Неточные совпадения
Ему казалось, что при нормальном развитии богатства в государстве все эти явления наступают, только когда на земледелие положен уже значительный труд, когда оно стало в правильные, по крайней мере, в определенные условия; что богатство
страны должно расти равномерно и в особенности так, чтобы другие отрасли богатства не опережали земледелия; что сообразно с известным состоянием земледелия должны быть соответствующие ему и пути сообщения, и что при
нашем неправильном пользовании землей железные дороги, вызванные не экономическою, но политическою необходимостью, были преждевременны и, вместо содействия земледелию, которого ожидали от них, опередив земледелие и вызвав развитие промышленности и кредита, остановили его, и что потому, так же как одностороннее и преждевременное развитие органа в животном помешало бы его общему развитию, так для общего развития богатства в России кредит, пути сообщения, усиление фабричной деятельности, несомненно необходимые в Европе, где они своевременны, у нас только сделали вред, отстранив главный очередной вопрос устройства земледелия.
— А помните
наше житье-бытье в крепости? Славная
страна для охоты!.. Ведь вы были страстный охотник стрелять… А Бэла?..
Русь
наша —
страна кустарного мышления, и особенно болеет этим московская Русь.
— Вас, юристов, эти вопросы не так задевают, как нас, инженеров. Грубо говоря — вы охраняете права тех, кто грабит и кого грабят, не изменяя установленных отношений.
Наше дело — строить, обогащать
страну рудой, топливом, технически вооружать ее. В деле призвания варягов мы лучше купца знаем, какой варяг полезней
стране, а купец ищет дешевого варяга. А если б дали денег нам, мы могли бы обойтись и без варягов.
Взяв газету, он прилег на диван. Передовая статья газеты «
Наше слово» крупным, но сбитым шрифтом, со множеством знаков вопроса и восклицания, сердито кричала о людях, у которых «нет чувства ответственности пред
страной, пред историей».
— Классовое, думаете? — усмехнулся Суслов. — Нет, батенька, не надейтесь! Это сказывается нелюбовь к фабричным, вполне объяснимая в
нашей крестьянской
стране. Издавна принято смотреть на фабричных как на людей, отбившихся от земли, озорных…
— Довольно! — крикнул, выскочив вперед хора, рыжеватый юноша в пенсне на остром носу. — Долой безграмотные песни! Из какой далекой
страны собрались мы? Мы все — русские, и мы в столице
нашей русской
страны.
«Русь
наша —
страна силы неистощимой»… «Нет, не мы, книжники, мечтатели, пленники красивого слова, не мы вершим судьбы родины — есть иная, незримая сила, — сила простых сердцем и умом…»
— Государственное хозяйство — машина. Старовата, изработалась? Да, но… Бедная мы
страна! И вот тут вмешивается эмоция, которая… которая, может быть, — расчет. За границей
наши поднимают вопрос о создании квалифицированных революционеров. Умная штука…
— Господа,
наш народ — ужасен! Ужасно его равнодушие к судьбе
страны, его прикованность к деревне, к земле и зоологическая, непоколебимая враждебность к барину, то есть культурному человеку. На этой вражде, конечно, играют, уже играют германофилы, пораженцы, большевики э цетера [И тому подобные (лат.).], э цетера…
«В XX столетии пугачевщина едва ли возможна, даже в
нашей, крестьянской
стране.
— Никто из присутствующих здесь не произнес священное слово — отечество! И это ужасно, господа! Этим забвением отечества мы ставим себя вне его, сами изгоняемся из
страны отцов
наших.
— Господа — протестуйте! Вы видите — уже бьют! Ведь это —
наши дети… надежда
страны, господа!
Они общежительны, охотно увлекаются новизной; и не преследуй у них шпионы, как контрабанду, каждое прошептанное с иностранцами слово, обмененный взгляд,
наши суда сейчас же, без всяких трактатов, завалены бы были всевозможными товарами, без помощи сиогуна, который все барыши берет себе, нужды нет, что Япония, по словам властей,
страна бедная и торговать будто бы ей нечем.
