Неточные совпадения
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет
дело после фриштика да
бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста
на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею
на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
— Ну да, — с вашей точки, люди или подлецы или дураки, — благодушным тоном сказал Ногайцев, но желтые глаза его фосфорически вспыхнули и борода
на скулах ощетинилась. К нему подкатился Дронов с
бутылкой в руке,
на горлышке
бутылки вверх
дном торчал и позванивал стакан.
Приехав
на место, рыщут по этому жару целый
день, потом являются
на сборное место к обеду, и каждый выпивает по нескольку
бутылок портера или элю и после этого приедут домой как ни в чем не бывало; выкупаются только и опять готовы есть.
Вечером в кабинете Бахарева шли горячие споры и рассуждения
на всевозможные темы. Горничной пришлось заменить очень много выпитых
бутылок вина новыми. Лица у всех раскраснелись, глаза блестели. Все выходило так тепло и сердечно, как в
дни зеленой юности. Каждый высказывал свою мысль без всяких наружных прикрытий, а так, как она выливалась из головы.
Несколько
дней спустя после этого мы занимались пристрелкой ружей. Людям были розданы патроны и указана цель для стрельбы с упора. По окончании пристрелки солдаты стали просить разрешения открыть вольную стрельбу. Стреляли они в
бутылку, стреляли в белое пятно
на дереве, потом в круглый камешек, поставленный
на краю утеса.
Закусив немного, мы собрали свои котомки и тронулись в путь. Около моря я нашел место бивака Н.А. Пальчевского. Из письма, оставленного мне в
бутылке, привязанной к палке, я узнал, что он здесь работал несколько
дней тому назад и затем отправился
на север, конечным пунктом наметив себе бухту Терней.
Майор зачастил. Каждый раз, приходя в аббатство, он приносил
бутылку рома, а чаю через каждые две недели фунт. Такое уж он, по-видимому, придумал «положение». Вдова радовалась, что
дело идет
на лад, и все дальше углублялась в матримониальные мечты.
Когда весь табак перетрется со смесью, его вспрыскивать оставшимся одним золотником розового масла и перемешивать руками. Затем насыпать в
бутылки; насыпав в
бутылки табак, закубрить его пробкой и завязать пузырем, поставить их
на печь
дней на пять или
на шесть, а
на ночь в печку ставить, класть их надо в лежачем положении. И табак готов».
Мышников теперь даже старался не показываться
на публике и с горя проводил все время у Прасковьи Ивановны. Он за последние годы сильно растолстел и тянул вместе с ней мадеру. За
бутылкой вина он каждый
день обсуждал вопрос, откуда Галактион мог взять деньги. Все богатые люди наперечет. Стабровский выучен и не даст, а больше не у кого. Не припрятал ли старик Луковников? Да нет, — не такой человек.
Галактиона удивило, что вся компания, пившая чай в думе, была уже здесь — и двое Ивановых, и трое Поповых, и Полуянов, и старичок с утиным носом, и доктор Кочетов. Галактион подумал, что здесь именины, но оказалось, что никаких именин нет. Просто так, приехали — и
делу конец. В большой столовой во всю стену был поставлен громадный стол, а
на нем десятки
бутылок и десятки тарелок с закусками, — у хозяина был собственный ренсковый погреб и бакалейная торговля.
Коля провел князя недалеко, до Литейной, в одну кафе-биллиардную, в нижнем этаже, вход с улицы. Тут направо, в углу, в отдельной комнатке, как старинный обычный посетитель, расположился Ардалион Александрович, с
бутылкой пред собой
на столике и в самом
деле с «Indеpendance Belge» в руках. Он ожидал князя; едва завидел, тотчас же отложил газету и начал было горячее и многословное объяснение, в котором, впрочем, князь почти ничего не понял, потому что генерал был уж почти что готов.
— И
дело. Ты затеял нечто большое и прекрасное, Лихонин. Князь мне ночью говорил. Ну, что же,
на то и молодость, чтобы делать святые глупости. Дай мне
бутылку, Александра, я сам открою, а то ты надорвешься и у тебя жила лопнет. За новую жизнь, Любочка, виноват… Любовь… Любовь…
В этот достопамятный
день все обедают в комнате бабушки,
на всех лицах сияет радость, и за обедом, во время пирожного, дворецкий, с прилично-величавой и вместе веселой физиономией, приносит завернутую в салфетку
бутылку шампанского.
За последовавшим вскоре после того ужином Петр Петрович явился любителем и мастером угостить: дымящийся биток в самом
деле оказался превосходным,
бутылок на столе поставлено было несть числа...
