальчик,
сын дурочки Насти; он детски отрадно засмеялся, руками всплескал и, смеясь, пополз по мягкой земле.
Три тяжкие
доли имела судьба,
И первая
доля: с рабом повенчаться,
Вторая — быть матерью
сына раба,
А третья — до гроба рабу покоряться,
И все эти грозные
доли легли
На женщину русской земли.
Эти слова остались в памяти Артамонова, он услыхал в них нечто утешительное: стерженёк — это Павел, ведь к нему, бывало, стекались все тёмные мысли, он притягивал их. И снова, в этот час, он подумал, что некоторую
долю его греха справедливо будет отнести
на счёт
сына. Облегчённо вздохнув, он пригласил попа к чаю.
— Известно, обсчитает!.. — спокойно, с уверенностью ответил Самоквасов. — Как же не обсчитать? До всякого доведись!.. Только как он, собачий
сын, там ни обсчитывай, а меньше ста тысяч целковых
на мою
долю выдать ему не придется…
Но не будем более говорить о скотах, а посмотрим, что случалося с самими
сынами человеческими, отбывавшими здесь же беспомощно и безропотно все выпавшие
на их
долю злоключения «голодного года».
Марья Гавриловна приезжала
на похороны и в тот же день, как зарыли ее мужа, уехала в Самару, а оттуда по скорости в Казань к своим родным. Лохматов не оставил никакого духовного завещанья; Марье Гавриловне по закону из ее же добра приходилось получить только одну четвертую
долю, остальное поступало в семью Трифона Лохматова. Но Трифон, зная, какими путями досталось богатство его
сыну, отступился от нежданного наследства, и таким образом Марье Гавриловне возвратился весь ее капитал.
Читатель, вероятно, помнит, что в 1835 г. имуществу старика Богачева был произведен сенатом раздел, по которому незаконный
сын его, Григорий, получил себе Селезневский завод, Лука и Петр другие заводы, а
на долю бедного Клима Ивановича досталось не более, не менее, как 4500 душ крестьян, городские дома, покосы ит. п., всего
на сумму более миллиона рублей.
— Милый друг! — говорила однажды баронесса, держа
на коленах прекрасного малютку и вся пылая от любви к нему. — Недаром астрологи напророчили нашему
сыну столько даров. Полюбуйся им; посмотри, какой ум, сколько огня в его глазах; он глядит
на нас, будто нас понимает. Кажется, так и горит
на нем звезда величия и славы! Кто знает, какая высокая
доля ждет его! Ведь и король богемский, Подибрад, был простой дворянин…
Пророчество слов его друга генерала Ганнибала звучало в его ушах и побеждало его скупость. Если его
сыну назначена была такая высокая
доля, то нельзя было жалеть средств для ее возможного осуществления. Так рассуждал Василий Иванович и скрепя сердце выдавал деньги
на книги и карты.
Польская колония в Москве была в то время довольно значительна. Представителей ее мы не будем называть, так как и в самой Польше, и всюду, где появляются ее
сыны и дочери, роль представительниц выпадает
на долю последних. Среди московских, принятых в великосветском кругу, полек выдавались две.
Все эти три тяжкие
доли теперь выпадали ей
на ее пай, и ей еще было время отбросить их от себя, как честный человек отбрасывает от себя подкупную плату, но она решилась и с рабом повенчаться; решилась быть и матерью
сыну раба; но и твердо решила зато, что не будет рабу покоряться.