Неточные совпадения
Когда они ушли, стало слышно, как шуршат тараканы,
ветер возится по крыше и стучит заслонкой трубы, мелкий дождь монотонно бьется в окно. Татьяна приготовляла постель для матери, стаскивая с печи и с полатей
одежду и укладывая ее
на лавке.
Веял легкий теплый
ветер от раздувавшихся
одежд, из-под которых показывались
на секунду стройные ноги в белых чулках и в крошечных черных туфельках или быстро мелькали белые кружева нижних юбок.
Осенний тихо длился вечер. Чуть слышный из-за окна доносился изредка шелест, когда
ветер на лету качал ветки у деревьев. Саша и Людмила были одни. Людмила нарядила его голоногим рыбаком, — синяя
одежда из тонкого полотна, — уложила
на низком ложе и села
на пол у его голых ног, босая, в одной рубашке. И
одежду, и Сашино тело облила она духами, — густой, травянистый и ломкий у них был запах, как неподвижный дух замкнутой в горах странно-цветущей долины.
И в самом деле, если б пребывание в студеной воде могло сокрушить Глеба, — если б ненастье, лютый
ветер, мокрая
одежда, просыхавшая не иначе, как
на теле, в состоянии были производить
на него какое-нибудь действие, Глебу давным-давно следовало умереть.
На дворе изморозь,
ветер и грязь; все лица красны и опухли от сиверки, все
одежды мокры от дождя.
По-прежнему поезда встречала сторожиха, и
ветер трепал
одежду на ее большом животе, а за подол держались озябшие дети.
Согнется в линию бега все, что может согнуться, и затреплются по
ветру конские гривы, концы
одежд, разорванные
на клочья столбики обесцвеченного дыма из низеньких и закоптелых труб.
— А когда ты обернулась назад,
на мой зов, и подул
ветер, то я увидел под
одеждой оба сосца твои и подумал: вот две маленькие серны, которые пасутся между лилиями. Стан твой был похож
на пальму и груди твои
на грозди виноградные.
И царь
на мгновенье, пока она не становится спиной к
ветру, видит всю ее под
одеждой, как нагую, высокую и стройную, в сильном расцвете тринадцати лет; видит ее маленькие, круглые, крепкие груди и возвышения сосцов, от которых материя лучами расходится врозь, и круглый, как чаша, девический живот, и глубокую линию, которая разделяет ее ноги снизу доверху и там расходится надвое, к выпуклым бедрам.
«Ну, нет, — сказал он. — Погоди, барин, этак нельзя.
Одежда у тебя не по этому
ветру.
На вот, я привез тебе. Одевайся».
О, я люблю густые облака,
Когда они толпятся над горою,
Как
на хребте стального шишака
Колеблемые перья! Пред грозою,
В
одеждах золотых, издалека
Они текут безмолвным караваном,
И, наконец, одетые туманом,
Обнявшись, свившись будто куча змей,
Беспечно дремлют
на скале своей.
Настанет день, — их
ветер вновь уносит:
Куда, зачем, откуда? — кто их спросит?
Все, что я мог сосредоточить воли,
Все
на нее теперь я устремил —
Мой страстный взор живил ее все боле,
И видимо ей прибавлялось сил;
Уже
одежда зыблилась, как в поле
Под легким
ветром зыблется ковыль,
И все слышней ее шуршали волны,
И вздрагивал цветов передник полный.
И
ветер тихий мимолетом
Твоей
одеждою играл
И с диких яблонь цвет за цветом
На плечи юные свевал.
Пришла весна. По мокрым улицам города, между навозными льдинками, журчали торопливые ручьи; цвета
одежд и звуки говора движущегося народа были ярки. В садиках за заборами пухнули почки дерев, и ветви их чуть слышно покачивались от свежего
ветра. Везде лились и капали прозрачные капли… Воробьи нескладно подпискивали и подпархивали
на своих маленьких крыльях.
На солнечной стороне,
на заборах, домах и деревьях, все двигалось и блестело. Радостно, молодо было и
на небе, и
на земле, и в сердце человека.
С утра дул неприятный холодный
ветер с реки, и хлопья мокрого снега тяжело падали с неба и таяли сразу, едва достигнув земли. Холодный, сырой, неприветливый ноябрь, как злой волшебник, завладел природой… Деревья в приютском саду оголились снова. И снова с протяжным жалобным карканьем носились голодные вороны, разыскивая себе коры… Маленькие нахохлившиеся воробышки, зябко прижавшись один к другому, качались
на сухой ветке шиповника, давно лишенного своих летних
одежд.
И, как нарочно, по линии пробежал
ветер и донес звук, похожий
на бряцание оружия. Наступило молчание. Не знаю, о чем думали теперь инженер и студент, но мне уж казалось, что я вижу перед собой действительно что-то давно умершее и даже слышу часовых, говорящих
на непонятном языке. Воображение мое спешило нарисовать палатки, странных людей, их
одежду, доспехи…
С утра пошел дождь. Низкие черные тучи бежали по небу, дул сильный
ветер. Сад выл и шумел, в воздухе кружились мокрые желтые листья, в аллеях стояли лужи. Глянуло неприветливою осенью.
На ступеньках крыльца чернела грязь от очищаемых ног, все были в теплой
одежде.
Был холодный декабрьский вечер.
На городских часах пробило шесть, но зимой дни темны и коротки, и неудивительно, что
на дворе стояла настоящая ночь. Холодный
ветер пронизывал насквозь
одежду Таси. Дрожь озноба начинала трясти девочку, но, не обращая внимания
на холод и стужу, она бежала, подпрыгивая
на ходу, все прибавляя и прибавляя шагу.