То есть заплачу за тебя; я уверен, что он прибавил это нарочно. Я позволил везти себя, но в ресторане решился платить за себя сам. Мы приехали. Князь взял особую комнату и со вкусом и знанием
дела выбрал два-три блюда. Блюда были дорогие, равно как и
бутылка тонкого столового вина, которую он велел принести. Все это было не по моему карману. Я посмотрел
на карту и велел принести себе полрябчика и рюмку лафиту. Князь взбунтовался.
По-видимому, ЛабулИ намеревался излиться передо мной в жалобах по поводу Шамбора, в смысле смоковницы, но шампанское уже сделало свое
дело: собеседник мой окончательно размяк. Он опять взял опорожненную
бутылку и посмотрел
на свет, но уже не смог сказать: пусто! а как сноп грохнулся в кресло и моментально заснул. Увидевши это, я пошевелил мозгами, и в уме моем столь же моментально созрела идея: уйду-ка я за добрЮ-ума из отеля, и ежели меня остановят, то скажу, что по счету сполна заплатит ЛабулИ.
На другом углу стола, за тарелками котлет с горошком и
бутылкой кислого крымского вина, называемого «бордо», сидят два пехотных офицера: один молодой, с красным воротником и с двумя звездочками
на шинели, рассказывает другому, старому, с черным воротником и без звездочек, про альминское
дело.
Они говорили, что был отличнейший кутеж, что дерптские — молодцы
на эти
дела, и что там было выпито
на двадцать человек сорок
бутылок рому, и что многие замертво остались под столами.
— Это-с? — повернулся тоже и Лебядкин. — Это от ваших же щедрот, в виде, так сказать, новоселья, взяв тоже во внимание дальнейший путь и естественную усталость, — умилительно подхихикнул он, затем встал с места и
на цыпочках, почтительно и осторожно снял со столика в углу скатерть. Под нею оказалась приготовленная закуска: ветчина, телятина, сардины, сыр, маленький зеленоватый графинчик и длинная
бутылка бордо; всё было улажено чисто, с знанием
дела и почти щегольски.
— Все, что зависит от меня, я сделаю и имею некоторую надежду
на успех, — ответила
на это Миропа Дмитриевна и повела с первого же
дня незаметную, но вместе с тем ни
на минуту не прерываемую атаку
на мужа, начав ее с того, что велела приготовить к обеду гораздо более вкусные блюда, чем прежде: борщ малороссийский, вареники, сосиски под капустой; мало того, подала даже будто бы где-то и случайно отысканную
бутылку наливки, хотя, говоря правду, такой наливки у Миропы Дмитриевны стояло в подвале
бутылок до пятидесяти.
Такое же впечатление производили и нарядные чиновники и офицеры, рассыпанные по платформе и зале 1-го класса. У стола, уставленного
бутылками, в своем полувоенном мундире сидел губернатор, начальник всей экспедиции, и ел что-то и спокойно разговаривал о погоде с встретившимися знакомыми, как будто
дело,
на которое он ехал, было такое простое и обыкновенное, что оно не могло нарушить его спокойствия и интереса к перемене погоды.
По двору, в кухне и по всем горницам неуклюже метались рабочие. Матвей совался из угла в угол с какими-то тряпками и
бутылками в руках, скользя по мокрому полу, потом помогал Палаге
раздевать отца, но, увидав половину его тела неподвижною, синею и дряблой
на ощупь, испугался и убежал.
Кочетова, с которым уже встречались в отряде, я разбудил. Он целыми
днями слонялся по лесу или спал. Я принес с собой три
бутылки спирта, и мы пробеседовали далеко за полночь. Он жаловался
на тоскливую болотную стоянку, где, кроме бакланов да бабы-птицы, разгуливавшей по песчаной косе недалеко от бивака, ничего не увидишь. Развлечения — охота
на бакланов, и только, а ночью кругом чекалки завывают, за душу тянут…
В Тамбове
на базарной площади, пахнувшей постоянно навозом, а в базарные
дни шумной и пьяной, были лучшие тамбовские трактиры — Югова и Абакумыча. У последнего стояли два прекрасных фрейбергских бильярда, к которым и привел меня сыграть партию любитель бильярда Вася в первые
дни моего приезда. Но сыграть нам не пришлось:
на одном играл с каким-то баритоном в золотых очках местный домовладелец Морозов, в долгополом сюртуке и сапогах
бутылками, а
на другом — два почтенных, кругленьких, коротеньких старичка...
Работы в этот
день не было. За столом сидел голый старик и зашивал рубаху. Мы были знакомы по прежним встречам
на Хитровке. Съемщица квартиры подала нам запечатанную белую
бутылку водки «смирновки». Обыкновенно подавала она сивуху в толстых шампанских
бутылках: они прочнее.
Она то и
дело появлялась в комнате. Ее лицо сияло счастьем, и глаза с восторгом осматривали черную фигуру Тараса, одетого в такой особенный, толстый сюртук с карманами
на боках и с большими пуговицами. Она ходила
на цыпочках и как-то все вытягивала шею по направлению к брату. Фома вопросительно поглядывал
на нее, но она его не замечала, пробегая мимо двери с тарелками и
бутылками в руках.