Тут целые
страны из гипса, с выпуклыми изображениями гор, морей, и потом все пособия к изучению всеобщей географии: карты, книги, начиная с младенческих времен географии, с аравитян, римлян, греков, карты от Марко Паоло до
наших времен.
Интеллигенты-отщепенцы в известном смысле были более национальны, чем
наши буржуазные националисты, по выражению лица своего похожие на буржуазных националистов всех
стран.
Конечно, первый шаг
наш к ней должен быть проявлением умственных богатств той
страны, которая в умозрении опередила все народы.
Повествование о некотором помещике докажет, что человек корысти ради своей забывает человечество в подобных ему и что за примером жестокосердия не имеем нужды ходить в дальние
страны, ни чудес искать за тридевять земель; в
нашем царстве они в очью совершаются.
— Со мной здесь один твой знакомец Муравьев-Апостол, брат Сергея —
нашего мученика; он тебя видел у Корниловича, когда ты возвратился из полярных
стран, шлет тебе поклон, — а я в Энгельгардтовой книге имею твое описание ярмарки в Островне.
Вдруг она, не говоря ни слова, пишет обоим братьям, что
наши семейные отношения стали таковы, что ей тяжело жить не только что в одном доме со мной, но даже в одной
стране, а потому она хочет взять свой капитал и уехать с ним за границу.
— Пожалуй, что это так!.. — согласилась Мари. — И, знаешь, этого рода чинолюбцев и крестолюбцев очень много ездит к мужу — и, прислушиваясь к ним, я решительно недоумеваю, что же такое
наша матушка Россия: в самом ли деле она
страна демократическая, как понимают ее нынче, или военная держава, как разумели ее прежде, и в чем состоит вкус и гений
нашего народа?
Никто не мог бы также сказать, откуда у пана Тыбурция явились дети, а между тем факт, хотя и никем не объясненный, стоял налицо… даже два факта: мальчик лет семи, но рослый и развитой не по летам, и маленькая трехлетняя девочка. Мальчика пан Тыбурций привел, или, вернее, принес с собой с первых дней, как явился сам на горизонте
нашего города. Что же касается девочки, то, по-видимому, он отлучался, чтобы приобрести ее, на несколько месяцев в совершенно неизвестные
страны.
И в других
странах существуют чины, подобные урядникам, однако никто об них не думает, а у нас, поди, какой переполох они произвели?! как же не изложить всенародно, в шутливом русском тоне, ту массу пустяков, которую вызвала эта паника в сердцах
наших?!
— Нам известно, что на
наше прекрасное отечество обращен таинственный index [перст (лат.).] как на
страну, наиболее способную к исполнению великой задачи.
Не менее видную роль играл и
наш знаменитый странствующий витязь-богатырь, Полкан Самсонович Редедя, который прямо с праздника умчался в далекую
страну фараонов, куда призывает его мятежный Араби-паша.
Может быть, это был тоже человек без языка, какой-нибудь бедняга-итальянец, один из тех, что идут сюда целыми стадами из своей благословенной
страны, бедные, темные, как и
наши, и с такой же тоской о покинутой родине, о родной беде, под родным небом…
Пароход остановился на ночь в заливе, и никого не спускали до следующего утра. Пассажиры долго сидели на палубах, потом бо́льшая часть разошлась и заснула. Не спали только те, кого, как и
наших лозищан, пугала неведомая доля в незнакомой
стране. Дыма, впрочем, первый заснул себе на лавке. Анна долго сидела рядом с Матвеем, и порой слышался ее тихий и робкий голос. Лозинский молчал. Потом и Анна заснула, склонясь усталой головой на свой узел.
Наконец он повторил мне несколько раз, что какая бы ни была воля бога для будущего, но что его теперь занимает только мысль о выкупе семейства; что он умоляет меня, во имя бога, помочь ему и позволить ему вернуться в окрестности Чечни, где бы он, через посредство и с дозволения
наших начальников, мог иметь сношения с своим семейством, постоянные известия о его настоящем положении и о средствах освободить его; что многие лица и даже некоторые наибы в этой части неприятельской
страны более или менее привязаны к нему; что во всем этом населении, уже покоренном русскими или нейтральном, ему легко будет иметь, с
нашей помощью, сношения, очень полезные для достижения цели, преследовавшей его днем и ночью, исполнение которой так его успокоит и даст ему возможность действовать для
нашей пользы и заслужить
наше доверие.
