Неточные совпадения
Наговорившись досыта и проектировавши завтрашний рабочий
день (всегда надвое:
на случай
вёдра и
на случай дождя), матушка приказывала подать Федоту рюмку водки и спокойная уходила в свою комнату.
Со страхом оборотился он: боже ты мой, какая ночь! ни звезд, ни месяца; вокруг провалы; под ногами круча без
дна; над головою свесилась гора и вот-вот, кажись, так и хочет оборваться
на него! И чудится деду, что из-за нее мигает какая-то харя: у! у! нос — как мех в кузнице; ноздри — хоть по
ведру воды влей в каждую! губы, ей-богу, как две колоды! красные очи выкатились наверх, и еще и язык высунула и дразнит!
Сначала он жил, как настоящий запорожец: ничего не работал, спал три четверти
дня, ел за шестерых косарей и выпивал за одним разом почти по целому
ведру; впрочем, было где и поместиться, потому что Пацюк, несмотря
на небольшой рост, в ширину был довольно увесист.
Взял он с меня тысячу рублей денег да водки
ведро, уложил меня
на дно лодки, прикрыл рогожкой — валяй по всем по трем!
Старик задумался. Тонкие струйки вакштафного дыма, вылетая из-под его седых усов и разносясь по воздуху, окрашивались янтарною пронизью взошедшего солнца; куры слетели с насестей и, выйдя из закутки, отряхивались и чистили перья. Вот
на мосту заиграл в липовую дудку пастух;
на берегу зазвенели о водонос пустые
ведра на плечах босой бабы; замычали коровы, и собственная работница протопопа, крестя зевающий рот, погнала за ворота хворостиной коровку; канарейка трещит
на окне, и
день во всем сиянии.
Эти трое — первейшие забавники
на базаре: они ловили собак, навязывали им
на хвосты разбитые железные
вёдра и смотрели, смеясь, как испуганное животное с громом и треском мечется по площади, лая и визжа. В сырые
дни натирали доски тротуара мылом, любуясь, как прохожий, ступив в натёртое место, скользил и падал; связывали узелки и тюрички, наполняя их всякою дрянью, бросали
на дорогу, — их веселило, когда кто-нибудь поднимал потерянную покупку и пачкал ею руки и одежду.
На крошечном собственном пароходике мы добрались до его промысла. Первым
делом из садка вытащили огромнейшего икряного осетра, при нас же его взрезали, целую гору икры бросили
на грохотку, протерли и подали нам в медном луженом
ведре, для закуски к водке, пока уху из стерлядей варили да
на угольях жареху стерляжью
на вертелах, как шашлык, из аршинных стерлядей готовили.
Опомнясь,
на Спаса (это, значит,
дня три тому назад), загуляли мы артелью да вина выпили
ведра полтора, ну, ребята и зачали баловать промеж себя…
Мне приводилось встречать старух, которые рыдали отчаянно, страшно рыдали, и в то же время несли
на плечах
ведра или занимались другим хозяйственным
делом.
Опуская в колодец свое
ведро, чернобородый Кирюха лег животом
на сруб и сунул в темную дыру свою мохнатую голову, плечи и часть груди, так что Егорушке были видны одни только его короткие ноги, едва касавшиеся земли; увидев далеко
на дне колодца отражение своей головы, он обрадовался и залился глупым, басовым смехом, а колодезное эхо ответило ему тем же; когда он поднялся, его лицо и шея были красны, как кумач.
Егорушка заглянул в
ведро: оно было полно; из воды высовывала свою некрасивую морду молодая щука, а возле нее копошились раки и мелкие рыбешки. Егорушка запустил руку
на дно и взболтал воду; щука исчезла под раками, а вместо нее всплыли наверх окунь и линь. Вася тоже заглянул в
ведро. Глаза его замаслились, и лицо стало ласковым, как раньше, когда он видел лисицу. Он вынул что-то из
ведра, поднес ко рту и стал жевать. Послышалось хрустенье.
А мои знакомые при встречах со мною почему-то конфузились. Одни смотрели
на меня как
на чудака и шута, другим было жаль меня, третьи же не знали, как относиться ко мне, и понять их было трудно. Как-то
днем, в одном из переулков около нашей Большой Дворянской, я встретил Анюту Благово. Я шел
на работу и нес две длинных кисти и
ведро с краской. Узнав меня, Анюта вспыхнула.
— Теперь позвольте мне вам рассчитать, — начал он с знаменательным видом. — В год, значит, вы выпиваете около тысячи бутылок;
разделите это число бутылок
на ведра, и мы получим семьдесят
ведер; это — целое море!
Потом стал каждый вечер ходить, спрашивать, какое
на завтрашний
день распоряжение будет (да еще целых два ему выложи: одно
на случай, коли ежели
вёдро, а другое
на случай, коли ежели Бог дожжичка пошлет)?
Каждый вечер староста приходил в барский дом с отчетом об успехе произведенных в течение
дня работ; каждый вечер шли бесконечные разговоры, предположения и сетования; отдавались приказания
на следующий
день, слышались тоскливые догадки насчет
вёдра или дождя, раздавались выражения: «поголовно», «брат
на брата» и другие сельскохозяйственные термины в крепостном вкусе.
Это воображение рисует ему урожаи сам-десят и сам-двенадцат (в «книжке» они доходят и до сам-двадцат); оно рисует ему коров, не тех тощих фараоновых, которые в действительности питаются мякинным ухвостьем
на господском скотном дворе, а тех альгаузских и девонширских, для которых существует урочное положение: полтора
ведра молока в
день; оно рисует молотилки, веялки, жатвенные машины, сеноворошилки, плуги и пр. — и все непременно самое прочное и достигающее именно тех самых результатов, которые значатся в сельскохозяйственных руководствах, а иногда и просто в объявлениях братьев Бутеноп.