В церковь его паникадил был заказан, в село бедным деньги посланы, да и еще слепому тому злому в особину
на его долю десять рублей накинуто, чтобы добрей был, а Грайворону тут дома мало чуть не однодворцем посадили: дали ему и избу со светелкой, и корову, и овец с бараном, и свинью, и месячину, а водка ему всякий
день из конторы в
бутылке отпускалась, потому что
на весь месяц нельзя было давать: всю сразу выпивал.
Сам приказал зажарить цыпленка, сам выбрал
бутылку поленишевки и, распорядившись, чтоб завтрак был подан немедленно, разлегся
на диване и прямо приступил к
делу.
Затем еще шесть
бутылок, еще шесть
бутылок и еще… Я вновь возвращаюсь домой в пять часов ночи, но
на сей раз уже с меньшею гордостью сознаю, что хотя и не с пяти часов пополудни, но все-таки другой
день сряду ложусь в постель усталый и с отягченной винными парами головой.
Телятев. А сегодня, представь себе, увидал, что я разговаривал с Чебоксаровыми, ухватил меня чуть не за ворот, втащил в сад, спросил
бутылку шампанского, потом другую, ну, мы и выпили малым
делом. А вот здесь открылся мне, что влюблен в Чебоксарову и желает
на ней жениться. Видишь ты, по его
делам, — а какие у него
дела, сам черт не разберет, — ему именно такую жену нужно; ну, разумеется, просил меня познакомить его с ними.
— Теперь позвольте мне вам рассчитать, — начал он с знаменательным видом. — В год, значит, вы выпиваете около тысячи
бутылок;
разделите это число
бутылок на ведра, и мы получим семьдесят ведер; это — целое море!
— Замечательное
дело! — послышался с верхней террасы хриплый, обеспокоенный голос. — Я оставил водки в
бутылке выше ярлыка
на палец, а теперь она ниже ярлыка. Это вы выпили, Билль?
Кое-как при помощи трёх
бутылок вина я умиротворил её. Она свалилась
на землю между арбузов и заснула. Я уложил Шакро, а рано утром другого
дня мы с ним вышли из станицы, оставив бабу с арбузами.
Он целые
дни торчал в окружном суде, в палате, у своего адвоката, часто, вечерами, привозил
на извозчике множество кульков, свертков,
бутылок и устраивал у себя, в грязной комнате с провисшим потолком и кривым полом, шумные пиры, приглашая студентов, швеек — всех, кто хотел сытно поесть и немножко выпить. Сам Рыжий Конь пил только ром, напиток, от которого
на скатерти, платье и даже
на полу оставались несмываемые темно-рыжие пятна, — выпив, он завывал...
Через несколько
дней я принес рано утром булки знакомому доценту, холостяку, пьянице, и еще раз увидал Клопского. Он, должно быть, не спал ночь, лицо у него было бурое, глаза красны и опухли, — мне показалось, что он пьян. Толстенький доцент, пьяный до слез, сидел, в нижнем белье и с гитарой в руках,
на полу среди хаоса сдвинутой мебели, пивных
бутылок, сброшенной верхней одежды, — сидел, раскачиваясь, и рычал...
— Так, стало быть, это пустяки — одни только надежды. Нет, Павел Васильич,
на жизнь нельзя так смотреть: жизнь — серьезное
дело; пословица говорится: «Не сули журавля в небе, а дай синицу в руки». Полноте, батюшка, приискивайте-ка здесь место; терять время нечего, вы теперь человек женатый. Вот уж двенадцать часов. Честь имею вас поздравить с Новым годом. Малый! Дай шампанского! Вот видите, жизнь-то какова: пришел Новый год, нужно
бутылку шампанского, а это стоит двенадцать рублей. Вот жизнь-то какова!
В сумерки товарищ Коротков, сидя
на байковой кровати, выпил три
бутылки вина, чтобы все забыть и успокоиться. Голова теперь у него болела вся: правый и левый висок, затылок и даже веки. Легкая муть поднималась со
дна желудка, ходила внутри волнами, и два раза тов. Короткова рвало в таз.
В августе, вскоре после успеньева
дня, поехали мы с ним
на Любушин омут сомят ловить, а был Ларион малость выпивши, да и с собой тоже вино имел. Глотает из
бутылки понемножку, крякает и поёт
на всю реку.
— Ну как
дела, мой голюбушка? All right! [Прекрасно! (англ.)] Я держу за вас пари с Винченцо
на одна
бутылка коньяк. Смотрите же!
Жгучий вар солнца кипятил землю, бледное от жары небо ломило глаза нестерпимым, сухим блеском. Пэд расстегнул куртку, сел
на песок и приступил к
делу, т. е. опорожнил
бутылку, держа ее
дном вверх.