Мы, нижеподписавшиеся, считаем своим долгом по отношению к себе, к делу, близкому
нашему сердцу, к
стране, в которой мы живем, и ко всему остальному миру, огласить это
наше исповедание, выразив в нем те основы, которых мы держимся, цели, к которым мы стремимся, и средства, которые мы намерены употреблять для достижения всеобщего благодетельного и мирного переворота. Вот это
наше исповедание.
Не раз указывал я, что путей сообщения у нас, можно сказать, не существует, что судоходство
наше представляет зрелище в высшей степени прискорбное для сердца всякого истинного патриота, что в торговле главным двигателем является не благородная и вполне согласная с предписаниями политико-экономической науки потребность быть посредником между потребителем и производителем, а гнусное желание наживы, что земледелие, этот главный источник благосостояния
стран, именующих себя земледельческими, не радует земледельца, а землевладельцу даже приносит чувствительное огорчение.
С грустным чувством оставил я эту
страну, убедившись, что даже относительно взыскания недоимок она не представляет ничего нового и поучительного для
нашего любезного отечества.
Но, всемилостивейшая государыня, ваше императорское величество обыкнуть соизволили взирать на малые знаки усердия, как на великие; изливая окрест престола щедроты благоутробия своего, изливаете оные и в
страны отдаленные; осиявая лучами милости своея всех купно и всех везде своим человеколюбием милуете; а потому, конечно, и посильное даяние долга
нашего, собственно самим же нам нужное, ваше императорское величество, толь милостиво и благоугодно от нас приять соизволили.
Бельтов прошел в них и очутился в
стране, совершенно ему неизвестной, до того чуждой, что он не мог приладиться ни к чему; он не сочувствовал ни с одной действительной стороной около него кипевшей жизни; он не имел способности быть хорошим помещиком, отличным офицером, усердным чиновником, — а затем в действительности оставались только места праздношатающихся, игроков и кутящей братии вообще; к чести
нашего героя, должно признаться, что к последнему сословию он имел побольше симпатии, нежели к первым, да и тут ему нельзя было распахнуться: он был слишком развит, а разврат этих господ слишком грязен, слишком груб.
— В том-то и дело, что ничего не знает… ха-ха!.. Хочу умереть за братьев и хоть этим искупить свои прегрешения. Да… Серьезно тебе говорю… У меня это клином засело в башку. Ты только представь себе картину: порабощенная
страна, с одной стороны, а с другой —
наш исторический враг… Сколько там пролито русской крови, сколько положено голов, а идея все-таки не достигнута. Умереть со знаменем в руках, умереть за святое дело — да разве может быть счастье выше?
Замыслов. Именно эта сложность
нашей психики и делает нас лучшими людьми
страны — сиречь интеллигенцией, а вы…
— Да, да, совершенно верно, — рассмеялся доктор. — Я захватил начало. Квашнин — одно великолепие: «Милостивые государи, призвание инженера — высокое и ответственное призвание. Вместе с рельсовым путем, с доменной печью и с шахтой он несет в глубь
страны семена просвещения, цветы цивилизации и…» какие-то еще плоды, я уж не помню хорошенько… Но ведь каков обер-жулик!.. «Сплотимтесь же, господа, и будем высоко держать святое знамя
нашего благодетельного искусства!..» Ну, конечно, бешеные рукоплескания.
— Я собрал бы остатки моей истерзанной души и вместе с кровью сердца плюнул бы в рожи
нашей интеллигенции, чер-рт ее побери! Я б им сказал: «Букашки! вы, лучший сок моей
страны! Факт вашего бытия оплачен кровью и слезами десятков поколений русских людей! О! гниды! Как вы дорого стоите своей
стране! Что же вы делаете для нее? Превратили ли вы слезы прошлого в перлы? Что дали вы жизни? Что сделали? Позволили победить себя? Что делаете? Позволяете издеваться над собой…»
Наконец,
наша прекрасная Франция свидетельствует, что шпионаж никогда не бывает чрезмерным в
стране, политическая жизнь которой достигает своего апогея.
