Неточные совпадения
— Катерина Ивановна, —
начал он ей, — на прошлой
неделе ваш покойный муж рассказал мне всю свою жизнь и все обстоятельства…
Часто, иногда после нескольких дней и даже
недель угрюмого, мрачного молчания и безмолвных слез, больная как-то истерически оживлялась и
начинала вдруг говорить вслух, почти не умолкая, о своем сыне, о своих надеждах, о будущем…
Самгин знал, что она не кормила своим молоком Дмитрия, а его кормила только пять
недель. Почти все свои мысли она или
начинала или заканчивала тремя словами...
Сердце дрогнет у него. Он печальный приходит к матери. Та знает отчего и
начинает золотить пилюлю, втайне вздыхая сама о разлуке с ним на целую
неделю.
Еще несколько
недель, месяцев покоя, забвения, дружеской ласки — и она встала бы мало-помалу на ноги и
начала бы жить новой жизнью. А между тем она медлит протянуть к ним доверчиво руки — не из гордости уже, а из пощады, из любви к ним.
Другая причина — приезд нашего родственника Бориса Павловича Райского. Он живет теперь с нами и, на беду мою, почти не выходит из дома, так что я
недели две только и делала, что пряталась от него. Какую бездну ума, разных знаний, блеска талантов и вместе шума, или «жизни», как говорит он, привез он с собой и всем этим взбудоражил весь дом,
начиная с нас, то есть бабушки, Марфеньки, меня — и до Марфенькиных птиц! Может быть, это заняло бы и меня прежде, а теперь ты знаешь, как это для меня неловко, несносно…
Искусства дались ему лучше наук. Правда, он и тут затеял пустяки: учитель
недели на две посадил весь класс рисовать зрачки, а он не утерпел, приделал к зрачку нос и даже
начал было тушевать усы, но учитель застал его и сначала дернул за вихор, потом, вглядевшись, сказал...
Я на прошлой
неделе заговорила было с князем — вым о Бисмарке, потому что очень интересовалась, а сама не умела решить, и вообразите, он сел подле и
начал мне рассказывать, даже очень подробно, но все с какой-то иронией и с тою именно нестерпимою для меня снисходительностью, с которою обыкновенно говорят «великие мужи» с нами, женщинами, если те сунутся «не в свое дело»…
Ждем судов наших и
начинаем тревожиться. Ну, пусть транспорт медлит за противным NO муссоном, лавируя миль по двадцати в сутки, а шкуна? Вот уж два месяца, как ушла; а ей сказано, чтоб долее семи
недель не быть. Делают разные предположения.
В
начале июня мы оставили Сингапур.
Недели было чересчур много, чтоб познакомиться с этим местом. Если б мы еще остались день, то не знали бы, что делать от скуки и жара. Нет, Индия не по нас! И англичане бегут из нее, при первом удобном случае, спасаться от климата на мыс Доброй Надежды, в порт Джаксон — словом, дальше от экватора, от этих палящих дней, от беспрохладных ночей, от мест, где нельзя безнаказанно есть и пить, как едят и пьют англичане.
— Да уж совсем и не ожидала! Представь себе, к «прежнему» приревновал: «Зачем, дескать, ты его содержишь. Ты его, значит, содержать
начала?» Все ревнует, все меня ревнует! И спит и ест — ревнует. К Кузьме даже раз на прошлой
неделе приревновал.
Он мне с
неделю назад статью одну
начал читать, я там три строки тогда нарочно выписал, вот постой, вот здесь.
Арестовали его и
начали суд, но как раз через
неделю арестованный заболел в горячке и умер в больнице без памяти.
— Он, он выдумал, он настаивает! Он ко мне все не ходил и вдруг пришел
неделю назад и прямо с этого
начал. Страшно настаивает. Не просит, а велит. В послушании не сомневается, хотя я ему все мое сердце, как тебе, вывернул и про гимн говорил. Он мне рассказал, как и устроит, все сведения собрал, но это потом. До истерики хочет. Главное деньги: десять тысяч, говорит, тебе на побег, а двадцать тысяч на Америку, а на десять тысяч, говорит, мы великолепный побег устроим.