Потом усаживался
на краю стола с своею
бутылкой шампанского, которую всюду носили за ним, и улыбался, когда к нему обращались, отчего казалось, что он много говорит, но
на самом
деле он молчал.
Матрёна упорно утверждала, что
на правой, её муж говорил —
на левой и уже дважды крепко ругнул её, но, вовремя вспомнив, что, наливая водку в чашку, жена не подняла
дно бутылки кверху, уступил ей. Потом решили с завтрашнего
дня заняться введением у себя чистоты и снова, овеянные чем-то свежим, продолжали беседовать о студенте.
Но Виктор Павлыч
на эти лестные слова хозяина не обратил должного внимания, а занят был в это время довольно странным
делом: он беспрестанно пил мадеру и выпил уже целую
бутылку. Хозяин заметил, переглянулся с Юлием Карлычем, который очень сконфузился.
Дело было в канун Рождества, и Макару было известно, что завтра большой праздник. По этому случаю его томило желание выпить, но выпить было не
на что: хлеб был в исходе; Макар уже задолжал у местных купцов и у татар. Между тем завтра большой праздник, работать нельзя, — что же он будет делать, если не напьется? Эта мысль делала его несчастным. Какая его жизнь! Даже в большой зимний праздник он не выпьет одну
бутылку водки!
Онуфрий. Да что ты, Коленька, что ты так смотришь, будто прослезиться желаешь? Ты меня прости, душа моя, что я вмешиваюсь в твои
дела, но мне, ей-богу, противно смотреть
на тебя, душа моя. Словно в патоку
бутылку керосину вылили. Была девица, и ей кушать хотелось, пошла девица с мамашей погулять — ведь она с матерью пошла? — что же тут чрезвычайного? Придет девица, мы ее и покормим, и даже мамашу ихнюю. Зачем же впадать в меланхолию?
Бездна
бутылок, длинных с лафитом, короткошейных с мадерою, прекрасный летний
день, окна, открытые напролет, тарелки со льдом
на столе, отстегнутая последняя пуговица у господ офицеров, растрепанная манишка у владетелей укладистого фрака, перекрестный разговор, покрываемый генеральским голосом и заливаемый шампанским, — всё отвечало одно другому.
Покои двухсаженной вышины, оклеенные пестрыми, хоть и сильно загрязненными обоями, бронзовые люстры с подвесными хрусталями, зеркала хоть и тускловатые, но возвышавшиеся чуть не до потолка, триповые, хоть и закопченные занавеси
на окнах, золоченые карнизы, расписной потолок — все это непривычному Алексею казалось такою роскошью, таким богатством, что в его голове тотчас же сверкнула мысль: «Эх, поладить бы мне тогда с покойницей Настей, повести бы
дело не как у нас с нею сталось, в таких бы точно хоромах я жил…» Все дивом казалось Алексею: и огромный буфетный шкап у входа, со множеством полок, уставленных
бутылками и хрустальными графинами с разноцветными водками, и блестящие медные тазы по сажени в поперечнике, наполненные кусками льду и трепетавшими еще стерлядями, и множество столиков, покрытых грязноватыми и вечно мокрыми салфетками, вкруг которых чинно восседали за чаем степенные «гости», одетые наполовину в сюртуки, наполовину в разные сибирки, кафтанчики, чупаны и поддевки.
На другой
день король и королева, приглашенные капитаном к обеду, приехали
на корвет в сопровождении своего дяди, губернатора острова, пожилого, коротко остриженного канака с умным и энергичным лицом, который потом, после смерти Камеамеа IV, года через три после пребывания «Коршуна» в Гонолулу, вступил
на престол, и неизбежного первого министра, мистера Вейля, которого король очень любил и, как уверяли злые языки, за то, что умный шотландец не очень-то обременял
делами своего короля и не прочь был вместе с ним распить одну-другую
бутылку хереса или портвейна, причем не был одним из тех временщиков, которых народ ненавидит.
Поужинали и бутылочку с белой головкой роспили да мадеры две
бутылки. Разговорился словоохотливый Морковников, хоть Меркулов почти вовсе не слушал его. Только и было у него
на уме: «Не воротился ли Веденеев, да как-то завтра Бог приведет с невестой встретиться, да еще какие цены
на тюленя́ означатся?» То и
дело поглядывал он
на дверь. «Авось Митенька не подойдет ли», — думал он. Оттого и редко отвечал он
на докучные вопросы Морковникова.
Барон вытащил из своей сумки другую
бутылку и бумажный сверток. В свертке были пирожки, сыр и колбаса. Фон Зайниц разрезал колбасу пополам; одну половину подал он Цвибушу, а другую
разделил на две части, из которых одну подал Ильке, а другую оставил себе.