Неточные совпадения
«Приходится соглашаться с моим безногим сыном, который говорит такое: раньше революция
на испанский роман с приключениями похожа была,
на опасную, но весьма приятную забаву, как, примерно, медвежья охота, а ныне она становится
делом сугубо серьезным, муравьиной работой множества простых людей. Сие, конечно, есть пророчество, однако не лишенное смысла. Действительно: надышали
атмосферу заразительную, и доказательством ее заразности не одни мы, сущие здесь пьяницы, служим».
Так разыгрывался между ними все тот же мотив в разнообразных варьяциях. Свидания, разговоры — все это была одна песнь, одни звуки, один свет, который горел ярко, и только преломлялись и дробились лучи его
на розовые,
на зеленые,
на палевые и трепетали в окружавшей их
атмосфере. Каждый
день и час приносил новые звуки и лучи, но свет горел один, мотив звучал все тот же.
Да, надежда в нем была, надежда
на взаимность,
на сближение,
на что-нибудь, чего еще он сам не знал хорошенько, но уже чувствовал, как с каждым
днем ему все труднее становится вырваться из этой жаркой и обаятельной
атмосферы.
Правда, с севера в иные
дни несло жаром, но не таким, который нежит нервы, а духотой, паром, как из бани. Дожди иногда лились потоками, но нисколько не прохлаждали
атмосферы, а только разводили сырость и мокроту. 13-го мая мы прошли в виду необитаемого острова Рождества, похожего немного фигурой
на наш Гохланд.
По его словам, если после большого ненастья нет ветра и сразу появится солнце, то в этот
день к вечеру надо снова ждать небольшого дождя. От сырой земли, пригретой солнечными лучами, начинают подыматься обильные испарения. Достигая верхних слоев
атмосферы, пар конденсируется и падает обратно
на землю мелким дождем.
На другой
день сразу было 3 грозы. Я заметил, что по мере приближения к морю грозы затихали. Над водой вспышки молнии происходили только в верхних слоях
атмосферы, между облаками. Как и надо было ожидать, последний ливень перешел в мелкий дождь, который продолжался всю ночь и следующие 2 суток без перерыва.
Тут теплота проникает всю грудь: это уж не одно биение сердца, которое возбуждается фантазиею, нет, вся грудь чувствует чрезвычайную свежесть и легкость; это похоже
на то, как будто изменяется
атмосфера, которою дышит человек, будто воздух стал гораздо чище и богаче кислородом, это ощущение вроде того, какое доставляется теплым солнечным
днем, это похоже
на то, что чувствуешь, греясь
на солнце, но разница огромная в том, что свежесть и теплота развиваются в самых нервах, прямо воспринимаются ими, без всякого ослабления своей ласкающей силы посредствующими элементами».
Видимо, и в
атмосфере установилось равновесие, потому что легкие тучки
на горизонте в течение всего
дня не изменили своей формы и все время стояли неподвижно.
Комната, до которой достигнут Бельтов с оскорблением щекотливого point d’honneur [
дела чести (фр.).] многих, могла, впрочем, нравиться только после четырех ужасных нумеров, которыми ловко застращал хозяин приезжего; в сущности, она была грязна, неудобна и время от времени наполнялась запахом подожженного масла, который, переплетаясь с постоянной табачной
атмосферой, составлял нечто такое, что могло бы произвесть тошноту у иного эскимоса, взлелеянного
на тухлой рыбе.
Две последние породы рыб: линь и карась имеют особенный характер, им только свойственный. Их можно назвать тинистыми, ибо они только там разводятся в изобилии, где вода тиха и
дно ее покрыто тиной. Тина — их
атмосфера;
на зиму они решительно в нее забиваются и остаются живы даже тогда, когда в жестокие бесснежные зимы в мелких прудах и озерах вся вода вымерзает и только остается
на дне мокрая, тинистая грязь.
После грохота, мрака и удушливой
атмосферы фабрики было вдвое приятнее очутиться
на свежем воздухе, и глаз с особенным удовольствием отдыхал в беспредельной лазури неба, где таяли, точно клочья серебряной пены, легкие перистые облачка; фабрика казалась входом в подземное царство, где совершается вечная работа каких-то гномов, осужденных самой судьбой
на «огненное
дело», как называют сами рабочие свою работу.
Память его быстро, в одной молниезарной картине, воспроизвела всю его жизнь за последние годы: неумолимую болезнь,
день за
днем пожиравшую силы; одиночество среди массы алчных родственников, в
атмосфере лжи, ненависти и страха; бегство сюда, в Москву, — и так же внезапно потушила эту картину, оставив
на душе одну тупую, замирающую боль.
Богослужение в этот
день было особенно торжественно. Кроме институтского начальства были налицо почетные опекуны и попечители. После длинного молебна и зычного троекратного возглашения диаконом «многолетия» всему царствующему дому, мы, разрумяненные душной
атмосферой церкви, потянулись прикладываться к кресту. Проходя мимо Maman и многочисленных попечителей, мы отвешивали им поясные поклоны (реверансов в церкви не полагалось) и выходили
на паперть.
В громадном, роскошном доме князей Гариных,
на набережной реки Фонтанки, царила какая-то тягостная
атмосфера. Несмотря
на то, что это был разгар сезона 187* года, солидному швейцару, видимо из заслуженных гвардейцев, с достоинством носившему княжескую ливрею и треуголку, привычно и величественно опиравшемуся
на булаву, с блестевшим, как золото, медным шаром, — было отдано строгое приказание: никого не принимать. Было воскресенье, четвертый час
дня — визитные часы петербургского большого света.
— Вы хотите сказать, что этот блеск и эта
атмосфера останутся, но это не то, князь, вы, быть может, теперь под влиянием чувства обещаете мне не стеснять мою свободу, но
на самом
деле это невозможно, я сама буду стеснять ее, сама подчинюсь моему положению замужней женщины, мне будет казаться, что глаза мужа следят за мной, и это будет отравлять все мои удовольствия, которым я буду предаваться впервые, как новинке.
По-прежнему нарушалась эта тишина мерными ударами валька по мокрому белью и гоготанием гусей
на речке; по-прежнему били
на бойнях тысячи длиннорогих волов, солили мясо, топили сало, выделывали кожи и отправляли все это в Англию; по-прежнему, в базарные
дни, среди
атмосферы, пропитанной сильным запахом дегтя, скрипели
на рынках сотни возов с сельскими продуктами и изделиями, и меж ними сновали, обнимались и дрались пьяные мужики.
— Князь, я молода, — почти с мольбой в голосе начала она, — а между тем я еще не насладилась жизнью и свободой, так украшающей эту жизнь. Со
дня окончания траура прошел с небольшим лишь месяц, зимний сезон не начинался, я люблю вас, но я вместе с тем люблю и этот блеск, и это окружающее меня поклонение, эту
атмосферу балов и празднеств, этот воздух придворных сфер, эти бросаемые
на меня с надеждой и ожиданием взгляды мужчин, все это мне еще внове и все это меня очаровывает.
Никогда в доме Ростовых любовный воздух,
атмосфера влюбленности не давали себя чувствовать с такою силой, как в эти
дни праздников. «Лови минуты счастия, заставляй себя любить, влюбляйся сам! Только это одно есть настоящее
на свете — остальное всё вздор. И этим одним мы здесь только и заняты», — говорила эта
атмосфера.