Выдумывают новые и новые предлоги для новой выпивки. Кто-то
на днях купил сапоги, ужасные рыбачьи сапоги из конской кожи, весом по полпуду каждый и длиною до бедер. Как же не вспрыснуть и не обмочить такую обновку? И опять появляется
на сцену синее эмалированное
ведро, и опять поют песни, похожие
на рев зимнего урагана в открытом море.
Марфе Андревне погрозили непереносным срамом, что
разденут ее сейчас донага, осмолят ей голову дегтяным
ведром и обсьпят пуховой подушкой да, привязав
на шелудивого коня, о рассвете в село
на базар выгонят.
День был ясный, настоящий весенний, с легким холодком в воздухе; по небу с утра бродили белые волнистые облачка, обещая долгое
вёдро. Но кругом не было еще зелени, и только
на пригорках кое-где пробивалась свежая травка зелеными щетками. Река Причинка уже очистилась ото льда и начала разливаться в своих низких болотистых берегах, затопляя луга и низины. Пролетело несколько Косяков диких уток; где-то печально кричали журавли.
— Чай да сахар! — проговорила Фекла насмешливо. — Барыни какие, — добавила она, ставя
ведра, — моду себе взяли каждый
день чай пить. Гляди-кось, не раздуло бы вас с чаю-то! — продолжала она, глядя с ненавистью
на Ольгу. — Нагуляла в Москве пухлую морду, толстомясая!
— Хе, откуда!.. В нашем
деле все так, как в колодце с двумя
ведрами: одно полнеет, другое пустеет, — одно идет кверху, другое книзу. У меня были лапти, стали сапоги. А погляди ты
на Опанаса Нескорого: был в сапогах, теперь стал босой, потому что дурень. А к умному
ведро приходит полное, уходит пустое… Понял?
— Десять человек по три целковых — тридцать, — стал считать Федор, — два
ведра — десять,
на закуску пятишницу — значит, всего сорок пять, за коней пятьдесят. Клади сотенну кругом, тем и
делу шабаш.
И в самом
деле: захотелось бы Патапу Максимычу в головы, давным бы давно безо всяких угощеньев его целой волостью выбрали, да не того он хочет: не раз откупался, ставя
на сходе
ведер по пяти зелена вина для угощенья выборщиков.
Если в
ведро с водой набросать камней, пробок, соломы, дерева сухого и сырого, насыпать песку, глины, соли, налить туда же масла, водки, и все это взболтать и смешать и потом посмотреть, что будет делаться, то увидишь, что камни, глина, песок пойдут
на дно, сухое дерево, солома, пробки, масло всплывут кверху, соль и водка распустятся, так что их не будет видно.
Один человек ехал
на лодке и уронил драгоценный жемчуг в море. Человек вернулся к берегу, взял
ведро и стал черпать воду и выливать
на землю. Он черпал и выливал три
дня без устали.
Ворота домов
на запоре, дворники
день и ночь
на строгом дежурстве, повсюду наготове бочки, ушаты и
ведра с водою.
Ползая
на четвереньках, они терли ее песком и камнем, потом обильно поливали водой из брандспойта и из парусинных
ведер, которые то и
дело опускали за борт
на длинных концах.
Дурачок, в изодранной сермяге и босой, вымокший
на дожде, таскает в сени дрова и
ведра с водой. Он то и
дело заглядывает ко мне в горницу; покажет свою лохматую, нечесаную голову, быстро проговорит что-то, промычит, как теленок, — и назад. Кажется, что, глядя
на его мокрое лицо и немигающие глаза и слушая его голос, скоро сам начнешь бредить.
И дорого это обошлось здоровью бедного парня:
дней десять после этого происшествия мы его вовсе не видали, а потом, когда он показался с
ведром за плечами, то имел вид человека, перенесшего страшные муки. Он был худ, бледен и сам
на себя не похож, а вдобавок долго ни за что ни с кем не хотел говорить и не отвечал ни
на один вопрос.
На днях еще это говорил в Дворянском собрании глава истинно русской партии, граф фон Ведер-Нох.
Случилось так, что дождь лил несколько
дней подряд, унылый, тоскливый, упорный, как навязчивая идея. Пришла из Максимовки жена горшечника пожаловаться
на свои болезни и сообщила, что ее жилец Тесак (Исаак) Ильич захворал. Для Чеховых было приятным открытием, что Левитан находился так близко от Бабкина, и А. П. захотелось его повидать. Мы уже отужинали, дождь лил как из
ведра, в большой дом (к Киселевым) мы не пошли, и предстоял длинный вечер у себя во флигеле.
— Жила у нас
на селе бобылка,
на носу красная жилка, ноги саблями, руки граблями, губа
на губе, как гриб
на грибе. Хатка у нее была
на отлете, огород
на болоте, — чем ей, братцы, старенькой, пропитаться?.. Была у нее коровка, давала — не отказывалась — по
ведру в
день, куда хошь, туда и
день. Носила бабка по дачам молоко, жила ни узко, ни широко, — пятак да полушка, толокно да ватрушка.
Старик молча взял из киота икону, которой благословлял его к венцу и, крестообразно осенив ею сына, положил ему
на голову. Благословение
на братоубийство было дано. Отец и сын разошлись спать, но едва ли сомкнули в эту ночь глаза. Наступил роковой
день. Наточив топор и захватив с собой как его, так и четверть
ведра водки, Петр после полудня отправился
на заимку. Приехав туда, он начал молиться и ждать.