Неточные совпадения
Мальчик, краснея и не отвечая, осторожно потягивал свою руку из руки дяди. Как только Степан Аркадьич выпустил его руку, он, как
птица, выпущенная
на волю, вопросительно взглянув
на отца, быстрым шагом вышел из комнаты.
Базаров явился к нему
на другой день, часов в восемь. Он успел уже уложиться и выпустить
на волю всех своих лягушек, насекомых и
птиц.
Акулины уже не было в доме. Анисья — и
на кухне, и
на огороде, и за
птицами ходит, и полы моет, и стирает; она не управится одна, и Агафья Матвеевна, волей-неволей, сама работает
на кухне: она толчет, сеет и трет мало, потому что мало выходит кофе, корицы и миндалю, а о кружевах она забыла и думать. Теперь ей чаще приходится крошить лук, тереть хрен и тому подобные пряности. В лице у ней лежит глубокое уныние.
Копчик — загадочная
птица:
на воле ловит чудесно, а ручной ничего не ловит.
После душной ямы, после судов, кандалов и палок бродят они по всей своей
воле, где захотят, где попригляднее и повольготнее; пьют и едят где что удастся, что бог пошлет, а по ночам мирно засыпают где-нибудь в лесу или в поле, без большой заботы, без тюремной тоски, как лесные
птицы, прощаясь
на ночь с одними звездами небесными, под божиим оком.
Дождь стучал в окна вагона, было видно только зеленое поле, мелькали телеграфные столбы да
птицы на проволоках, и радость вдруг перехватила ей дыхание: она вспомнила, что она едет
на волю, едет учиться, а это все равно что когда-то очень давно называлось уходить в казачество.
Сгоношили мы немаленький плот, — рассказчик опять повернулся ко мне, — поплыли вниз по реке. А река дикая, быстрая. Берега — камень, да лес, да пороги. Плывем
на волю божию день, и другой, и третий. Вот
на третий день к вечеру причалили к берегу, сами в лощине огонь развели, бабы наши по ягоды пошли. Глядь, сверху плывет что-то. Сначала будто бревнушко оказывает, потом ближе да ближе — плотишко.
На плоту двое, веслами машут, летит плотик, как
птица, и прямо к нам.
Прежде всего он ее, разумеется, добре вылевкасил крепким казанским алебастром, так что стал этот левкас гладок и крепок, как слоновья кость, а потом разбил
на ней четыре ровные места и в каждом месте обозначил особливую малую икону, да еще их стеснил тем, что промежду них
на олифе золотом каймы положил, и стал писать: в первом месте написал рождество Иоанна Предтечи, восемь фигур и новорожденное дитя, и палаты; во втором — рождество пресвятыя Владычицы Богородицы, шесть фигур и новорожденное дитя, и палаты, в третьем — Спасово пречистое рождество, и хлев, и ясли, и предстоящие Владычица и Иосиф, и припадшие боготечные волхвы, и Соломия-баба, и скот всяким подобием:
волы, овцы, козы и осли, и сухолапль-птица, жидам запрещенная, коя пишется в означение, что идет сие не от жидовства, а от божества, все создавшего.
Как
птица из клетки, рвался я
на волю, чтоб идти, куда глаза глядят, — идти, пока где-нибудь смерть меня не настигнет…
— Разумеется! Ничего более и не нужно, как передышку. Кто вам говорит, чтобы вы его выпустили как
птицу на волю? Уж наверно не я стану вам это предлагать, да и он уже так загонялся, что сам этого не требует, но дайте же ему передохнуть, чтоб он опять вам пригодился. Пусть он станет хоть немножко
на ноги, и тогда мы опять его примахнем.
Птица совсем будто проснулась, она уже не шевелится в густолиственных ветвях… она расправила крылья и выпорхнула
на волю: слова становятся явственны.