Собери он у себя раз в
неделю, в вечерний час, сначала лишь только хоть деток, — прослышат отцы, и отцы приходить
начнут.
И, однако, две
недели спустя после первого к нему посещения
начали его опять мучить все те же странные мысли, как и прежде.
В последнюю
неделю этого месяца Иван сам
начал чувствовать себя очень худо.
Однако, несмотря на порядок и хозяйственный расчет, Еремей Лукич понемногу пришел в весьма затруднительное положение:
начал сперва закладывать свои деревеньки, а там и к продаже приступил; последнее прадедовское гнездо, село с недостроенною церковью, продала уже казна, к счастью, не при жизни Еремея Лукича, — он бы не вынес этого удара, — а две
недели после его кончины.
Вот, например, это было через
неделю после визита, за который «очень благодарил» Бьюмонт Катерину Васильевну, месяца через два после
начала их знакомства; продажа завода была покончена, мистер Лотер собирался уехать на другой день (и уехал; не ждите, что он произведет какую-нибудь катастрофу; он, как следует негоцианту, сделал коммерческую операцию, объявил Бьюмонту, что фирма назначает его управляющим завода с жалованьем в 1000 фунтов, чего и следовало ожидать, и больше ничего: какая ж ему надобность вмешиваться во что-нибудь, кроме коммерции, сами рассудите), акционеры, в том числе и Полозов, завтра же должны были получить (и получили, опять не ждите никакой катастрофы: фирма Ходчсона, Лотера и К очень солидная) половину денег наличными, а другую половину — векселями на З — х месячный срок.
Сказать, что он хочет быть бурлаком, показалось бы хозяину судна и бурлакам верхом нелепости, и его не приняли бы; но он сел просто пассажиром, подружившись с артелью, стал помогать тянуть лямку и через
неделю запрягся в нее как следует настоящему рабочему; скоро заметили, как он тянет,
начали пробовать силу, — он перетягивал троих, даже четверых самых здоровых из своих товарищей; тогда ему было 20 лет, и товарищи его по лямке окрестили его Никитушкою Ломовым, по памяти героя, уже сошедшего тогда со сцены.
— Верочка, —
начал он через
неделю: — мы с тобою живем, исполняя старое поверье, что сапожник всегда без сапог, платье на портном сидит дурно.
Однако ж не ошибался ли Полозов, предусматривая себе зятя в Бьюмонте? Если у старика было еще какое-нибудь сомнение в этом, оно исчезло, когда Бьюмонт,
недели через две после того как
начал бывать у них, сказал ему, что, может быть, покупка завода задержится на несколько дней; впрочем, едва ли от этого будет задержка: вероятно, они и, не дожидаясь мистера Лотера, не составили бы окончательных условий раньше
недели, а мистер Лотер будет в Петербурге через четыре дня.
Отец мой обыкновенно писал мне несколько строк раз в
неделю, он не ускорил ни одним днем ответа и не отдалил его, даже
начало письма было как всегда.
Вы захотите меня притеснить, воспользоваться моей необходимостью и спросите за коляску тысячу пятьсот; я предложу вам рублей семьсот, буду ходить всякий день торговаться; через
неделю вы уступите за семьсот пятьдесят или восемьсот, — не лучше ли с этого
начать?
Недели с три каждый день я, не разгибая спины, мучился часа по два сряду, покуда наконец не достиг кой-каких результатов. Перо вертелось уже не так сильно; рука почти не ерзала по столу; клякс становилось меньше; ряд палок уже не представлял собой расшатавшейся изгороди, а шел довольно ровно. Словом сказать, я уже
начал мечтать о копировании палок с закругленными концами.
В усадьбе и около нее с каждым днем становится тише; домашняя припасуха уж кончилась, только молотьба еще в полном ходу и будет продолжаться до самых святок. В доме зимние рамы вставили, печки топить
начали; после обеда, часов до шести, сумерничают, а потом и свечи зажигают; сенные девушки уж больше
недели как уселись за пряжу и работают до петухов, а утром, чуть свет забрезжит, и опять на ногах. Наконец в половине октября выпадает первый снег прямо на мерзлую землю.