Теперь они стояли вокруг
нашего, лежавшего вповалку, табора, глядя на нас с бесцеремонным любопытством и явным пренебрежением. Мои спутники как-то сконфуженно пожимались и, в свою очередь, глядели на новоприбывших не без робости. Мне почему-то вдруг вспомнились английские пуритане и индепенденты времен Кромвеля. Вероятно, эти святые так же надменно смотрели на простодушных грешников своей
страны, а те отвечали им такими же сконфуженными и безответными взглядами.
Василий. Этаких
стран я, сударь, и не слыхивал. Морок, так он Мороком и останется, а нам не для чего. У нас, по
нашим грехам, тоже этого достаточно, обморочат как раз. А знают ли они там холод и голод, вот что?
Россия, под самодержавным правлением потомков великого Петра, возрастала в силе и могуществе; южный ветер лелеял русских орлов на берегах Дуная;
наши волжские песни раздавались в древней Скандинавии; среди цветущих полей Италии и на вершинах Сент-Готарда сверкали русские штыки: мы пожинали лавры в
странах иноплеменных; но более столетия ни один вооруженный враг не смел переступить за границу
нашего отечества.
Я ведь и забыл, что душа твоя полна любви; а в той
стране, где живет
наша любезная, разумеется, круглый год цветут розы и воздух дышит ароматом.
— Англия —
страна просвещенная, — возразил священник, — а у нас, особенно последнее время, стало очень трудно жить духовенству; в
нашем, примерно, приходе все почти дома скупили либо немцы, либо жиды; дворянство почти не живет в Москве… купечество тоже сильно ослабло в вере.
Она по-немецки говорила плохо, как почти все
наши барышни, но понимала хорошо, а Рудин был весь погружен в германскую поэзию, в германский романтический и философский мир и увлекал ее за собой в те заповедные
страны.
А все
наши задачи пока — внутри
страны.
Уже орлы
наши парили под небесами Востока; уже крылатая молва несла в
страны Великого Могола имя Российской Монархини; уже воинство
наше, то подымаясь к облакам на хребте гор туманных, то опускаясь в глубокие долины, дошло до славных врат Каспийских; уже стена Кавказская, памятник величия древних Монархов Персии, расступилась перед оным; уже смелый вождь его приял сребряные ключи Дербента из рук старца, который в юности своей вручал их Петру Великому, и сей град, основанный, по восточному преданию, Александром Македонским, осенился знаменами Екатерины… когда всемогущая Судьба пресекла дни Монархини и течение побед Ее.
Я дерзну напомнить вам то время, когда Россия, сражаясь с сильным внешним неприятелем, видела язву, смерть, волнение в стенах Московских и скоро после — безумный, яростный бунт, который пламенною рекою разливался по обширным
странам ее; когда завистники Екатерины, сильные Цари, радовались
нашему бедствию и грозили Ей новою войною… тогда, тогда надлежало видеть славу мужественных Ее добродетелей!
Но и там, в
странах отдаленных, отечество не престает нам благодетельствовать; и там мы наслаждаемся плодами
нашей собственности, в недрах его оставленной; оттуда располагаем ею, и вне России живем Россиею.
С такими чувствами
наши Аргонавты приближались к
странам, еще древнейшим в летописях славы и равно богатым великими идеями; они надеялись воскресить там геройство Ликурговых и Солоновых питомцев; надеялись именем новой Афинеи воззвать к жизни и великим делам потомков Мильтиада, Аристида, Фемистокла.
Сим предметом еще не ограничились труды их: Монархиня желала, чтобы они исследовали все исторические монументы в
нашей Империи; замечали следы народов, которые от
стран Азии преходили Россию, сами исчезли, но оставили знаки своего течения, подобно рекам иссохшим; желала, чтобы они в развалинах, среди остатков древности, как бы забытых времен, искали откровений прошедшего; чтобы они в нынешних многочисленных народах Российских узнавали их неизвестных предков, разбирая языки, происхождение и смесь оных; чтобы они, наблюдая обычаи, нравы, понятия сих людей, сообщили Историку и Моралисту новые сведения, а Законодателю новые средства благодеяния.