По дороге в Малиновец мы обыкновенно заезжали к Боровковым, у которых проводили целые сутки, от Боровковых к Корочкиным и т. д., так что домой возвращались нередко через
неделю. Затем, отдохнувши несколько дней, объезжали другую сторону околотка, гостили у Пустотеловых и забирались в Словущенское, где,
начиная с предводителя Струнникова, не пропускали никого и из мелкопоместных.
— Это что за новости! Без году
неделя палку в руки взял, а уж поговаривать
начал! Захочу отпустить — и сама догадаюсь. Знать ничего не хочу! Хошь на ладонях у себя вывейте зерно, а чтоб было готово!
Но, однако ж, успокоив себя тем, что в следующую
неделю исповедается в этом попу и с сегодняшнего же дня
начнет бить по пятидесяти поклонов через весь год, заглянул он в хату; но в ней не было никого.
Начиная от «Челышей» и кончая «Семеновной», с первой
недели поста актеры жили весело. У них водились водочка, пиво, самовары, были шумные беседы…
Начиная с четвертой —
начинало стихать. Номера постепенно освобождались: кто уезжал в провинцию, получив место, кто соединялся с товарищем в один номер.
Начинали коптить керосинки: кто прежде обедал в ресторане, стал варить кушанье дома, особенно семейные.
Первые три
недели актеры поблещут подарками, а там
начинают линять: портсигары на столе не лежат, часы не вынимаются, а там уже пиджаки плотно застегиваются, потому что и последнее украшение — цепочка с брелоками — уходит вслед за часами в ссудную кассу. А затем туда же следует и гардероб, за который плачены большие деньги, собранные трудовыми грошами.
— Ну-с, так через
неделю чтобы пьеса была у меня.
Неделя — это только для
начала, а там надо будет пьесы в два дня перешивать.
Главной же их специальностью было акушерство. Уже за несколько
недель беременная женщина
начинала просить...
После войны 1812 года, как только стали возвращаться в Москву москвичи и
начали разыскивать свое разграбленное имущество, генерал-губернатор Растопчин издал приказ, в котором объявил, что «все вещи, откуда бы они взяты ни были, являются неотъемлемой собственностью того, кто в данный момент ими владеет, и что всякий владелец может их продавать, но только один раз в
неделю, в воскресенье, в одном только месте, а именно на площади против Сухаревской башни».
— Иду я, ваше благородие, никого не трогаю… —
начинает Хрюкин, кашляя в кулак. — Насчет дров с Митрий Митричем, — и вдруг эта подлая ни с того ни с сего за палец… Вы меня извините, я человек, который работающий… Работа у меня мелкая. Пущай мне заплатят, потому — я этим пальцем, может,
неделю не пошевельну… Этого, ваше благородие, и в законе нет, чтоб от твари терпеть… Ежели каждый будет кусаться, то лучше и не жить на свете…
Еще должно заметить, что молодые травники поднимаются, то есть
начинают летать,
неделями двумя ранее молодых болотных куликов, ранее всей куличьей породы, кроме бекасов: в моих записках замечено, что в 1815 году травники поднялись 8 июня!..
У меня был в соседстве, верстах в двадцати, такой пруд, [Принадлежавший А. М. Карамзину и называвшийся Карамзинским] на который кроншнепы прилетали перед своим отлетом осенью ежедневно в полдень; этот прилет повторялся постоянно каждый год в исходе июля или в
начале августа и продолжался
недели две.
Вероятно, кречетки прилетают позднее кроншнепов, потому что на тех самых местах, где с
начала весны кроншнепы жили одни, впоследствии,
недели две позднее, мне случалось много раз находить вместе с ними и кречеток, всегда уже вьющихся над человеком или собакой, очевидно от гнезд, которые, без сомнения, устроиваются ими очень поспешно.
Чрез три
недели вылупляются куличата, покрытые сизо-зеленоватым пухом: их почти всегда бывает четыре, потому что болтуны очень редки: они очень скоро оставляют гнездо и
начинают проворно бегать, но в первые дни отец с матерью кормят их.
Рябчики в
начале мая садятся на гнезда, которые вьют весьма незатейливо, всегда в лесу на голой земле, из сухой травы, древесных листьев и даже мелких тоненьких прутиков; тока у них бывают в марте; самка кладет от десяти до пятнадцати яиц; она сидит на них одна, без участия самца, в продолжение трех
недель; молодые очень скоро
начинают бегать; до совершенного их возраста матка держится с ними предпочтительно в частом и даже мелком лесу, по оврагам, около лесных речек и ручьев.
Это появление бывает
недели за две, даже за три до настоящего прилета, когда клинтухи
начнут лететь и опускаться на землю огромнейшими стаями.
Так, нам совершенно известно, что в продолжение этих двух
недель князь целые дни и вечера проводил вместе с Настасьей Филипповной, что она брала его с собой на прогулки, на музыку; что он разъезжал с нею каждый день в коляске; что он
начинал беспокоиться о ней, если только час не видел ее (стало быть, по всем признакам, любил ее искренно); что слушал ее с тихою и кроткою улыбкой, о чем бы она ему ни говорила, по целым часам, и сам ничего почти не говоря.
— А насчет веры, —
начал он, улыбнувшись (видимо не желая так оставлять Рогожина) и, кроме того, оживляясь под впечатлением одного внезапного воспоминания, — насчет веры я, на прошлой
неделе, в два дня четыре разные встречи имел.
Две
недели спустя, то есть уже в
начале июля, и в продолжение этих двух
недель история нашего героя, и особенно последнее приключение этой истории, обращаются в странный, весьма увеселительный, почти невероятный и в то же время почти наглядный анекдот, распространяющийся мало-помалу по всем улицам, соседним с дачами Лебедева, Птицына, Дарьи Алексеевны, Епанчиных, короче сказать, почти по всему городу и даже по окрестностям его.
Наконец, и соблазн: природа до такой степени ограничила мою деятельность своими тремя
неделями приговора, что, может быть, самоубийство есть единственное дело, которое я еще могу успеть
начать и окончить по собственной воле моей.
Он со сна не поверил,
начал было спорить, что бумага выйдет чрез
неделю, но когда совсем очнулся, перестал спорить и замолчал, — так рассказывали, — потом сказал: «Все-таки тяжело так вдруг…» — и опять замолк, и уже ничего не хотел говорить.
Однажды случилось, что как-то в
начале зимы, месяца четыре спустя после одного из летних приездов Афанасия Ивановича в Отрадное, заезжавшего на этот раз всего только на две
недели, пронесся слух, или, лучше сказать, дошел как-то слух до Настасьи Филипповны, что Афанасий Иванович в Петербурге женится на красавице, на богатой, на знатной, — одним словом, делает солидную и блестящую партию.
В течение двух
недель Федор Иваныч привел домик Глафиры Петровны в порядок, расчистил двор, сад; из Лавриков привезли ему удобную мебель, из города вино, книги, журналы; на конюшне появились лошади; словом, Федор Иваныч обзавелся всем нужным и
начал жить — не то помещиком, не то отшельником.
— Я не мог найти здесь увертюру Оберона, —
начал он. — Беленицына только хвасталась, что у ней вся классическая музыка, — на деле у ней, кроме полек и вальсов, ничего нет; но я уже написал в Москву, и через
неделю вы будете иметь эту увертюру. Кстати, — продолжал он, — я написал вчера новый романс; слова тоже мои. Хотите, я вам спою? Не знаю, что из этого вышло; Беленицына нашла его премиленьким, но ее слова ничего не значат, — я желаю знать ваше мнение. Впрочем, я думаю, лучше после.
Сваты даже легонько повздорили и разошлись недовольные друг другом. Особенно недоволен был Тит: тоже послал бог свата, у которого семь пятниц на
неделе. Да и бабы хороши! Те же хохлы наболтали, а теперь валят на баб. Во всяком случае, дело выходит скверное: еще не
начали, а уж разговор пошел по всему заводу.